«Что, если она понесла ребёнка или даже избавилась от него!»
Сон как рукой сняло. Он сел на постели.
– Что с тобой случилось?
Добрава приподнялась на локте, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Ничего. С чего ты так решил?
– Ты другая. Ты разлюбила меня?
Он не думал, что произнести это вслух окажется так страшно. Добрава всегда была рядом, он даже представить не мог, как жить без неё.
– Нет, Вячко, – она усмехнулась, но как-то невесело. – Я не могу разлюбить тебя.
– Тогда в чём дело? – допытывался он, пытаясь разглядеть ответ в глазах.
– Неужели сам не понимаешь? – Он помотал головой. – Твой отец князь, и твоя невеста будет княжеской дочкой. Или дочкой какого-нибудь ярла или даже конунга. – Добрава произнесла это пугающе равнодушно, но Вячко не поверил, что ей было всё равно.
– Дядька говорил с тобой? – поджал он губы. – Угрожал?
– Чем он может мне угрожать? Нет, просто растолковал то, что я давно должна была сама понять.
– Это не так, – упрямо возразил Вячко. – Не слушай его. Да что он понимает? Не он князем будет, а я. Я попрошу у отца благословения…
Он соврал так легко, точно сам в это верил.
– Князь не позволит.
– Тогда ослушаюсь его. Когда я стану князем, то мне никто не посмеет указывать.
Он снова соврал.
– Прежде чем ты станешь князем, тебя женят на какой-нибудь знатной девице.
– Но потом-то я смогу делать что хочу.
Добрава вздрогнула, будто он ударил её.
– И сделаешь меня своей полюбовницей? – голос задрожал от обиды. – Значит, такую долю ты мне уготовил? Жить в позоре, стыдиться честных людей? Бояться твоей жены, как твоя мать всегда боялась княгини?
Вячко замотал головой, схватил Добраву за руки и попытался притянуть к себе.
– Ты что, разве матушка боялась? Да отец никогда бы не позволил обидеть её. И я не дам тебя в обиду. Что нам люди? Мой прадед женился на ведьме, а она была без роду без племени.
– Она была лесной ведьмой, а не дворовой девкой. И мать твою княгиня всё же сгубила. Или ты думаешь, она и вправду сама слегла? – с издёвкой спросила Добрава.
– Брехня, – возразил Вячко.
– Фиофано убила твою мать, а ты дурак, если думаешь, что…
– Брехня, – упрямо прорычал Вячко.
– Я выйду замуж и стану женой честного человека, – процедила Добрава.
– Не смей.
– Очень даже посмею, – она сердито сверкнула глазами. – Ты мне не князь, а я не твоя рабыня. Вот увидишь – выйду. Ты даже не знаешь, а Вадим давно за мной ходит, глаз не сводит. Вот за него и пойду.
Вячко и вспомнить не мог, кто такой Вадим, но захотел свернуть тому шею.
– Не смей.
Добрава присела, выпрямившись и гордо вскинув голову, откинула за спину косу.
– Отчего нет? У него своя лавка на площади, буду мужниной женой, а не княжеской подстилкой.
Вячко охватила злость. Он притянул Добраву, подмял под себя. Она брыкалась, зло глядя ему в глаза и повторяя без остановки:
– Думаешь, что я позволю такое? Что стану делить тебя с женой? Никогда… Лучше уж за Вадима.
Она была его, всегда только его. Не могло быть никого другого.
– Молчи, – пригрозил Вячко, не узнавая самого себя. – Молчи.
– Вот увидишь, пойду за Вадима, – с ликующей злостью прошептала Добрава.
Тёплая, мягкая, податливая под его руками.
– Молчи, – жёстким поцелуем он оборвал её на полуслове.
Она вырвалась, спрыгнула с постели и встала у двери. Могла теперь убежать, но осталась.
Вячко сел, сжимая кулаками простыню.
Добрава была его, только его.
– Хватит. Я, может, и не княжна, но гордость у меня имеется. Больше я с тобой не хочу…
– Не хочешь? Да со мной любая…
– Ах, любая, значит?
Она собралась уйти. Совсем.
Вячко испугался собственных слов, сорвался с места, упал перед Добравой на колени, уткнулся лицом в тёплый живот.
– Прости. Прости.
Он вцепился в её подол. Ни за что не отпустит. Она одна у него есть, никого больше, ничего больше. И у неё есть только он.
– Прости.
Пальцами Добрава запуталась в его кудрях, опустилась рядом, поцеловала. Её губы были солеными на вкус.
Во дворе было шумно, а Горяй продолжал работать, точно не замечая ничего вокруг. Дара не выдержала и выглянула в окно из любопытства. У крыльца собрались люди, там были и слуги, и бояре, и, кажется, даже княжич Вячеслав.
– Что происходит?
– Ждут княжеского сына, – не отрываясь от своих записей, ответил Горяй.
– Мечислава? Он жив?
– Нет, другого. Старшего.
Дара снова посмотрела в окно.
– Можно мне тоже пойти посмотреть?
Горяй недовольно скривился.
– Я скоро с ума сойду от скуки. Пожалуйста.
Неохотно чародей отложил в сторону перо.
– Хорошо. Только не заговаривай ни с кем. И не смотри ни на кого.
Дара повела бровью. Она как раз ради этого и желала выйти на улицу: чтобы увидеть хоть кого-то, кроме Горяя и Вячеслава.
– Не смотри ни на кого так сердито хотя бы, – улыбнулся чародей. – Люди шепчутся, боятся.
На улице было людно, и Горяй, схватив Дару за рукав, отвёл в сторону, почти на самый угол дворца, где они ближе остальных оказались к воротам. Впервые за всё время Дара вышла на улицу не для того, чтобы сразу пойти в храм, а просто так. Она вздохнула полной грудью свежий воздух, и улыбка расплылась на лице сама собой.
– Вовремя мы, – произнёс Горяй.
Через ворота проехали всадники, впереди на гнедом коне держался мужчина в красных одеяниях. Он ничем не походил на Вячеслава. Черноволосый, смуглый. Князь держался так величественно, так гордо, что Дара не смогла оторвать от него глаз.
– Ярополк правит в городе Снежном, – прошептал чародей, но это и так было известно Даре. – Вернулся из-за войны. Говорят, что Мстислав сам поведёт войско к Ниже, но в Златоборске должен остаться его сын. Старший сын. Слабый сын.
Дара не поняла, отчего Горяй называл Ярополка слабым, он был шире и мощнее Вячко и Мечислава. Мельком, не примечая никого, он скользнул взглядом по толпе, и у Дары не возникло сомнений, что за ним легко шли люди, без сомнений верили в его силу.
Но Горяй часто говорил странные вещи, и Дара решила не придавать тому значение.
– Запомни его на всякий случай, – вдруг добавил чародей. – И будь осторожна.
– Почему?
– Ммм? – Горяй улыбнулся. – Что почему?
– Мне нужно быть осторожнее с князем.
– Я такого не говорил, – он засмеялся, точно Дара сказала глупость.
Несколько дней она снова мучилась от скуки, и тогда Горяй решил дать ей задание: плести обереги для ближней дружины Великого князя. Прежде Дара создавала лишь простые обереги на здоровье или хороший урожай, которые делали все в Заречье, но Горяй научил, как нашёптывать в узлы заклятия, защищающие от стрелы или от болезни, как подарить удачу в бою и поделиться с ним силой.
– Не отдавай свою, – предупредил Горяй. – Бери силу у огонька свечи, у солнечного света, у бегущей реки, но не используй свою, иначе заклятие может тебя убить. Ты ещё слабая, да и потом тоже… не надо.
Дара вспомнила, как ослабла, спасая жизнь Барсуку, и поняла наконец, в чём была её ошибка. Она растратила всю себя, когда стоило брать у других.
– А у людей силу можно взять?
Горяй посмотрел на неё серьёзно, почти грустно.
– Можно, если он твой враг и нет другого выбора.
Он наклонился, разглядывая плетение.
– Отчего князь Мстислав не оставит править княжича Вячеслава? – спросила Дара.
– Тот слишком молод. В такое время, как сейчас, нужен опытный и мудрый человек.
– А Ярополк такой?
– Он давно живёт на севере и хранит мир со скренорцами. Говорят, конунг Гудрёд его уважает.
– Тогда почему ты считаешь его слабым?
– Я? – искренне удивился чародей, позабыв, что сам так говорил. – Нет-нет… не важно. Не слушай меня. Ярополк достойный князь. Из всех сыновей единственный умеет воодушевлять людей.
Дара нахмурилась, путаясь пальцами в нитях, и Горяй отметил это, но промолчал.
– Воодушевлять на бой?
– На то, что посчитает необходимым, – равнодушно ответил Горяй, но светлые глаза сверкнули хитро. – А что необходимо? Ммм?
Жизнь в княжеском дворце текла неспешно и скучно. День начинался с рассветной службы, где Дара стояла на почётном месте позади княжны Мирославы. Та с любопытством поглядывала на лесную ведьму, но заговорить не решалась. Её мать при первой встрече окинула Дару мимолётным взглядом, прищурила глаза и прошла мимо, не сказав ни слова. С тех пор она ни разу на неё даже не посмотрела.
Зато поговорить с ней пожелал сам Пресветлый Отец Седекий. В первые дни, когда Дара приходила на службу, она видела только его затылок. Пресветлый Отец никогда не снимал капюшон, на котором золотыми нитями были вышиты солнечные лучи.
И однажды после службы Горяй, который, подчиняясь законам стольного града, так же присутствовал в храме каждое утро, придержал Дару за длинный рукав её одеяния.
– Не спеши, – попросил он. Светлые глаза глядели насторожённо. – Пресветлый Отец желает познакомиться с тобой. И добавил шёпотом: – Не говори лишнего.
Под ослепительно прекрасным золотым солом княгиня Фиофано прощалась с настоятелем. Дара не слышала их разговора, но отметила, как изменился равнодушный взгляд служителя, когда он поцеловал княгиню в щёки и пожелал что-то в напутствие. Горяй склонился в поклоне, но Фиофано даже не повернула головы.
– Иди, – чуть подтолкнул Дару в спину чародей.
Сам он ступал рядом.
Дара пожалела, что Вячеслава не было в то утро в храме. Но она прикусила щёку изнутри, заставляя себя отбросить страх, и подошла к Седекию.
– Да озарит Создатель твой путь, – приветствовал их Пресветлый Отец.
– Да не опалит он тебя, – ответил Горяй.
Дара растерялась. В Заречье никто не выражал свои мысли столь витиевато и торжественно, даже брат Лаврентий обычно говорил простым, понятным языком, да то было и неудивительно, он говорил по-ратиславски с большим трудом.