острялся вздёрнутый нос, обращаясь в острый соколиный клюв.
Ежи отшатнулся, когда захрустели рёбра чародея, а спина выгнулась, принимая птичью форму. Но Дара упрямо сидела рядом, готовая ухватить сокола в любой момент, чтобы не позволить ему улететь прочь.
Иным было обращение той летней ночью, когда их свёл предрассветный туман. На этот раз все силы, всю жизнь выпивало оно из Милоша, ибо совершенно было против его воли и против чародейских законов.
Дара желала отвернуться, но смотрела во все глаза. Смотрела и запоминала, что она натворила.
И стоило соколу принять птичий облик, она ухватила его, прижала крылья к туловищу и обвязала лапу нитью, сплетённой по указанию Дедушки.
– Держи, – велела она Ежи.
Паренёк поспешил ухватить сокола, а тот вырывался, будто петух, которого несли к кипящему котлу.
Дара забрала свечу у Чернавы и вырвала из крыла сокола два пера. Одно сохранила, а другое положила на черту на земле так, что в одном конце лежала прядь её волос, а в противоположном перо сокола. Свечу она поставила ровно посередине и поочерёдно поднесла к пламени сначала прядь, за ним перо и сожгла их. Заворчал огонёк, принимая жертву. Дара нагнулась и плюнула прямо в пламя, но то не потухло, а только ярче загорелось, и она протянула ладонь к огню, прикусила губу, когда опалило кожу.
Дара забрала дрожащего сокола, пронесла над чертой и кинула на землю. Птица замахала крыльями, но не взлетела. Упала. Перья облаком взмыли в воздух. И снова ломающиеся кости, снова кожа, тело, стон.
Милош лежал на земле, упираясь руками. Он тяжело дышал, выгнув позвоночник. Он стал человеком.
Он прислушивался к своему телу и всё не мог поверить, что не жгла больше кровь, не тянуло сердце прочь. Вольно ему сделалось, спокойно. И даже холод, казалось, не беспокоил, несмотря на наготу.
– Милош? – позвали его тихо.
Он оглянулся через плечо на взволнованного Ежи.
– Дай одежду, – собственный голос показался чужим.
– Ага…
Милош натянул рубаху и штаны, не вставая с земли, и только тогда заметил нить, мотавшуюся на щиколотке. Он притянул ногу ближе, нахмурился и вдруг с удивлением признал собственную серьгу, висевшую на нити.
– Это что такое?
Дара бросила на него короткий взгляд и сложила руки на груди.
– Нужно было что-то от меня, от тебя и от сокола. Серьга была от тебя.
– Мне теперь всегда с этой побрякушкой на ноге ходить? Хорошо, что не колокольчик на шею.
– Смотрю, тебе лучше, – хмыкнула ведьма. – Не переживай, до рассвета поносишь, а потом снимешь. Можешь снова нацепить на ухо, а если хочешь, я тебе ещё и венок на голову сплету. Чтоб ты уж совсем как баба…
– Дара! – возмущённо крикнула Веся, и Милош чуть вздрогнул. Он и не замечал её всё это время. – Как ты можешь так с ним разговаривать?! Да ты представляешь, сколько Милош из-за тебя натерпелся? Мы все через такое прошли из-за твоего глупого проклятия, а ты… ты… Эх!
Даже в свете свечи было видно, как раскраснелась от гнева Весняна. Дара смотрела на сестру, плотно сжав губы, и Милошу показалось, что она была готова расплакаться.
– Не время спорить, – прервала их Чернава.
Она вздёрнула голову, как если бы привыкла ходить в шелках и золоте, а не в кметской одежде. Милош смотрел на неё снизу вверх и будто впервые видел. Прежде он жил словно в горячке и смотрел на всё как сквозь бычий пузырь, силился разглядеть, да всё напрасно. Вот и Чернаву он рассмотрел только теперь, прикоснулся разумом к её силе, пробуя на вкус и с удивлением узнавая.
Она поглядела на него недовольно, ощутив бесцеремонное вторжение.
– Ну что, сокол, сможешь идти?
Милош кивнул, обулся и попытался подняться. Ежи и Веся тут же подскочили с двух сторон и помогли ему встать.
Дара подняла с земли свой мешок и пошла первой по дороге к Гняздецу, как если бы была там не впервые. Чернава огляделась по сторонам насторожённо.
– Ступайте без меня. Я скоро вернусь, – предупредила она и сошла с дороги.
Милош обернулся, да только она уже скрылась за деревьями. В ночной тишине слышно было, как взлетела в небо птица.
Милош вырвался из объятий друзей.
– Дальше сам, – чуть раздражённо сказал он.
В душе поднялось смятение. Всё перевернулось, смешалось и вдруг пропало. Он оглянулся на дорогу, что вела в Совин. Вдалеке в непроглядной тьме все эти месяцы мигала точка, точно бьющееся сердце, звала его, манила, тянула с невероятной силой. А теперь всё ушло. Больше не было ничего.
Ежи и Веся ждали, не уходили. Милош старался не смотреть им в глаза. Он почти не верил, что у него получится сделать шаг обратно к Гняздецу. Внутри натянулась тетива. Шаг. Один-единственный шаг. Милош сделал его, а за ним второй.
Совиная башня больше не звала. Цепь оборвалась. Он пошёл быстрее, ещё быстрее. Он был свободен.
Впервые Милош возвращался в деревню в человеческом обличье и посреди ночи, впервые за долгое время его не тянуло обратно в Совин.
В старой мазанке, построенной на рдзенский лад, их встретила лишь одинокая беззубая старуха. Она принялась обнимать Милоша, как если бы он был ей родным сыном, целовать во впалые щёки, а на Дару лишь покосилась и пробурчала:
– Ифь, какая. На фвоих фубы скалит, а нам берефь друг друга надо.
Даре захотелось рассказать: как да почему она прокляла Милоша, но промолчала. Если она не хотела оказаться на улице посреди ночи, то ругаться с хозяйкой не стоило.
– Бабушка Здислава, не серчайте на неё, – попросила нежным голосом Веся. – Дара у нас вспыльчивая, она не со зла так поступила.
Милош вовсе не обращал на неё внимания. Он тяжело опустился на лавку и устало откинул назад голову, прикрыл глаза. Дара рассматривала его отросшие пшеничные волосы, тёмные круги под глазами и не двигалась с места.
Она почувствовала на себе тяжёлый взгляд Ежи.
– Чего пялишься? – пробурчал он, хмурясь.
Дара вскинула бровь и прорычала чуть слышно:
– Прокляну.
Ежи расправил плечи, храбрясь, но недолго выдержал, отвернулся и присел рядом с Милошем. Дара хотела бы подслушать их разговор, но не смогла разобрать ни слова.
– Ты, наверное, устала? – рядом стояла сестра. – Проголодалась?
Всё время, что они были в разлуке, Дара представляла их встречу. Думала, как обнимет Весю, расцелует, как попросит за всё прощения и расплачется от счастья. На деле всё вышло совсем иначе.
Дару усадили за стол, поставили перед ней горшок с едва тёплой кашей. Она не стала привередничать, пусть и отвыкла от простой еды после княжеских палат, но в пути изголодалась. Она ела торопливо и думала, что Веся и не поверит, когда услышит, сколько ей пришлось пережить во дворце.
Но Веся вовсе не расспрашивала её ни о чём, она кружила вокруг Милоша, и потому каша казалась Даре всё отвратительнее с каждой ложкой.
Заскрипела хлипкая дверь. Вернулась Чернава, сбросила с тёмной головы серый платок.
– Хоть бы баню истопили для нашей гостьи, – сказала она. – Устала по пути из Ратиславии, Дарина?
Она была почти первой, кто заговорил с ней без злобы и осуждения, и Дара с радостью закивала. Слова застряли в горле, не в силах вырваться наружу.
– Ночью в бане анчутки, нельзя париться, – возразила Веся.
– Дурь какая. Уж Даре-то анчутки не страшны. Веся, Ежи, растопите баню поскорее. Не беспокойся, ратиславка, она у нас на ваш лад построена. Граница рядом, сюда много ваших захаживало раньше.
Веся и Ежи поспешили выйти на улицу, а Чернава присела за стол напротив Дары, подвинув насупившуюся старуху Здиславу в сторону.
– Рассказывай, как тебе в Рдзении?
– Я на этом берегу только вас и видела, – пожала плечами Дара. – Так что пока не очень.
Чернава улыбнулась, вокруг тёмных глаз собрались морщины.
– Тебе понравится Совин, пусть его и изуродовал камень, – произнесла женщина.
– Не уверена…
– Отчего нет? Поверь, ты полюбишь его…
Даре не по себе сделалось от чужого внимания, но её мучило любопытство, и потому она спросила:
– Ты тоже ведьма? Ты заставила Милоша обернуться…
– Не просто ведьма, а оборотень, – Чернава наклонилась над столом, придвигаясь ближе к Даре, на губах её заиграла улыбка. – Здислава с Драганом научили меня обращаться, когда я бежала из Совиной башни.
– Ты была в Совиной башне?
– Я жила там, – Чернава просияла, довольная удивлением Дары. – Прекраснее места не было на свете.
Это прозвучало слишком печально, пусть и улыбка не сходила с губ женщины. Дара отодвинула миску от себя. Дедушка посоветовал ей сделать Милоша своим союзником, но как стать его другом после всего, что случилось? Она была чужой в Рдзении. Даже родная сестра приняла её холодно.
– Посмотрим, – проговорила она мрачно.
– Посмотрим. Ты не спеши, – посоветовала Чернава и поднялась. – Ну что, сокол, пойдём лечить тебя? Здислава припасла разные отвары, они быстро вернут силы.
Милош равнодушно помотал головой. В изумрудных глазах потух былой огонёк.
– Я спать, – сказал он. – Когда баня будет готова, тогда и зовите.
Чернава заглянула на пыльную полку под самым потолком.
– Сейчас, выпьешь одно средство и спи. И ты тоже, Дара. А когда время придёт, я вас разбужу.
Но куда раньше Дару подняла сестра. Веся держала в руках миску с вонючей мазью.
– У тебя рана на щеке, – прошептала она.
Дара присела, осторожно придерживая левую руку.
– И на ладони, – сказала она слишком громко.
– Т-с-с, – зашипела Веся.
Было темно, из угла доносился громкий храп. В тесной хате у каждой стены стояло по лавке, и на каждой кто-то лежал, Даре отвели место на сундуке, и она спала, поджав ноги, отчего теперь с трудом их разогнула.
– Баня растоплена, пойдём туда, – позвала сестра.
Тихо они прокрались на улицу. Веся накинула Даре на плечи старый полушубок, пропахший пылью и сыростью.
Солнце ещё не поднялось, небо закрыли тучи, и с северо-запада дул промозглый ветер. Веся нырнула на тропку, ведущую в огород, и Дара поспешила за ней. Вдали от хаты стояла покосившаяся старая банька. Из чёрной трубы шёл тонкий дым, а сквозь щели рассохшейся двери светил огонёк.