— Есть подземный ход, о котором даже ты не знаешь, — усмехнулся Константин. — Он в дворцовой церкви.
— Точно, — хлопнул себя по лбу Минька. — Как это я про него забыл! Если только его за семьсот лет не нашли — действовать должен.
— И если механизм не поломался, — скептически проворчал Вячеслав, следующий за друзьями.
— Обижаешь, воевода. Я на века лепил. Да и не знал о нем никто, кроме меня и Кости, — самодовольно ухмыльнулся Минька.
— И даже мне слова не сказали, — попрекнул Славка.
— А чего говорить, когда я его, по сути, не для себя, а для потомков делал, — откликнулся Константин. — Знаешь, на всякий случай. Вдруг понадобится.
— И куда он идет?
— За город. Прямо к Хупте. Кстати, ребята, надо бы как-то и нашего патриарха отыскать. Без нас ему несладко придется, — озаботился Константин.
— Спокуха, княже. Патриарх нас прямо возле твоего подземного хода ждет.
— То есть как? — даже остановился Константин, опешивший от такого неожиданного сообщения.
— Да очень просто. Ты же сам сказал, что ход в церкви.
— Ну?
— А владыка Мефодий как раз там и ждет меня и Миньку. Молится, — пояснил Славка.
— И ругается, — добавил Минька.
— Ругается? — удивился Константин.
— На чем свет стоит, — подтвердил слова друга Славка. — Очень уж ему не по душе, что его этим, как его, равноапостольным обозвали.
— Круто, — восхитился Константин.
— Еще бы. Мы с тобой и то лишь до святых доросли.
— Чего?!
— До святых, — безмятежно повторил Славка, забавляясь несказанным удивлением Кости. — Тебя в них записали чуть ли не сразу, лет через двадцать после того как ты, гм, помер, а меня намного позже — века через три. Вот так вот, Миня, — хлопнул он по плечу друга. — Гордись. Сразу с двумя святыми рядом идешь. Хоть бы поклонился разок.
— А ты мне, — не остался тот в долгу. — Вместе же в энциклопедию смотрели. Основоположник русской науки, глава первого университета, гениальный изобретатель. Между прочим, святых на Руси завались, а я один такой. И в любом вузе на самом видном месте не ваши портреты, а мой. Ну, еще Костин иногда, — тут же отдал он должное. — А вот твоего, воевода, ни одного.
— А вот тебе фигушки, — развеселился Славка. — Меня во всех военных академиях повесили. Да и в любое военное училище загляни. На самом видном месте кто — я, а не ты.
— А чьим именем артиллерийская академия названа?! Твоим, что ли?! — возмутился Минька, не желая уступать другу.
— А вы откуда все это успели выкопать? — удивился Константин.
— Да мы третий день уже здесь и все тебя дожидаемся, — простодушно пояснил Минька. — Думали, что ты уже сбежал куда-нибудь, нас не дождавшись.
— То есть как сбежал? — снова не понял Константин. — А почему вы вообще решили, что я тоже ожить должен?
— Простая логика, — пожал плечами изобретатель. — Мы-то ожили. Значит, и ты тоже должен.
Ты умер самым первым, значит, и воскреснуть должен был самым первым из нас.
— Первым был не я, — поправил Константин.
— Правильно, — поддержал друга Славка. — Владыка Мефодий. Вот его-то мы и встретили первым же вечером. Кстати, возле музея. Он туда собирался зайти. Короче, после того как встретились, нам не до экспонатов стало, сам понимаешь. На второй день мы кое-как оклемались и все дружно в библиотеку подались. Хотели в музей, но потом решили международную обстановку разведать, да и вообще, — Славка неопределенно помахал в воздухе рукой. — Но, ты знаешь, было чему порадоваться. Одно то, что Россию владычицей четырех океанов называют, — уже круто. Читал и прямо гордость за державу разбирала.
— Как четырех? — удивился Константин. — Что, Атлантический тоже наш?
— Ну, раз Исландия с Гренландией наши, то получается, что и океан не чужой. Опять же Америка.
— Ты США имеешь в виду?
— Да нет теперь никаких США, — улыбнулся Минька. — Россия сплошная.
— Правда, выходцев из Европы твои потомки, вспомнив опыт пращура, изрядно набрали, — добавил Славка. — Даже с перебором. И восстание свое они подняли. Тоже независимости захотелось.
— И что? — насторожился Константин.
— Да ничего, — пожал плечами Славка. — Когда это торгашам русичей удавалось одолеть? Рылом не вышли. Морду им начистили, и всего делов.
— А…. Индийский океан?
— Ну, со стороны Азии мы туда лишь самым краешком вышли — через Индию, — притворно сокрушаясь, вздохнул Славка и сделал многозначительную паузу, но эффект сообщения испортил неугомонный Минька.
— Зато Австралия — русское генерал-губернаторство, — выпалил он. — Да ладно вам о политике. Ты, Костя, про нас обязательно почитай. Хотя наврали, они, конечно, с три короба — обхохочешься, но все равно интересно. Меня почему-то смердом какого-то боярина назвали, а Славку вообще… — он весело хихикнул.
— Ну вот и пришли, — Константин остановился перед тяжелыми дверями, окованными серебром, и медленно потянул деревянную ручку, отполированную за многие века.
Створка двери медленно подалась, открывая главное помещение церкви. Было оно практически пустым. Только в левом углу, стоя на коленях, молился человек в строгом сероватом костюме, отливающем синевой.
— Если мне память не изменяет, то наш владыка Мефодий молится как раз на твой подземный ход, Костя, — не удержался от ироничного замечания Минька.
— Наверное, чтобы открылся, — без тени улыбки прокомментировал Славка.
— Вот мы и опять вместе, — задумчиво глядя на молившегося, произнес Константин.
Человек в костюме услышал его, оглянулся, несколько секунд недоверчиво вглядывался в троицу, застывшую в дверях, и лицо его осветила улыбка, поначалу робкая, но с каждым мгновением безудержно расползающаяся вширь.
— Вот мы и опять вместе, — много позже повторил фразу Константина Славка.
К этому времени они уже сидели на берегу реки, успев разложить костер и даже пропустить за встречу энное количество стопок водки.
— Собрались, стало быть. А дальше что делать будем? Нет, я, конечно, еще месячишко отдохну с радостью, но, положа руку на сердце, — уже сейчас чертовски скучно, братцы. По всей стране тишь, гладь да божья благодать. Ни морду врагу набить, ни о государевых делах с императором побалакать. И куда бедному воеводе податься? — философствовал он, вальяжно развалившись у самого костерка, — с реки ощутимо несло совсем не летней прохладой.
— Неужто ты недоволен тем, что страна в величии пребывает, что люди в ней счастливо живут? — попрекнул его Мефодий. — Ты ж сам ради этого до скончания своих дней трудился. И каждый из нас так же. Вот и будем радоваться, что сбылась наша мечта. Мы же счастливые люди — можем ею воочию полюбоваться.
— Помнится, был такой Лев Давидович Троцкий, — задумчиво начал Константин. — Так он говорил, что цель — ничто, движение — все. Исходя из его слов, получается…
— Получается, что мы были всем, ибо творили все, — тут же подхватил Славка. — А теперь перед нами уже достигнутая цель, зато мы никто и звать нас никак, — подытожил он. — Кстати, Костя, а в этой реальности твоего Давидовича нет и, по-моему, даже и не было. Ни его, ни дедушки Ленина, ни вождя всех народов товарища Сталина. Может, они, конечно, и родились, но в связи с отсутствием революции шибко не засветились. Энциклопедия, которую мы с Минькой листали, их не зафиксировала, потому как все они — мелочь, не заслуживающая внимания.
— Значит, революций не было? — довольно улыбнулся Константин.
— За вторым цветным теликом, или, как его здесь называют, визором, переться на баррикаду желающих не нашлось, — усмехнулся Минька.
— Помнится, раньше ты к другому призывал, — поддел Славка.
— А к чему призывал, то и произошло. Земля и так у крестьян, фабрики и заводы владельцев имеют, но я зато поглядел по этому визору, как тут рабочие живут… Наверное, правильно ты, Костя, говорил, что у каждой вещи должен быть свой хозяин. Ну и мир, конечно. Он хоть и не во всем мире, но наша Русь за последние сто лет вообще ни разу в войне не участвовала. Чего же лучше?
— Ни разу? — недоверчиво переспросил Константин.
— Это только в Библии Давид Голиафа одолел, а в жизни все эти карлики на гиганта напасть опасаются — себе дороже, — скупо улыбнулся Мефодий.
— Только вот скучно нам здесь будет, — добавил Славка. — Мы ведь к другому привыкли, так что не знаю, как вы, а я от этой размеренной жизни через пару-тройку недель точно потихоньку с ума сходить стану. Ты знаешь, Костя, что у всех нас даже заботу о поиске хлеба насущного отняли, потому как стакан газировки из автомата три копейки стоит, буханка черного хлеба — десять… Знаешь, во что мне обошелся сегодняшний банкет? Сейчас скажу точно, — он извлек из кармана штанов смятые бумажные купюры и горсть монет, сосредоточенно нахмурился, подсчитывая сдачу, оставшуюся после покупок, и наконец выпалил: — В двадцать пять рублей и десять копеек. Это считая черную и красную икру, водку, балычок, шашлычок и прочее. А на этой пластмассовой дуре у меня, да и у всех вас, наверное, тоже — по десять миллионов. Каково, а?
— Радоваться надо, — встрял Мефодий.
— Да чему?! — взвыл Славка. — Мы же все здесь бывшие — бывший изобретатель, бывший воевода, бывший император и даже, прости, владыка, бывший священнослужитель.
— Священнослужитель, если только он настоящий, бывшим не бывает, как и офицер, — не согласился Мефодий. — Вот что касаемо сана патриарха — это да. Тут я с тобой согласен. А так у меня и здесь есть чем заняться. Как бы ни была благополучна страна, в ней всегда найдутся страждущие утешения, алчущие…
— Ну, хорошо, хорошо, — перебил его Славка. — Тебе легче. А меня здесь ни одно военное училище не возьмет — старый я. А Миньке что здесь изобретать? А Косте кем повелевать? Слугами? Можно, конечно, только тоже скоро наскучит. Ни тебе войну объявить, ни даже на кол посадить.
— На кол я не сажал, — поправил Константин.
— Зато вешал. Что в лоб, что по лбу. А здесь, представляешь, последний раз преступника приговорили к смерти три года назад.