– Да нет, меня точно кто-нибудь узнает, – махнул рукой Ежи. – Я возьму зелье у Стжежимира, опою им какого-нибудь певца и подговорю его сочинить стишки про Охотников, ругательные лучше всего. Уж это точно выманит всех гостей Идульфа из дома.
– А хочешь я буду изображать скомороха? – мечтательно улыбнулась Веся. – Я хорошо петь умею и мне будет легче уговорить настоящих певцов сочинить что-нибудь эдакое…
– Нет, – перебил её Ежи. – Ты останешься дома.
– Но я же…
– Нет. Среди гостей будут и Охотники, а что, если кто-нибудь из тех, кто нас поймал, выжил после встречи с фарадалами? Они могут тебя узнать!
– Тебя тоже, – Веся сжала его руку. – Если с тобой что-нибудь случится…
Она запнулась на полуслове, разжала пальцы и одёрнула рукава рубахи, хотя шрамы на запястьях и без того нельзя было разглядеть.
– Останься лучше дома, – попросил ласковее Ежи.
– Я хочу тебе помочь.
– Вот и останься дома. Мне так будет спокойнее.
Веся вдруг обняла его, так же быстро отпрянула и прошептала, глядя в глаза:
– Будь осторожнее, хорошо?
Покраснев от смущения, она пошла дальше по улице. Ежи не сразу смог пошевелиться. Сердце билось в груди оглушительно громко, точно норовило выпрыгнуть. Он хотел пойти следом за Весей, но взгляд его будто сам собой вернулся к дому Идульфа Снежного. На празднование именин ландмейстера соберутся не только богачи, но и другие Охотники. Возможно, фарадальское чудо доставил Идульфу кто-то, кто мог помнить Ежи в лицо.
После того как сгорела Совиная башня на севере столицы жизнь в городе будто замерла. После наступления сумерек люди торопились разойтись по домам. Позабыты были шумные празднества и гулянья. Боязно было даже выглянуть в окно поздно ночью. Казалось, что ещё долго после Хмельной ночи смерть плутала по узким улочкам Совина и всё искала, кого забрать с собой.
Прошло немало зим, прежде чем столица вернулась к прежнему своему укладу. Но всё вернулось на круги своя. Даже в самое тёмное время улицы оставались многолюдны.
Рдзенцы любили веселиться, а той ночью повод выпал особенный. Пришёл день открытия большой Совинской ярмарки, в город приехали купцы со всей страны и из-за границы, и все спешили окунуться в праздник, что звенел монетами и пах заморскими угощениями. Но если обычно все стремились на торговую площадь, то в эту ночь немало певцов, танцоров и лоточников гуляли по улице Тихой Стражи, поближе к дому Идульфа Снежного, где собралась вся столичная знать.
На улице Королевских Мастеров в тот вечер тоже было шумно. Князь Рогволод Белозерский даровал портнихам из «Шёлкового шлейфа» кроме платы за работу ещё и два бочонка вина в благодарность за платье, которое мастерицы сшили на свадьбу его дочери. Портнихи устроили шумный праздник, и скоро вся улица загудела от песен и криков.
Ежи вышел из дома поздно вечером, когда толпа рядом с «Шёлковым шлейфом» была уже сильно пьяна. Он загляделся на кружащихся в танце людей, залюбовался горящими от вина и смеха лицами, блестящими глазами и переплетёнными руками и поспешил уйти прочь. Ему самому было не до веселья.
В руке он крепко держал глиняную бутыль, в которой плескалось вино, смешанное с дурманящими травами. Он нёс её бережно, боясь выронить из рук.
Все мысли сковал страх. Как может он – обычный сын кухарки – обхитрить самого Идульфа Снежного? Он в жизни своей не делал ничего без чужих указаний, а теперь должен был выкрасть фарадальское чудо из дома самого ландмейстера Охотников. Живот скрутило от страха. Несколько раз он порывался вернуться домой и сказать, что не справился. Стжежимир разозлился бы, может, даже выпорол, но что для Ежи несколько ударов плетью? В детстве ему попадало не раз, он привык. Но Веся верила в него, господица Венцеслава надеялась на его помощь. Судьба Милоша теперь зависела от Ежи.
Лучше бы им с Милошем поменяться местами. Лучше бы Ежи прокляли.
На улице Тихой Стражи тоже позабыли о тишине. Под окнами Идульфа Снежного собрались уличные лицедеи, торговцы и любопытствующие зеваки, что надеялись или получить монетку от знатных гостей ландмейстера, или посмотреть на его красавицу невесту.
Ежи задержал взгляд на светящихся окнах дома. Он попытался представить Идульфа среди гостей, представить, как тот пил и танцевал с остальными, как смеялся над чужими шутками, но вспоминая суровое лицо лойтурца, никак не мог вообразить на нём улыбку. Лишь холод в жестоких глазах, лишь ярость в грубых чертах. Как можно было отдать в жёны такому человеку Белую Лебёдушку?
Недалеко от крыльца Ежи остановился и внимательно огляделся по сторонам. Стжежимир дал ему вино с травами, что должны были одурманить любого и лишить рассудка, сделать яростным и диким. Нужно было только угостить вином нескольких людей, чтобы поднялся беспорядок и гости Идульфа вместе с хозяином вышли из дома. Ежи прижал бутыль к себе, гадая, кого стоило угостить первым и как можно было вообще начать разговор. Он никогда не нравился людям. Если его куда-то и звали с собой, то только из-за дружбы с Милошем. Сам по себе Ежи казался скучным и невзрачным. Он знал это наверняка и понимал, что девушки бывали милы и дружны с ним исключительно потому, что желали разузнать больше о Милоше.
Музыка доносилась из распахнутых окон и быстро терялась на улице, поглощённая гомоном толпы. Ежи заметил знакомого ему эпьёса. Он гордо вёл на цепи чудовищного ящера. На морде уфартиля красовался большой металлический намордник, но народ всё равно в страхе расступался перед ними, а эпьёс, высокомерно ухмыляясь, наслаждался произведённым впечатлением. Ящер мотал хвостом по земле, щурился на яркие огни факелов и шипел на прохожих. Но шёл он покорно, лишь изредка упрямясь и пытаясь потянуть в сторону. Ежи ящер показался таким неповоротливым, что он засомневался, правда ли такое чудовище могло убить воина. Казалось, что уфартиля легко пронзить копьём, – так медлителен был заморский зверь.
Но любопытство оказалось сильнее страха. Многие поспешили поглазеть на ящера, толпа вокруг Ежи поредела, и рядом остался только смуглый южанин с золотыми бусинами в волосах. Он нахмурился, сложив руки на груди.
– Тоже мне, – фыркнули прямо над их головами.
Ежи и южанин задрали головы. На выступе под самыми окнами вельможи Славомира Кабжи сидел худощавый рыжеватый юноша и прижимал к груди лютню. Жена Славомира распахнула ближайшее окно и любовалась юным музыкантом.
– Эка невидаль, – продолжил он.
Ежи зачем-то сказал:
– Этот эпьёс мне сегодня сказал, что у него есть ещё один ящер, он умеет летать.
– Летать? – вдруг спросил южанин с золотыми бусинами.
– Ага, – смутился Ежи. – Но я сам не видел.
Южанин стал ещё мрачнее.
– Как только Охотники всю эту нечисть в город пустили? – возмутился лютнист.
– Это не нечисть, а зверь, – возразил южанин.
– Всё равно какая-то дрянь. Эй, любезнейший! – крикнул музыкант эпьёсу. – Не знаю, каковы обычаи в родных тебе раскалённых песках, но у нас не принято выгуливать нечисть по городу. И уж тем более рядом с домом ландмейстера Охотников.
Эпьёс презрительно посмотрел на музыканта, прищурив глаза совсем как ящер.
– Сиды сэбе и доргай струны, – лениво протянул он. – А ко мне не лэзь.
– Вы посмотрите, каков нахал! – делано возмутился музыкант. – Я сочиню песню про тебя. Про то, как тебя сожрала твоя собственная ящерица!
– Че-эго?! – взревел эпьёс.
– Почему ты злишься, змеиное отродье? Твои мозги так сильно поджарило солнце, что ты не можешь понять смысла моих слов? – кривлялся музыкант, свесив ноги вниз.
Народ загоготал, а встревоженный шумом ящер зашипел, мотая хвостом.
– Спускайся, – грозно приказал эпьёс. – Спускайся и докажи свою смэлость.
Жена Славомира Кабжи испуганно ахнула и схватила музыканта за плечо, но тот и не думал слезать со своего укрытия.
– О, в таком случае я докажу лишь свою глупость, но данным качеством, слава Создателю, не обладаю. Лучше скажи, зачем ты притащил сюда свою каракатицу? Чтобы она покалечила невинных людей?
Эпьёс побагровел, под кожей заходили желваки, и он уже с трудом мог подобрать слова, чтобы ответить музыканту, и со всех сторон посыпались злые шутки, толпа разразилась смехом.
Окна в доме Идульфа распахнулись, и на улицу выглянули разгорячённые вином гости.
– Эй ты, с ящерицей, – позвал эпьёса молодой господин в золочёном кафтане. – Твоё чудовище действительно так опасно?
– Ты можэшь сам оцэнить, благородный господин, – эпьёс моментально преобразился и засиял радушной улыбкой, как если бы предлагал отведать вкусный пирог. – Испытай моего уфартиля.
– Как испытать?
– Вистави своих лучших собак против него. Если он выиграет, ты заплатишь мнэ сто златых, а если проиграет, то отдам тэбе сокровищэ из дворца самого Змэиного царя.
Женщины зашушукались за спинами надменно улыбающихся господ.
– Какое ещё сокровище? – спросил тот, что был в золотом кафтане.
– Маску Змэиного царя.
Южанин встрепенулся, и Ежи удивлённо покосился на него.
– Вызов принят! – воскликнул знатный господин.
– А что за маска? – тихо спросил Ежи у южанина, и тот неохотно перевёл на него взгляд. Кажется, он вовсе о нём забыл.
– Знак власти Змеиных царей.
Ежи всё равно мало понял и хотел задать ещё вопрос, но гости Идульфа Снежного подняли ужасный шум, мало чем отличаясь от простого народа. В окне Ежи разглядел и Венцеславу. Она с загадочной улыбкой наблюдала за эпьёсом. Подле княжны стоял хозяин дома. Ландмейстер был точно таким, каким помнил его Ежи: немолодым, некрасивым и мрачным. Он был одет в серо-голубые одежды, светлые волосы собраны в хвост, блёклые глаза смотрели невидящим взглядом. Казалось, он был совсем бесцветным. Венцеслава рядом с ним походила на горячее солнце. Её улыбка, её глаза, платье – всё в ней горело счастьем и жизнью. Странно и больно было видеть рдзенскую красавицу рядом с Охотником.
Толпа загомонила на разные голоса. Ежи увидел, как южанин с золотыми бусинами подошёл ближе к эпьёсу.