— Мне ни на что, — пожал тот плечами. — А вот темнику Бурунчи они ой как надобны. В Оренбурге у них ничего не вышло — уж больно мало людишек в полон взяли. К тому же среди пушкарей Гайран оказался. Так вот он и себя взорвал, и всех тех, кои у Бату камнеметами ведали. Хан их к пушкарю огненному бою учиться приставил, а Гайран всех разом и порешил.
— Я помолюсь за него, — перекрестился священник. — Как его имечко-то?
— Так Гайран же, — опешил Святозар.
— То прозвище, — наставительно заметил отец Анастасий. — Вороном птицу кличут, а у человека христианское имя должно быть, при крещении ему даденое.
— А я и не знал его, — горько усмехнулся князь. — Гайран и Гайран.
— Ну и ладно, — махнул рукой священник. — Нешто господь и так не поймет, что пред ним праведная душа предстала.
— А как же самоубивство? — озадаченно спросил Святозар. — Разве то не тяжкий грех?
— Смотря во имя чего, — немного поразмыслив, откликнулся отец Анастасий. — Да и не было его. Он же не себя помышлял изничтожить, когда фитиль запаливал, а ворогов. Предложи ему кто, чтоб они погибли, а он живой остался, — нешто не согласился бы?
— Думаю, да.
— То-то. Значит, не убивал он себя сознательно. И потом, слыхал ли ты о жертве искупительной, коей все прошлые грехи смываются?
— Слыхал, но об этом после, отче, — торопливо произнес Святозар, косясь на противоположный угол, где темник понемногу начал выказывать нетерпение. — Допрежь того меня выслушай, отец Анастасий. Мыслю я бежать отсюда, но не один, а со всеми. Потому тебе надо сделать так. Когда нехристи уйдут, ты ход открой и залезь туда. Токмо лучину запали, а то нишу не сыщешь. Она слева должна быть, шагов через полета, не боле. В ней три ножа. Возьми тот, у коего из деревянной рукояти железо торчит. В одном из кирпичей отверстие имеется. Сунь туда эту рукоять, только чтобы лезвие назад, к церкви глядело. Сунь и поверни. Пред тобой должно потайное место открыться. Оно небольшое, но все, что нужно, там имеется — и арбалеты, и сабли, и луки. На десяток человек хватит. Но ты их не бери — все равно незаметно пронести не сумеешь. А вот ножи прихвати. Я с Бурунчи поговорю, и он тебя завтра пустит к нашим раненым. Ну, там, для отпущения грехов и всякого прочего. Ты переговори с ними, чтоб верили мне. Я тоже в это время постараюсь быть рядом, чтобы отвлечь монголов. Пусть темник больше на меня любуется, чем на тебя. Сумеешь ты с ними неприметно перемолвиться, не забоишься?
Озадаченный священник пристально смотрел на взволнованного князя и молчал, не говоря ни слова в ответ.
— Значит, сумеешь, — кивнул Святозар. — Потом я сам к тебе явлюсь — мне ножи и передашь. Да, кроме них захвати еще звездочек, токмо поостерегись, чтоб не порезаться. Они маленькие такие, вострые, ты их сразу признаешь. Все ли понял, отче? — вновь спросил Святозар.
Отец Анастасий вытер со лба неожиданно выступившую испарину и хрипло прошептал севшим голосом:
— Не пойму я тебя. То ли и впрямь душа твоя неповинна в тяжком грехе, то ли ты раскаялся и искупить его пытаешься, души христианские спасая, то ли, обуянный сатаною, и остатних погубить возжелал. Камо грядеши, княже?! В геенну огненну, али очиститься решил?
— Пусть они без меня не начинают, — не ответив, продолжал шептать Святозар, косясь на темника. — Я сам им скажу, как и что надо делать. Тут еще бра-танич мой должон быть, Николай Святославич. Им его тоже надо с собой взять.
— А выйдем когда — что далее?
— Отче, в святом писании сказано: «Довлеет дне-ви злоба его»[110]? Вам всем еще дожить до этого надо. Тогда и думать станете, что да как.
— Нам? — не понял священник. — А ты что же? Не пойдешь со всеми?
Святозар гордо вскинул голову и произнес:
— Я русич, отче. Когда выберетесь отсель, то, надеюсь, услышите обо мне.
— Кто же поведает нам о тебе в степи пустынной? — в страхе перекрестился священник, решив, что князь повредился рассудком.
Но лик Святозара ничем не напоминал лицо безумца, напротив, чуть ли не светился.
— Небо, — ответил он загадочно. — Небо и глас с него.
Глава 17Смертию смерть поправ
Эта подлая жизнь не раз и не два
Окунала меня в кровищу лицом.
Потому я давно не верю в слова,
И особенно — в сказки со счастливым концом.
Если выжил герой всему вопреки
И с победой пришел в родительский дом,
Это — просто чтоб мы не сдохли с тоски,
Это — светлая сказка со счастливым концом.
Однако все пошло не совсем так, как задумал Святозар. Трудности начались с братанича. Бурунчи долго упирался, никак не желая допустить посещения князем своего племянника. Вконец озлившийся Святозар заявил, что пусть темник тоже не ждет от него помощи, если он не собирается уступить даже в эдакой малости. Пришлось Бурунчи сознаться, что Николай Святославич занедужил пуще прежнего и сейчас находится без сознания.
— Лекари от него который день не отходят, — пожал плечами темник. — Поделать же ничего не могут. Иди, если хочешь, но завтра…
Святозар видел всякое, но никогда ему не было так больно, как при посещении умирающего братанича. Бурунчи не солгал — возле постели, на которой лежал Николай, суетились сразу три лекаря, но запах омертвевшей плоти, ударивший князю в нос на самом входе, сразу сказал ему обо всем.
— Огневица[111], — прошептал Святозар, глядя на безжизненное лицо юноши и еле сдерживая рвотный позыв.
Трое китайцев о чем-то тихо переговаривались на своем загадочном языке, совершенно не обращая внимания на вошедшего человека.
— Он сможет выжить? — спросил Святозар.
Один из лекарей поднял голову и вопросительно уставился на князя. Тот повторил свой вопрос. Китаец наконец понял и вместо ответа откинул одеяло, обнажая тело Николая. Святозару хватило одного взгляда, чтобы понять — обречен. Страшная краснота на левой ноге племянника доползла чуть ли не до паха, а от колена и ниже и вовсе почернела.
В это время Николай открыл глаза и улыбнулся точно так же, как тогда, давным-давно, когда их ловили за какой-нибудь проказой и, невзирая на гордые титулы, наказывали, причем Святозару доставалось гораздо больше, как старшему. После наказания у Николая и появлялась на лице точно такая же виноватая улыбка, будто он извинялся за то, что ему досталось гораздо меньше, чем стрыю.
— Держись, братанич, — ободряюще подмигнул князь. — Авось вырвемся.
— Я не маленький, — почти беззвучно прошептал Николай. — Мне с такой огневицей и трех дней не вытянуть — высоко забралась поганая. Смердит поди от тела-то?
— Терпеть можно, — кивнул Святозар.
— Как тогда, — слабо улыбнулся больной, и оба поняли, что он имел в виду.
Точно так же стрый отвечал, когда маленький княжич после наказания спрашивал, больно ли ему.
— Ты вот что, — заторопился Николай, и его руки стали суетливо собирать что-то невидимое с одеяла, которым его вновь укрыли заботливые лекари.
«Обирается уже, — похолодел Святозар и взмолился: — Не при мне бы, господи!»
— Мне уже не помочь, а вот детишек моих не оставь, — как-то жалко попросил княжич.
Святозар кивнул, хотел было что-то произнести в ответ, но умирающий уже закрыл глаза, и князь молча вышел.
Слово, данное Бурунчи, он сдержал, но не так, как хотелось бы темнику, объяснив, что для начала надо вместе с подручными перебрать порох, потому что часть его отсырела.
Уговорить Бурунчи дать разрешение на то, чтобы священник посетил всех раненых, попавших в полон, и отпустил грехи умирающему княжичу, Святозару тоже удалось не сразу.
Темник то ли прикидывался, то ли и впрямь не понимал, что грехи христианин сам себе отпустить не может, а сделать это перед смертью надо. Скорее же всего, хитрый монгол какой-то дьявольской интуицией чувствовал — в этой просьбе таится нечто опасное. Но подозрения подозрениями, а князю до поры до времени он должен был уступать. Хан предупреждал темника, чтобы тот исполнял все желания Святозара, если князь не будет противиться и упираться в главном.
— Как ты не поймешь?! Если я зайду вместе со священником, то получится, будто это я его привел! Да и на меня самого так коситься не станут, — убеждал князь темника.
И убедил.
Дальше было хуже. Бурунчи неплохо понимал по-русски, поэтому в разговорах с пленными нельзя было ни словом, ни намеком выдать себя. Если бы это происходило в Орске или Оренбурге, где Святозар знал многих в лицо, — дело иное.
Здесь, после того как он смеялся, пока они бились в неравной схватке, хохотал, когда они умирали, и все это, будто свежая рана, горело у каждого в памяти, князю довелось услышать немало оскорблений в свой адрес, причем «Иуда» было самым деликатным из них. Хорошо хоть, что не плевали в лицо, — и на том спасибо.
Но людей для задуманного дела князь отбирал именно из таких — угрюмо набычившихся и смотревших на него с затаенной злостью в глазах. Эти не продадут и не подведут, а в бою будут стоять до последнего.
Он тыкал пальцем в одного, другого, третьего, и по знаку Бурунчи избранных сразу уводили в другое помещение.
Темник задал лишь один вопрос:
— Это все пушкари? — на что Святозар молча кивал.
Но главное состояло в том, что князю удалось отвлечь внимание Бурунчи от отца Анастасия, который виртуозно управлялся со своей молитвой. Даже сам Святозар, если бы он заранее не знал или не прислушивался, нипочем бы не догадался, что часть слов в ней явно… не из той былины.
— Отче наш, иже еси на небеси, слушай меня внимательно, болезный, да святится имя твое, да пребудет царствие твое, следующей ночью придет освобождать вас князь, да будет воля твоя, молчание храни да кивни, что услышал ты меня, хлеб наш насущный даждь нам днесь, он же и ножи