Мать стояла рядом, но от волнения Ежи её не сразу заметил. Горица отодвинула половик у лестницы, схватилась за кольцо деревянной крышки.
– Дай помогу, – Ежи осторожно оттеснил мать в сторону, сам открыл погреб. Вместе с матерью они помогли Стжежимиру спуститься по приставной лестнице.
– Закройте, – велел Стжежимир.
Горица забормотала слова молитвы. Рядом возникла Веся. Она держала руки у самой груди, словно боялась, что сердце выпрыгнет наружу.
– Это оно? Получилось? – прошептала она.
Ежи опустил крышку погреба, обернулся, но ничего не успел сказать. Дом наполнился голосами, и из погреба через щели между досками пролился свет. Как вспышка молнии поразила их на короткое мгновение. Быстро всё прекратилось.
– Оно, да? – проговорила Веся. – Как тогда ночью в хлеву…
– Оно, – кивнул Ежи.
Он не мог отвести глаз от Весняны. Глаза её лучились счастьем, губы дрожали, растягиваясь в улыбку. Она не смотрела на него, она не думала о нём. Ежи выкрал фарадальское чудо, Ежи принёс его в дом, но Веся всё равно не думала о нём.
– Значит, всё получится, да? Значит, мы спасём Милоша?
– Открой! – раздался скрипучий голос Стжежимира из подпола.
Ежи и Горица помогли ему выбраться наверх. Целитель сел на самом краю, устало упёрся руками в колени. Ларец лежал рядом с ним на полу. Все вокруг молчали, никто не смел заговорить со Стжежимиром, и всё в его внешнем виде – от сведённых на переносице лохматых бровей до длинного острого носа – было мрачным, напряжённым, усталым. Лицо его посерело, седые волосы упали на плечи.
– Ежи, найди повозку.
– А? Когда?
– Сейчас. На рассвете мы отправляемся к Воронам.
Повозка скрипела и тряслась на разбитой сельской дороге. Тени от деревьев тянулись за ними вслед, простирая длинные ветви. Ежи смотрел назад, на поле, исчезающее за поворотом. Дальше путь лежал через лес, и свет закатного солнца скрывали высокие липы.
Правил лошадьми Стжежимир. Он накинул на седую голову шерстяной платок, сгорбился, сидя на козлах, и думал о чём-то своём. Всю дорогу он не разговаривал и даже не оборачивался назад. Ежи и Веся тоже молчали, а если переговаривались, то только шёпотом, чтобы не рассердить целителя. В трясущейся телеге клонило в сон, и глаза слипались от усталости, но никто не решался задремать. В каждой тени на дороге мерещилась беда.
Вороны жили на самой границе, прямо на берегу реки Модры, в деревушке под названием Гняздец. Местечко это было позабыто Создателем, отрезано от мира глухим лесом и широкой рекой. Серые убогие мазанки теснились в ряд на единственной улице. Когда повозка въехала в деревню, из-за шатких плетней тайком выглядывали дети, а старики поспешили захлопнуть ставни.
– А местные знают, что здесь живут Вороны? – шёпотом спросил Ежи.
– А как не знать?
– Тогда почему не доложат Охотникам?
– Потому что боятся их больше, чем Воронов.
Ежи поёжился. Из всех мест, где он успел побывать этим летом, Гняздец казался самым унылым и невзрачным.
Веся сжала его предплечье, прижалась со спины. Ежи заволновался, в груди вспыхнула надежда, но девушка на него даже не посмотрела. Взгляд её был прикован к домам, внимательно она разглядывала каждое окно, видимо, гадая, за которым скрывался её любимый.
Повозка остановилась у крайней мазанки, такой старой и разбитой, что крыша её покосилась в сторону. Ставни на единственном окне висели на одной петле.
Веся первой спрыгнула на землю, но отойти от телеги не решилась.
– Молчите только, – предупредил Стжежимир.
Они послушно кивнули.
Стжежимир открыл хлипкую калитку, подошёл к двери, но не успел постучать, как она чуть приоткрылась, пропуская их внутрь. Целитель поправил кафтан и вошёл. Ежи с Весей переглянулись и взялись за руки.
Пахнуло сыростью и гнилью. В доме было совсем темно.
Ежи ступал осторожно, слушая, как натужно скрипели половицы под ногами. Постепенно глаза его привыкли к сумраку. На столе тускло горела лучина, отбрасывая на лица хозяев зловещие тени. Их было трое. Две женщины и мужчина. Оборотни. Чародеи. Двое стояли у стен, наблюдали, за столом сидела одутловатая старуха в серой шали. Рука Ежи будто сама собой потянулась, чтобы сделать священное знамение, но под внимательными взглядами Воронов он остался недвижим.
– Почему тут темно, как в склепе? – недовольно спросил Стжежимир.
Колдун с длинным крючковатым носом вышел чуть вперёд.
– У тебя вышло задуманное? – спросил он хриплым голосом.
Целитель достал из мешка ларец и поставил его на старый рассохшийся стол. Старуха придвинулась ближе, протянула руку, но не решилась коснуться деревянной крышки. Старческие бледные глаза загорелись в предвкушении.
Из угла раздался шорох. Ежи резко обернулся и заметил в небольшой клетушке, стоявшей на лавке, знакомую птицу. Этого сокола он бы отличил от любого другого. Он кинулся к клетке, присел, заглянул в глаза. Сокол устало отвернулся. Оперение его почти полностью выпало, лысая кожа почернела, покрылась гнилью и рубцами.
Веся выглянула из-за плеча Ежи.
– Милош, – с болью выдохнула она.
Но оборотень не откликнулся на собственное имя. С леностью он ковырял клювом кусок мяса, брошенный на дно клетки. Ежи на миг усомнился, действительно ли это был его друг.
– Зараза подбирается к его сердцу.
Ежи оглянулся на третью из Воронов. Она была немолода, но тёмные волосы ещё не полностью покрылись сединой. Смуглая, мрачная, она была одета во всё чёрное и стояла у стены, скрестив руки на груди.
– Когда проклятие заденет сердце, Милош умрёт, но пока нам удаётся задержать распространение.
– Тогда не будем медлить, – решил Стжежимир.
Он только мельком взглянул на сокола и распахнул ларец. Дом залил яркий свет, и тут же океанской волной накрыл шум тысячи голосов, слившихся воедино и уже неразделимых в общем крике.
Свет запел, закричал истошно, исступлённо и зазвенел пронзительно, ослепляя ярким огнём. Точно тысячи костров запылали в тесной хате. Золотом и медью, солнечным светом и сладким мёдом сила переливалась на стенах, опаляла жаром, Ежи закрыл уши руками. В водовороте он не сразу различил голос старухи:
– Фто это? – прошамкала она и отдёрнула руки от ларца, прижала их к груди, будто боялась обжечься.
– Чародейская сила, – ответила смуглая женщина. Она единственная не испугалась, подошла ближе к столу, склонилась над фарадальским чудом.
Это был хрустальный шар, сияющий изнутри. Он походил на осколок солнца, что упал с небес и завораживал, манил своей совершенной красотой, но одновременно гнал прочь, внушая дикий страх.
Постепенно шум начал затихать и скоро стал походить на далёкий гул толпы.
Стжежимир достал шар из ларца.
– У меня и тебя, у любого чародея лишь искра этой силы, а фарадальское чудо могущественнее сотни и сотни чародеев вместе взятых. Когда-то очень давно фарадалы знали, как заключить силу в сосуде. Они называют это путэра.
– Умник, всё-то снает, – проворчала недовольно старуха.
Носатый с подозрением разглядывал шар:
– Если у вольных детей есть такое сокровище, то я готов поверить, что когда-то они и вправду были могущественным народом. Чародейская сила, надо же…
– Стжежимир, ты знаешь, что делаешь? – с сомнением спросила черноволосая.
– Мой слуга говорит, что близость путэры помогала Милошу задержать проклятие. Быть может, эта же сила исцелит его полностью. К тому же не ты ли говорила, что видела эти чары в действии?
Женщина неохотно кивнула, передёрнув плечами.
– Давно, – процедила она. – И это было в озере, а не в шаре.
Она подошла к целителю, положила руку ему на плечо.
– Думаешь, поможет? Сосуд зачарован, я бы даже не взялась за эту затею, – хмыкнула она.
– Поглядим, – проворчал Стжежимир.
– Глаза боятся, а руки делают, – тоненьким голоском произнесла Веся.
– Вот только ратиславских премудростей нам тут не хватало, – сердито оборвал целитель. – Помолчи, девчонка.
Чародеи рассмеялись насмешливо, надменно.
Ежи был уверен, что в другое время Веся обиделась бы и, гордо вздёрнув нос, ушла дуться и лить слёзы куда-нибудь на улицу, но на этот раз она проглотила оскорбление молча.
– Стжежимир, – черноволосая снова коснулась его плеча. – Прошу, только не трать всё на мальчишку. В путэре столько силы, мы должна её поделить.
– Ты знаешь, как разбить фарадальское проклятие?
Ведьма промолчала, в раздражении дёрнула плечами, отходя в сторону.
– Вот и я нет, в жизни таких сплетений не видел. И я даже не знаю, хватит ли силы всей путэры, чтобы разорвать их.
– Мы помогли твоему ученику, Стжежимир. Мы спасли его от Охотников и не дали умереть. Мы заслужили достойной платы.
– И ты её получишь, Чернава, – сердито произнёс целитель.
Он положил путэру на стол перед собой. Сокол в клетке запищал жалобно, встревоженный шумом. У Ежи язык зачесался от желания расспросить обо всём, но он догадался, что не стоило зря тревожить Стжежимира. Целитель долго стоял неподвижно, только кончики пальцев подрагивали, касаясь хрустального шара. Огонь под его ладонями горел тихо, мирно.
Все молчали, только сокол шуршал в клетке, когтями разгребая кучу из сгнившего мяса, перьев и птичьего дерьма. Он пытался улечься и заснуть, но то ли от боли, то ли от беспокойства никак не мог.
Шло время, и Ежи настолько наскучило ожидание, что он принялся разглядывать чародеев. Мужчина был смуглый и ещё молодой, младше Чернавы. Он встал рядом с ней, приобнял за плечи, прошептал что-то на ухо, успокаивая. Женщина коснулась его руки, но лицо её оставалось мрачным, а взгляд решительным. Чёрные глаза горели точно два уголька. Она следила за Стжежимиром, как кот за мышью. Почти не моргая, хищно, жадно. Готовая наброситься.
Старуха забилась в дальний угол, лицо её исказили страх и недоверие. Она щурилась на яркий свет своими подслеповатыми глазами, куталась в серую шаль, ища защиты от жгучей силы путэры.