– Мешок, – он протянул руку.
Чародей разложил на столе пучки трав и склянки с мазями.
– Что-то с тобой случилось из-за проклятия этого твоего Тавруя, – проговорил он. – Как будто он пытался забрать всю твою силу, а ты спрятала её слишком глубоко, чтобы никто не достал. Как в детстве, после того заклятия, что тебя сдерживало. Только на этот раз ты всё сделала сама.
– Ты придумал, как это исправить?
– Пробудить, – поправил Горяй.
Он схватил с лавки ковшик, налил туда воды и принялся крошить травы.
– Почему здесь? В бане?
– Потому что главные силы природы, которые подпитывают каждого чародея, здесь едины. Огонь, вода, тьма, свет, жар, холод. Все духи тянутся сюда. В баню приходят женщины, чтобы родить ребёнка. Здесь омывают покойника, чтобы отправить его в последний путь. В бане все дороги сходятся: и Яви, и Нави.
Он вдруг запнулся в конце своей пламенной речи и бросил коротко:
– Раздевайся.
Дара обхватила себя руками, хотела воскликнуть возмущённо, что не будет, но промолчала, разглядывая взволнованного чародея. Он даже не посмотрел в её сторону и сосредоточился на травах и мазях.
– Сначала вымойся, а потом натрись хорошенько вот этим. Волосы тоже. Не жалей, мажь погуще.
Горяй согнулся над столом, уткнувшись носом в ковш. Кажется, его не волновало обнажённое девичье тело. Вряд ли он вообще замечал что-либо вокруг. Дара скинула кафтан, развязала пояс, положила тяжёлый скренорский нож на стол. Она осталась в одной рубахе.
– Нет-нет, совсем, – Горяй оглядел её беглым взглядом. В нём не было ни страсти, ни вожделения. Ничего, кроме мрачного волнения от предстоящего обряда.
И Дара сняла нательную рубаху, прикрыла грудь руками.
– Подожди чуток, – попросил Горяй.
Он достал тонкий нож, каким обычно нарезал травы и грибы, провёл лезвием себе по пальцу.
– Вот так, – бесцеремонно он схватил Дару за подбородок, заставил приподнять голову и собственной кровью начертил что-то на её лбу. – Теперь иди. А, погоди.
Горяй первым заглянул в парилку, вылил ковш с травами на печь. Душно запахло полевыми цветами, жарким летом и раскалённой землёй.
– Сначала вымойся, потом натрись вся целиком, – повторил он и сунул мазь Даре в руки. – А после иди в парилку и сиди. Я проверю.
– И долго париться?
– Пока не поможет.
В мыльне было темно, горела только пара свечей. Дара поставила мазь на лавку, набрала ковш воды и облилась с головой. Неохотно, лениво она принялась намыливать мочалку. Может, ей было лучше без колдовских сил? Может, леший забрал их в наказание за побег? Но он сам прогнал её, сам преследовал, точно врага, и попытался убить. И на это у лесного Хозяина тоже не было никаких причин. Дара сама не решилась бы уйти, побоялась бы за свою семью.
Запахи полевых трав навеяли мысли о Весе. Руки стали тяжёлыми, непослушными. Даре не хотелось шевелиться. Зачем она слушается Горяя? Если в ней проснутся силы, то князь пошлёт её на войну, а Веся навсегда потеряется где-то в проклятой Рдзении.
По щекам покатились слёзы, и Дара потянулась к лицу, зашипела, когда мыло попало в глаза. Она не могла отказать Великому князю, не могла ослушаться его приказов. Если он желал, чтобы она была лесной ведьмой, значит, она должна была ею стать. Ведь нельзя никак по-другому?
Горячая вода смыла мыльную пену с тела. Дара потянулась к мази, окунула палец и поднесла его к носу, наморщилась. Пахло резко, дурно, точно старый могильник. Она выдохнула в отвращении и попыталась задержать дыхание, но это оказалось бесполезно. Ей предстояло просидеть, обмазанной вонючей мазью, в парилке по меньшей мере лучину.
Хорошо, что желудок у Дары был крепкий. Стерпев омерзение, она намазала всё тело и волосы, натёрла жирным слоем даже лицо и открыла дверь в парилку. От жара пересохло в горле. Дара бросила полотенце на лавку, села сверху, чтобы не запачкать дерево. Прикрыла глаза, стараясь не думать.
Время тянулось медленно. Трещало дерево в печи, тепло пробиралось под кожу, согревало даже кости. Бормотали тихо анчутки в углу, и банник сверкал глазами из-за печи. Мазь затвердела от жара, и кожа под ней зачесалась. От зуда Дара не могла найти себе места, а Горяй всё не шёл и не шёл.
Наконец приоткрылась дверь, и потянуло свежим воздухом.
– Ну? – чародей просунул голову внутрь. Он даже не разделся, так и зашёл в парилку в тёплом кафтане. На лбу у него выступил пот.
– Не знаю, – Дара пожала плечами. – А что я должна почувствовать?
– Как что? Как что?! Силу, – он нагнулся, протянул свечу в руке так, что она оказалась у самых глаз девушки. – Зажги.
Дара пошевелила пальцами в воздухе, пытаясь нащупать нити заклятий. Пригляделась к печи, но огонь, что горел в ней, не ответил на призыв.
– Ничего.
– Ещё попробуй.
От стыда стало тяжело дышать. Дара попробовала ещё раз и ещё, но всё оказалось бесполезно. Могущественная лесная ведьма, какой её считали во дворце, была слаба.
Даре стоило испытать облегчение, обрадоваться своей беспомощности. Но сила, которую всю жизнь скрывало заклятие Тавруя, которую родная семья боялась и прятала, сила, которая пробудилась и пролила на мир новые краски, снова исчезла. И Дара ощутила без неё пустоту.
Горяй опустил свечу.
– Можешь смыть мазь, – произнёс он. – Я пошёл спать.
Дверь за ним захлопнулась. Дара осталась одна. Медленно, точно во сне она поднялась и вернулась в мыльню, облилась снова водой и взялась за мыло и мочалку. Она двигалась точно во сне и почти не понимала, что делала. Избавиться от вонючей мази оказалось так же сложно, как и стерпеть мысли о собственной слабости.
Голос князя прозвучал слишком холодно, слишком равнодушно:
– Женись на своей Добраве, я возражать не буду. Даже благословлю вас, но только если ты откажешься от княжеского имени, от своего рода и уедешь навсегда из моих земель.
Вячко окаменел, а отец продолжил:
– Спроси, может, Ярополк примет тебя к себе в дружину. В Снежном всегда нужны хорошие воины.
Зубы заскрипели, задёргались брови. Под кожей заходили желваки.
– Да ты издеваешься, старик?!
Кубок отлетел в сторону, вода разлилась по столу. Вячко подскочил, сжав кулаки. Кровь ударила в голову, оглушила ярость.
– Тебе нравится потешаться надо мной? Обращаться со мной как с мальчишкой?!
Он был готов ударить.
Князь Мстислав даже бровью не повёл.
– А ты спрашиваешь, почему я тебя на княжение до сих пор не посадил? Как ты будешь править, мальчик, если до сих пор не понял, что должно князю, а что нет?
– А ты понял? Ты же спал с моей матерью, ты сделал её полюбовницей. Раз ты такой мудрый, так отчего не жил со своей женой? Может, потому, что Фиофано тебе до тошноты противна?
Отец рявкнул, точно бойцовский пёс:
– Закрой рот.
Замерев, Вячко уставился ему прямо в глаза. С вызовом, с непокорностью. Но Мстислава это не впечатлило.
– Я женился на том, на ком требовалось для блага государства. Я воспитал своих детей так, как требовалось для государства. И да, допустил ошибку, когда оставил твою мать в столице. И ты должен на той ошибке научиться, если не хочешь, чтобы Добраву не отравили однажды или не зарезали прямо в твоей постели. Или думаешь, бояре стерпят оскорбление, если безродная девка станет над ними госпожой? Если боярам придётся кланяться в ножки простолюдинке?
В голове загудело, точно от выпитого вина. Вячко нахмурился, попытался вылезти из-за стола и споткнулся о лавку.
– Ей никогда не стать княгиней, Вячко. Наша бабка была лесной ведьмой, её боялись и почитали. Ей слова никто поперёк сказать не смел, но второй, такой как Злата, нет и не будет. Эта Дарина ей и в подмётки не годится…
Что-то было в его словах, что заставило насторожиться, прислушаться.
– Почему это?
– Потому что нет у неё чародейского дара, а если и есть, как говорит Горяй, то его невозможно пробудить. И если она окажется бесполезной, дела наши ещё хуже, чем я думал.
– Может, ей нужно время?
– Или толчок.
Великий князь отломал кусочек хлеба, закусывая мясо.
– Кабан слишком жирный, да? – спросил он как ни в чём не бывало.
– Какой толчок?
Устало отец вздохнул, поднял руку и медленно опустил, повелевая присесть. Вячко не пошевелился.
– Сядь, не побежишь же ты к ней на выручку?
– Какой толчок, отец?
Во взгляде Мстислава не было ни удовлетворения, ни спокойствия. Только теперь Вячко разглядел за усталостью волнение и даже тревогу.
– Какой толчок? О чём ты говоришь?
– Ты только пойми, девчонка нужна нам живой, только если от неё есть толк. Никто не хочет её убивать. Но если не получится по-хорошему, придётся действовать жёстче.
Мысли растворились под потоками воды и мыльной пены. Дара не хотела возвращаться, не хотела ложиться в свою постель в княжеском дворце. Не хотела встречаться на следующий день с Горяем и князьями. Разрешат ли ей теперь уйти?
Дару вдруг пробрал озноб, и она поспешила вернуться в парилку, подбросила поленьев в огонь и села обратно на лавку, наслаждаясь теплом. Стоило привести мысли в порядок, прежде чем ложиться спать. Нужно было придумать, как добраться до Рдзении и найти там Весю.
Что стоило знать одинокой девушке в пути? Как она защитит себя, раз ведьмовская сила её покинула? У Дары был скренорский нож, подаренный Ярополком, но она не умела им пользоваться.
Впереди предстояло ещё немало трудностей, но они уже не пугали. Дара представила, как она встретится с сестрой, как они вернутся домой и снова всё станет по-прежнему.
Дверь в мыльню скрипнула. Кто-то вошёл. Дара встрепенулась, подхватила полотенце с лавки, обернулась, пряча наготу.
– Кто там?
Что-то тяжёлое протащили по полу. Дверь в парную вздрогнула, и Дара вскочила с места, схватилась за ручку, потянула на себя.
– Кто там?
Но никто не попытался войти. Наоборот, шаги удалились. Снова стало тихо. Дара прижалась ухом к двери, прислушалась. Ни звука. Анчутки перебрались на верхние полати, с любопытством крутя головами. Их огромные круглые глаза не мигали, смотрели прямо на Дару.