Мирослава прыснула от смеха.
– Да, Добрава, – высокомерно произнесла она. – Сама решай, хочешь ли ты пойти в услужение к лесной ведьме?
Вячко отвёл взгляд, не в силах посмотреть на Добраву. Она ещё не знала, что он всё-таки решился и поговорил с отцом о них двоих. Она не знала, что Великий князь дал разрешение на брак при одном-единственном условии, которое Вячко выполнить не мог.
– Если княжичу это нужно, то, конечно, я помогу.
Растрёпанная, разбуженная посреди ночи, она вдруг показалась ему ещё красивее, чем обычно.
Он хотел сказать всё глазами. Хотел объяснить, утешить, заверить в своих чувствах, поблагодарить за всё, что Добрава делала для него, за то, что она просто была. Но вокруг стояли люди, и потому княжич проговорил сухо:
– Хорошо.
Глава 18
– Ты боишься её? – Вячко был не на шутку удивлён.
– Конечно боюсь. После всего, что она устроила, – Добрава вздрогнула от упоминания лесной ведьмы. – Да одного её взгляда достаточно. Смотрит будто волк. А сама чёрная, как ворона нахохлится, нахмурится и так порой глянет, что сердце в пятки уходит.
– Вот уж не думал, что ты трусиха, – усмехнулся Вячко. – Если хочешь, я найду ей другую служанку.
– Не надо, – отказалась Добрава. – Ты же не просто так попросил именно меня пойти к ней?
– Не просто так, – согласился Вячко. – Она одинока здесь, ей нужен друг.
– Вот уж вряд ли мы станем друзьями, – фыркнула Добрава.
– А ещё мне нужно, чтобы кто-то, кому я доверяю, приглядывал за ней. Просто на всякий случай. А тебе я доверяю больше, чем кому-либо.
– Доверяешь? – эхом переспросила она. Голос прозвучал отстранённо.
Вячко всмотрелся в лицо Добравы, пытаясь понять, что её тревожило. Она, кажется, заметила его испытующий взгляд, выгнула брови в возмущении и легко ударила в плечо.
– Не смотри так. Я не раз доказывала, что не трусиха, – горячо сказала она. – Но от этой Дарины мне не по себе.
Вячко мягко улыбнулся, поймал её руку и коснулся губами тыльной стороны ладони. Глаза девушки застыли будто озёра, покрытые утренним туманом.
Она всегда была смелой, его Добрава. За это он её и полюбил. За искренность, за отвагу и за пылкий характер. В детстве она была ему верным товарищем. С ней не страшно было пробираться за яблоками в сад боярина Хотена Бочки и лазить на крыши, чтобы ловить голубей. Добрава легко могла уговорить Вячко подобраться поближе к русалкам, чтобы подслушать их песни, когда они выходили на берег в лунную ночь. Она же первой из всех детей с княжеского двора пробралась ночью через ограду храма и нарисовала углём на белоснежной стене толстого старого настоятеля Иулиания, ругавшегося на ратиславцев за их язычество и дикость. И изобразила Добрава его не только толстым и носящим жиденькую козлячью бородку – каким Иулианий и был, – но так же подарила ему козлиный хвост и копыта. А потом, когда рисунок закрасили, она не сдалась и повторила его. И снова, и снова, пока к храму не приставили стражу.
Добрава всегда была отчаяннее Вячко. Она не побоялась бы пойти против родителей, чтобы сочетаться с ним браком.
А он не посмел. Даже рассказать ей ни о чём не посмел.
Их разбудил глухой грохот в дверь. Вячко с трудом разлепил глаза и заметил, какой встревоженной выглядела Добрава в белой тонкой рубашке. Она натянула одеяло до самого подбородка.
– Вячко! – раздался голос из-за двери. – Вставай! Вставай скорее!
«Началась война? Город осадили?!»
Он вскочил с кровати, не ощутив поначалу ни гудящую голову, ни боль во всём теле, босиком кинулся к двери, даже не успел накинуть рубаху. Вячко приоткрыл дверь так, чтобы стоящему за порогом нельзя было разглядеть Добраву.
– С чем пришёл? – не своим голосом спросил он.
За дверью оказался Стрела.
– Недоброе утречко, – проговорил он. – Впрочем, и утро ещё не настало. Тут такое дело… лесная ведьма сбежала.
Дара и не думала, как сильно избаловала её жизнь в княжеском дворце. Все привычные вещи стали чужими. Она ступала на цыпочках, и каждый шаг по промёрзшей земле отзывался болью.
Но это не могло её остановить.
Прокравшись на улицу поздней ночью, она не решилась идти в сапогах на тяжёлых каблуках и разулась. Всю свою жизнь с конца весны и до начала осени, а порой и позже дочка мельника ходила босиком. К чему стаптывать лапти, когда под ногами мать-земля и мягкая трава? Даре и прежде случалось ходить босиком осенью, когда по ночам землю сковывала стужа. Но никогда прежде это не приносило боли. Сколько времени она не ходила разутой? Месяц? Дара припомнила, что с тех пор, как покинула Великий лес, всегда обувалась в дорогие, по её ноге сделанные сапоги, и почти целую седмицу провела в постели. Тело её изнежилось в тепле.
И не только холод под ногами стал чужим.
Шёпот жухлой листвы на деревьях, блеск тусклых звёзд за серыми рваными облаками – всё, что являло собой богов и духов, всё, что окружало Дару всю жизнь, она будто узнавала заново.
Она слишком привыкла к деревянным резным стенам княжеских хором вместо бескрайних полей и тёмных лесов, привыкла к мягким коврам под ногами вместо сена на старых полах родной избы и редкой травы во дворе, где как ни подметай, всё равно останется куриный помёт.
Дара почти забыла свою жизнь, саму себя. И пришла пора возвращаться.
Жизнь в княжеском дворце испортила её, а люди князя чуть не убили. Она не могла так легко сдаться. Ей удалось выбраться со двора на улицы Златоборска. Длинные рукава мешали идти. Полы одежды прикрывали голые ноги, защищали от ветра и мороза, но Даре вдруг стало тесно и душно в кафтане, чуждо, как медведю, которого нарядили в красную рубаху на ярмарку.
И она сбросила кафтан с плеч, нетерпеливо откинула его в сторону.
Вдохнула полной грудью. Кожу опалило дыхание ночи, и по телу пробежали мурашки.
Дару взбодрил мороз, будто пробудил ото сна. Она ожила, задышала глубже, и воздух показался слаще прежнего. Заслышав звук шагов в стороне, она кинулась за стену дома, прислушиваясь.
Тяжёлой поступью мимо прошли двое дозорных, и Дара поспешила дальше, вниз по узкой улочке между дворов к воротам, ведущим из города к реке, туда, где сливались воедино Вышня и Звеня.
И с каждым шагом сильнее бурлила кровь, а вместе с ней сила, что текла по жилам.
Пальцы кололи сотни иголок, и Дара беспокойно сжимала и разжимала кулаки, силясь справиться с вернувшейся силой.
Казалось, что стены княжеского дома сдерживали её, душили, не давали вырваться из тяжёлого сна. И вот она проснулась – в лёгкой рубахе, босая. Пояс развязался и змеёй прополз по земле вслед за Дарой, но она не оглянулась, не удержала его, и он остался лежать позади.
И сила новым приливом окатила с головой.
Больше не было холодно. И страшно тоже не было. Дара бежала вперёд, и ворота становились всё ближе. Златоборск погрузился во тьму, только на воротах детинца горел одинокий огонёк.
Дара прильнула к стене крайнего дома, выглянула из-за угла. На воротах стояли двое дозорных. Она знала, как пройти мимо одного, но двух…
На поясе висел нож. Не такой, каким мачеха резала капусту, готовя соленья, но боевой, каким северяне владели столь хорошо, что могли убить даже лойтурцев в их тяжёлых доспехах.
Но Даре нож мог пригодиться для другого. Она поднялась обратно вверх по улице, спряталась за забором.
Зажмурив глаза, она попыталась вспомнить знак, что подглядела однажды у Ауки. Ясно перед ней предстала землянка в лесной глуши и тёмные стены, испещрённые рисунками. Они были вырезаны на её коже, выцарапаны на костях.
Дара достала нож из ножен, вывела остриём знак на заборе.
Он не засиял, как в видениях, но зарябил, задрожал и медленно расплылся, исчезая, как если бы был вырезан не в дереве, но в тающем на солнце масле.
Дара нахмурилась, разглядывая то место, где мгновение назад был рисунок. И резко отпрянула назад, когда прямо из стены на неё шагнула фигура в белом. Тёмные короткие волосы обвивали затылок, в ушах качались серьги. На поясе – кожаные ножны. Белая, будто снег, девушка улыбнулась Даре. Зловеще, пугающе. Дарина вздрогнула от охватившего её ужаса. По узкому лицу гуляли тени, искажая странные черты. Глаза горели ведьмовским огнём.
Дара смотрела на саму себя и не узнавала. Неужели так она выглядела на самом деле? Столь чуждо, столь… зловеще? Будто дышала холодом глубоких лесных оврагов, где рос мягкий мох и гнила старая листва, где корни деревьев переплетались меж собой словно змеи, куда не заглядывало солнце и куда страшились ступать добрые люди?
Её тень ступила в сторону и прошла вдоль стены. Без пояса, в просторном платье она походила на духа, что забрёл из полей в город. Ей не было места среди людей.
Навьи твари выглядывали из-под заборов, из окон и с крыш, следили с любопытством за тенью. Давно в Златоборске не творилось подобных чар.
Тень повернула на главную улицу, что вела к воротам. Её быстро заметили.
– Стой! Кто идёт? – донёсся голос одного из дозорных.
Дара на цыпочках добежала до угла, остановилась, осторожно выглянула.
– Стой, говорю! – грозно предупредил один из стражников.
Из-за угла не видно было второй, ненастоящей Дары. Вышло разглядеть только самих дозорных, которые стояли с боевыми топорами у ворот.
Один из них кивнул второму:
– Хватай её!
– Так это не девка, русалка. Ну её…
– Хватай, кому говорю. Велено никому не ходить по городу по ночам.
– Так русалка же…
– Сам ты русалка. Иди!
Тень и вправду мало походила на человека. Неудивительно было, что взрослый мужчина её испугался. Неохотно он отошёл от ворот, осенил себя священным знамением. Дара прислушалась к шагам. Когда те стали затихать, она вздохнула, собираясь с духом, и вышла из-за угла.