стол и накормить, но в итоге растерялась и застыла на месте, беспокойно сжимая пальцами серый от стирок передник.
– Сынок, – только и вымолвила она. – Ты голоден?
Ежи кивнул, улыбнулся матери и сел за стол рядом с Весей. Девушка подвинула котелок к нему, на что Горица глянула недовольно, с презрением.
– Мы в Совине не нищие. Уж миску для единственного сына найду.
Веся удивлённо вскинула брови.
– Так зачем? Ни к чему это. Мы ж не враги, чтобы из разных мисок есть, нам делить нечего.
Ежи поспешил вмешаться:
– В Ратиславии принято из одного блюда есть.
– Мы не в Ратиславии, – возразила мать.
Несмотря на радость от встречи, она была в дурном настроении. Ежи заметил, как она поджимала губы, как бросала недовольные взгляды на Весняну. Он поспешил выхватить у неё из рук миску и сесть за стол, наложил из котелка овощей и побольше мяса.
Горица взяла его за подбородок, взволнованно осмотрела лицо в ссадинах. Она привыкла лечить Ежи и Милоша после драк, синяки её не пугали. Но на этот раз мать побледнела.
– А с плечом что? Это что же, тебя ножом? Кто?
– Потом расскажу, – Ежи старался держать ложку в левой руке, это оказалось куда сложнее, чем он ожидал.
Горица убежала в кладовку, где Стжежимир хранил свои мази и отвары, вернулась с двумя маленькими горшками и чистыми тряпицами для перевязки.
– Не вырывайся, – велела она, промывая рану.
Ежи попытался жевать, но от боли не смог проглотить ни кусочка.
– Ты же пил лекарство? Не забывал? – негромко спросила мать.
– Нет, – соврал Ежи. В конце концов, хуже ему не стало, значит, ничего дурного не случилось, а Горица и без того всегда сильно переживала.
– Подними-ка голову, сына, я синяк обработаю.
Ежи едва не пронёс ложку мимо рта.
– Давай потом? Я ужасно голодный, – проговорил он с набитым ртом. – Так соскучился по твоей стряпне. Лучше помоги Весе…
– А наречённая готовить не умеет? – сердито спросила Горица и развернула сына к себе, чтобы лучше видеть его лицо.
Ежи чуть не подавился. Откашлявшись, он скосил глаза на Весю.
– Готовить я, конечно, умею, – ответила она. – Да только в дороге разве особо развернёшься? Ежи сам сказал, что идти нужно быстро, вещей с собой особо не брать, – чуть возмущённо произнесла она, поглядывая на Ежи. – А я пыталась ему втолковать, что мне и платье с собой нужно запасное, и обручья, и кольца височные, да только он и слушать не желал. Говорит: «Мы тайно пойдём, ночью, чтобы матушка с батюшкой твои ничего не приметили и нас не остановили».
Горица бледнела сильнее с каждым словом.
– Это как так? – прошептала она с шипением, настолько усердно втирая мазь под глазом у Ежи, что он чуть не запищал от боли. – Ты мне сказала, что сюда за женихом пришла, а получается, что мать с отцом твои благословения вам не дали?
Веся облизнула ложку и беззаботно сказала:
– Матушка всё понимает, она сама сказала, что мне в городе лучше будет, чем на мельнице, а батюшка, конечно, не знает. Да только смирится всё равно со временем, когда я к нему с внуками приеду да городскою госпожой.
– Не бывать этому, – выдохнула Горица. Собралась с духом, стукнула горшочком с мазью об стол и сказала твёрдо: – Ежи, так и знай, я своего благословения на этот брак не дам. И если ты осмелишься пойти против материнской воли, то на глаза мне больше не показывайся. И выродков своих ратиславских в мой дом не смей приводить! Я ни их, ни невесту твою видеть не желаю.
И уже тише, путаясь в словах от переживаний, запричитала:
– Ох, Создатель, что же это делается? Ради всех богов, неужто для того я сыночка единственного воспитывала, кровиночку родимую лелеяла?
Ежи, который всё время сидел в недоумении, вытащил ложку изо рта и проговорил:
– Мать, ты что?
Но Горица лишь отмахнулась от него рукой и тут же утёрла широкой ладонью слёзы с бледного лица.
– И не говори теперь со мной, – всхлипнула она. – Чуяло моё сердце, что к беде приведёт это всё. Видел бы тебя твой отец. Разве для того он пал на Трёх Холмах? Чтобы ты теперь с ратиславкой якшался? Это они, они его убили.
– Мать, ты что? – повторил Ежи, не зная как её успокоить.
– Не мать я тебе больше, – в сердцах воскликнула Горица. – Доедай что есть и иди подобру-поздорову. Если только Стжежимир сам не велит остаться, а я так бы и вовсе никогда тебя не видела.
Дочка мельника неожиданно резко встала, с грохотом бросила ложку на стол. Та подпрыгнула, прокатилась до самого края и упала на каменный пол. А Веся гордо вскинула голову, откидывая за спину медовую косу.
– Не нужно мне твоих угощений! – воскликнула она. – Раз брезгуешь мной оттого, что я ратиславка. В нашем доме твоего сына приняли как дорогого гостя и ни словом его не обидели, а ты…
Её пухлые губы сердито задрожали, и Ежи понял, что она готова разрыдаться.
– И всё ты неправильно поняла: не нужен мне Ежи, я вовсе и не люблю его и замуж не хочу. Я невеста Милоша, а ты мои слова неверно истолковала. Только я этому даже рада, а то ты бы притворилась и свою подлую душу от меня скрыла, а теперь я тебя насквозь вижу.
И она всё-таки разразилась слезами. Плакать Веся умела навзрыд так, что слёзы крупные, как горох, полились у неё по щекам.
– Может, я и должна с почётом относиться к тебе, раз ты старше и в матери мне годишься, да только нет у меня ни капли к тебе уважения, Горица, коль ты… такая. И в этом доме мне места больше нет!
Она выбежала прочь из кухни. Ежи подскочил на ноги, с осуждением глянув на мать. Лицо Горицы покрылось пунцовыми пятнами.
– Вот же пигалица, – прошипела она. – И ты эту нахалку под родную крышу привёл?
– Хватит, – взмолился Ежи и кинулся следом за Весей.
Он догнал её у самого порога. Девушка уже открыла дверь, когда Ежи схватил её за локоть.
– Подожди! – взмолился он. – Не уходи.
Он посмотрел с таким отчаянием, будто умер бы на месте, если бы Весняна перешагнула через порог.
Девушка отвернулась. Ежи от волнения не мог связать и двух слов. Он едва касался её, боясь упустить и боясь ещё больше испугать. За порогом стояли сумерки, и по улице поднимался туман, почти такой же плотный, что наслали фарадалы. Туман снова пытался отнять Весю у Ежи, и он понял, что если бы она ушла, то уже никогда не обняла бы его, как там, в роще. Она бы никогда не поцеловала его по-настоящему.
– Прости, – прошептал он. – Не знаю, что ты рассказала моей матери, но она неверно всё истолковала. Не вини её, – сбивчиво проговорил Ежи. – Она просто перепугалась, что вот так неожиданно у меня появилась невеста.
– Не поэтому она перепугалась, а потому что я ратиславка, – холодно и отстранённо сказала Веся.
– Просто…
– Она ненавидит меня потому, что я ратиславка, – сердито повторила девушка.
Ежи понуро опустил голову, лихорадочно думая, как же уговорить Весю позабыть обиду. Он запамятовал, что не так давно сам ненавидел ратиславцев всей душой. Да и до сих пор он презирал, но Веся была совсем другой.
– Мой отец погиб в битве при Трёх Холмах.
Она обернулась. От слёз глаза девушки покраснели. На краткое мгновение в них отразилось сострадание, но вот она чуть нахмурила лоб и сказала:
– Три Холма ведь у Старгорода? Там, где начинается река Горькая, верно? Я это всё знаю, потому что брат Лаврентий рассказывал нам о монастыре, его воздвигли там, где была битва.
Ежи кивнул.
– Теперь ты понимаешь? – с надеждой спросил он. – Мать ненавидит ратиславцев, потому что они убили моего отца на этих Трёх Холмах.
– Эти Три Холма, – продолжила Веся холодно, – стоят недалеко от Старгорода, в Ратиславии. И ваши люди хотели пересечь реку, чтобы к нам попасть, правильно? Так скажи мне, Ежи, что рдзенцы забыли у нас? Зачем пришёл твой отец?
Ежи растерялся.
– Была война, они защищали Рдзению…
– Они пришли убивать нас на нашу землю, – отрезала Веся, морщась от каждого слова. Свежий, кровавый ожог мешал ей говорить. Во взгляде появилось что-то новое, чуждое. Она вдруг до ужаса напомнила свою сестру.
– Была война, – повторил, оправдываясь, Ежи.
– Твой отец пришёл убивать нас на нашу землю, за это и поплатился. Мне его не жалко.
Ежи отшатнулся от девушки.
Ему очень хотелось сказать что-нибудь обидное, ранить Весю сильнее, чем это сделала она. Но он весь одеревенел и не мог пошевелить губами.
Дочка мельника выдернула руку и вышла на улицу. В стремительно сужающейся щели между дверью и стеной темнел Совин. Куда пойдёт Весняна в столь позднее время? Как защитит себя от бесчестных людей? Ежи знал, как опасно бывало в Совине после заката. Он и сам порой гулял среди тех, кого стоило теперь опасаться Весе.
И он должен был пойти за ней, остановить и вернуть домой. Но как и тогда, на дороге из Старгорода, Ежи боролся с собственной гордостью.
«Сгинет, – подумал он. – Как пить дать пропадёт».
Некоторых жителей столицы Ежи опасался не меньше, чем полуночниц и водяных. От духов деревенская девушка умела себя защитить, но от насильников и грабителей…
– Что стоишь? Веди обратно дурную девку, – послышался позади ворчливый голос Горицы.
Ежи обернулся на мать. Она насупила брови, выглядывая с кухни.
– Нечего по улицам ночью шататься, давай за ней, – велела Горица.
Ежи кивнул и поторопился прочь из дома. С ратиславской невестой Милоша Горица, видимо, была готова смириться, а это значило, что Веся могла остаться.
Уйти она успела недалеко. Веся брела по узкой улице Королевских мастеров, обняв себя руками, жалась к стенам домов, будто желала вовсе стать невидимкой.
– Подожди, – негромко окликнул её Ежи.
Веся не остановилась, но пошла ещё медленнее, позволяя себя догнать.
Ежи надул губы и наконец догадался: девушка на то и рассчитывала – что он побежит за ней как последний дурак. Но кому-то из них нужно было повести себя разумно. И Ежи решил, что это будет он. Он мужчина, он мудрее.
– Если ты хочешь найти Милоша, тебе всё равно нужно остаться в доме Стжежимира, – произнёс он, остановившись в паре шагов от Веси.