Плести заклятия выходило непросто: чтобы поймать нить, стоило приложить немало усилий. Они были лёгкими, точно солнечный свет, и такими же бесплотными. Каждый узел тянул силу из Дары, и не сразу она догадалась, что не стоило отдавать свой огонь заклятиям, можно было тянуть его из света и воды, из растений и огня, пропускать через себя и вкладывать в новый узел. Сразу работа пошла легче и быстрее.
Леший стал отправлять её на границу чаще, и скоро плести заклятия для Дары сделалось привычным делом. Она научилась быстро находить изъян в защите и творить чары так ловко, точно штопала одежду иголкой с ниткой.
Она привыкла работать в тишине, сосредоточившись на деле. Лес не беспокоил её, оберегал от случайных встреч и звуков. Кажется, мир вокруг прекращал существовать, когда творились чары. На переломе лета леший часто посылал Дару в южные земли недалеко от Мёртвых болот. Там пахло сыростью, а мох был такой глубокий, что проваливались ноги. Вблизи от болот даже летом ощущалась осень. От долгого пребывания там становилось тошно, и Дара всегда торопилась поскорее закончить работу.
В тот день она справилась быстрее обычного и обрадовалась, что могла уйти обратно к землянке, когда со стороны раздался кашель:
– Кхех…
Дара схватила костяной нож с земли и вскинула голову, но увидела только еловые лапы, что деревья тянули друг к другу.
– Кхех, – закашляли с другой стороны.
Сплетя пальцы в кукиш, Дара ещё раз оглянулась. Старый Барсук научил её, что так можно разогнать наведённый морок. Она повернулась на пятках и вскрикнула от неожиданности.
С дерева вниз головой свисал мужичок. Усы его топорщились в стороны, длинные с проседью волосы касались земли. Мужичок улыбался с пугающей радостью, пожирая глазами Дару.
– Кто ты?
– О, ты меня видишь.
Нельзя было назвать его удивлённым. Напротив, он ещё больше обрадовался.
– Значит, не совсем бестолковая.
Дара сделала шаг назад, крепче перехватила нож. Мужичок усмехнулся, почесал грязными пальцами голую грудь.
– Эх, – вздохнул он. – Что мне сделает твой нож?
Он говорил пренебрежительно, без всякого страха, и это, наоборот, заставило Дару выставить перед собой нож, направить лезвие прямо ему в лицо. Мужичок прищурился, хмуря брови.
– Ах, вот оно что.
Резко он подтянулся, схватился руками за ветку, на которой висел, и ловко спрыгнул вниз. Дара отпрянула, но нож не опустила.
– Как хочешь, лесная ведьма, – мужичок повернулся, поднял руки, и льняные порты чуть сползли с его бёдер. – Ой! – он поспешно подтянул порты повыше. – Я не обижу. Хотел только посмотреть. Давно твоих сестёр здесь не было.
– Моих сестёр?
– Лесных ведьм.
– Ты встречал других? Тех, что были до меня?
– Их всех. И тех, что помнили меня, и тех, что помнили меня до меня.
Дух, не человек. Но кто именно? Неужто сам Хозяин решил встретиться с ней?
– Кто ты? – повторила в который раз Дара и наконец опустила нож. Она разглядела в глубине его глаз нечто, что пробудило доверие.
– Я Голос. Ты иногда слушала меня, но никогда не отвечала.
Его улыбка была такой широкой, что остальное лицо не запоминалось, только растянутый желтозубый рот.
– А что ты мне говорил?
– А о чём обычно говорит лес?
Сверху закричали совы, и Дара вскинула голову вверх, успела заметить серую птицу в небе. Лес вокруг заволновался и начал меняться, открывая новый путь.
Так же неожиданно, как и появился, мужичок пропал. Но, кажется, Дара ещё слышала его голос, когда шла по тропинке к избушке лесной ведьмы.
Он снова осознал себя, когда лежал на полу, накрытый шерстяным одеялом. Голый, скрюченный, он впивался поломанными ногтями в чёрные доски и полз к выходу.
– Милош, милый, тебе нельзя уходить.
Голос не давал ему покоя. Он был тихий, ласковый, но не замолкал ни на мгновение.
– Останься, прошу, успокойся.
Как можно было успокоиться? Как можно было остаться здесь, в этом тёмном месте? Его звал дом, звала родная земля, и он полз к ней, вгрызаясь ногтями в пол. Тело слушалось плохо. Оно было странным, неповоротливым, слишком большим. Вместо крыльев у него появились длинные лысые отростки, вместо острых когтей бесполезные пластины на пальцах.
– Ты себе только вредишь. Пожалуйста, послушай меня. Милош. Милош, послушай, ты должен остаться.
Голос всё повторял имя. Шипящее, нежное, любимое. Любимое кем? Он не помнил.
– Я очень тебя прошу, Милош, ты так мне нужен. И Ежи тоже, и Горице, и Стжежимиру. Ты всем нам очень нужен, Милош, правда-правда.
Спины кто-то коснулся через одеяло. Он изогнулся всем телом, закричал.
– Милош, пожалуйста.
Он замер, испуганный. Его бил озноб. Долго он лежал, не шевелился, хотя бездействие это казалось мучительным, оно изматывало хуже всего. Нельзя было оставаться на месте. Он должен был двигаться дальше.
А голос всё говорил с ним, не давая покоя.
Зарывшись глубоко под одеяло, спрятавшись в темноте, он остался наедине с собой, и тогда снова появилась она. Бледная, уродливая. Её прикосновения опаляли, нити туго оплетали грудь, сжимали рёбра. Её глаза были тёмными тлеющими углями, они смотрели вглубь и сжигали дотла. Он зарычал от бессильной ненависти и бросился на неё, желая прогнать, сломить, уничтожить.
Кто-то взвизгнул испуганно, схватил его за плечи.
– Милош, это я…
Глаза светлые, голубые, как весеннее небо. Он испугался, упал обратно на пол, пристыженный, уставился на свои уродливые руки.
Пальцы были человеческими. И всё в нём тоже было человеческим. Костлявое обнажённое тело, лишённое оперения. Это казалось неправильным.
Он поднял голову. Девушка стояла в стороне, прижавшись испуганно к стене. Лицо её выглядело знакомым.
Вдруг он и самому себе показался знакомым, а тело не чужим.
– Милош? – робко спросила девушка. – Милош, ты узнаёшь меня?
Он кивнул неуверенно.
– Я Веся, ты помнишь?
Милош помнил. Теперь да.
Стжежимир приехал через два дня, когда стало ясно, что оборачиваться человеком у Милоша выходило только ночью. При свете солнца он по-прежнему оставался соколом и сидел в клетке, но сознание его постепенно крепло.
Он легче стал узнавать Ежи и Весю, хотя каждый раз после обращения смотрел на них как будто в первый раз. И всё-таки память возвращалась, а человеческое тело становилось сильнее соколиного духа.
– Будешь свежее мясо? – Стжежимир протянул ему кусок курицы, он сочился кровью.
Милош с трудом сдержался, чтобы не облизнуться.
– Нет.
Старуха Здислава негромко усмехнулась и вырвала из рук целителя мясо, продолжая нарезать его для ужина.
Стжежимир испытывал Милоша, проверял, чей разум был сильнее: человеческий или соколиный.
– Я предупреждал тебя, что такое может случиться, – покачал он головой. – С оборотнями вечно что-то не то. Но ты не слушал.
– Я не слушал, – согласился Милош.
Стжежимир скосил на него недовольный взгляд. Он привык к вечным спорам и почти никогда не видел ученика таким смирным.
– Расскажи побольше о ведьме с мельницы. Я хочу понять, что за чары она на тебя наложила.
Ежи беззвучно ругнулся из своего угла. От одного упоминания Дары у него кривилось лицо.
Веся, хлопотавшая у печи, чуть не выронила ухват из рук. Она оглянулась на них пугливо, пристыженно и притворившись, будто не слышала ничего, поставила ухват в угол и принялась ворошить угли. Огонь зафырчал, разгораясь ярче, но девушка продолжила орудовать кочергой, не зная, куда ещё деть себя от волнения.
– Она сказала мне, что не колдовала ни разу, – осторожно ответил Милош. – У неё был дар, но слабый, неразвитый. Не думаю, что она врала.
Врала. Каждым словом, каждым жестом. Она обманула его, как мальчишку. Провела, прокляла, заперла в собственном теле. В глупом птичьем теле. Милош так гордился своими крыльями, так любил парить над землёй, быть лёгким, свободным. А Дара всё это вывернула наизнанку, изуродовала и поломала.
– Успокойся, – Стжежимир положил ладонь на его руку.
Из-под кожи пробились соколиные перья. Милош стиснул зубы, останавливая превращение. Тело свела судорога, и он изогнулся, выдохнув тяжело.
– Кто мог научить её такому проклятию?
Привести мысли в порядок получилось непросто. Они путались между собой, как нитки клубка, с которым играл котёнок. Долгая дорога из Совина. Ративские земли. Фарадалы. Наконец, деревни Заречье и Мирная, что стояли на краю Великого леса. Дочка мельника на берегу реки. Нагая, яркая. Огонёк в её груди сверкал для Милоша издалека. Он смотрел, заворожённый светом. Он так давно не видел чародейского пламени ни в ком, кроме своего учителя. И это было прекрасно.
А после ярмарка, та же девушка с длинными косами. И человек с нездешними чертами.
– В Заречье жил колдун, но он пришёл издалека, поэтому леший бы его не пропустил, он был ему чужой, ещё хуже меня. Веся, как его звали?
– Тавруй, – она уже не притворялась, что занята готовкой. – Он из Вольных городов давно пришёл, ещё до моего рождения.
– Значит, этот Тавруй научил твою сестру заклятиям? – Стжежимир постучал пальцами по столу. – Вот спасибо ему, – он поднялся из-за стола. – Пожалуй, поищу что-нибудь о чародеях Вольных городов. Может, будет толк.
Он накинул свой кафтан и уже собрался уйти, но задержался на пороге.
– Будь осторожнее.
Ничего заботливее и добрее Стжежимир в жизни не говорил своему ученику.
Милош долго ещё сидел за столом. Он почти не слышал, что происходило вокруг, звуки долетали до него приглушённые слишком громкими мыслями. Он мечтал подняться и выйти из дома, пойти прочь от Гняздеца по дороге к Совину, пойти домой. Повозка Стжежимира, верно, была уже далеко от деревни. Если бы Милош мог, то побежал бы следом. Но сил едва хватало, чтобы сидеть прямо.
– Поешь, – Веся поставила рядом горшок. Сколько времени прошло, если она успела приготовить ужин?