– Нет, повелитель. Не оспариваю.
Зал взорвался ликующими криками, так что Кира едва не сбили с ног повскакавшие соседи по столу. Оронт среди их множества медленно отер лоб, на котором росой выступил мелкий пот. Царевича полемарх не отверг. Хотя уж лучше бы он поступил именно так: все было бы честно и в открытую, а рана от меча мгновенной и надежно смертельной. Теперь же он покинет застолье живым, не вызывая меж тем у царевича полного доверия. С напряженной улыбкой Кир поднял чашу во здравие людей, которых собрал нынче у себя. В чаше Оронта была вода, и вместе они выпили за царствующий дом Ахеменидов и за вызов царского сына. Вот и свершилось. Водой ли или вином, но все эти люди отныне с ним.
Царь Артаксеркс объезжал свои полки, тянущиеся в утренней дымке, насколько хватает глаз. Грудь его горделиво вздымалась от мысли, как он по мановению руки смог выставить в поле такую силищу – все равно что сокол взлетел с охотничьей рукавицы. По его слову они готовы истреблять всех и вся. Вот она, единственно настоящая сила в мире, и от обладания ею голова у него шла кругом, словно от перестоявшего в сулее сладкого вина.
По зову царя войско сходилось четырьмя частями, каждая размером с город. Это было не просто передвижение войск, а миграция народов. На север, юг и восток Артаксеркс разослал гонцов, но на запад слать не стал. Не хотел до срока настораживать брата. Вместо этого царствующий дом Ахеменидов начал собирать силу, равную по числу песчинкам в пустыне. Шествуя по просторам державы, она обгладывала местность, все возрастая и возрастая.
С высоты своего коня царь наблюдал приближение Тиссаферна. В попытке проникнуть старейшина витал с неотвязной назойливостью слепня, но его с холодной безучастностью отгоняли плотные ряды царских телохранителей. Артаксеркс уже жалел, что дал ему такой титул и сообразные ему привилегии. Царь сделал это забавы ради. Он знал, что его старый наставник неудобствам походной жизни предпочел бы тихую уютную жизнь при дворе. Артаксерксу же хотелось позабавиться и снова послать старика в поле, чтобы тот изобразил на своей физиономии притворную радость. Однако Тиссаферн взялся исполнять свои новые обязанности столь ревностно, что царь был не на шутку удивлен. Своим крылом войска старик командовал неусыпно и сурово, указывая на ошибки в размещении и построении с такой навязчивостью, что на него пожаловалось с полдесятка человек. Артаксеркс приказал их высечь, трое померли, и жалобы резко прекратились.
Артаксеркс понял, что уже устал от бесконечного числа вопросов касательно содержания всей этой солдатской прорвы: их еды, питья, оснащения, не говоря уже о скоте, лошадях, кузнях, колесницах, шатрах… о боги! Он прикрыл глаза. Брат уже и без того обходился ему в невообразимую сумму золотом. Но почему он, Царь Царей, должен этим заниматься? Он соколиный охотник. А его войско – сокол, гордо реющий в воздушных потоках.
– Повелитель! – издали докладывал Тиссаферн, лавируя так и эдак, чтобы быть различимым из-за плеч телохранителей. – Повелитель, сегодня утром прибыл один из моих гонцов! Птица, всевеликий!
Артаксеркс упорно не обращал на него внимания, желая только тишины. Его старому наставнику была присуща какая-то вздорная неугомонность; странно, что он не подмечал ее в нем раньше. Бывают люди с душой безмятежной и тихой, дающие окружающим мир и покой. Тиссаферн же постоянно стремился к обратному, оставляя за собой круги, подобные камню, брошенному в пруд сердитой рукой. Понятно, царь мог бы убить его одним лишь словом, брошенным кому-нибудь из караульных. Те вмиг отсекли бы надоеде голову или хотя бы язык. Впрочем, таким веяниям следует противиться. Он не ребенок, чтобы по своему капризу чудачить так или эдак. Его ответы должны быть взвешены, но тем ужасней должна быть сила их воздействия.
– Повелитель, птица принесла известия о твоем брате! – не сдавался Тиссаферн.
Царь наконец обратил на него взгляд. На солнце тучный старик побагровел и истекал потом, того и гляди лопнет или рухнет без чувств. Артаксеркс нетерпеливым взмахом велел его пропустить, и Тиссаферн не замедлил припустить трусцой, подобрав полы своей изрядно намокшей мантии. Царь терпеливо дожидался, когда слуги помогут старику расстелить коврик, на котором тот простерся, брезгливо припав толстым лицом к песчаной почве.
– Докладывай, мудрейший. Что там слышно о Кире?
– Повелитель, служба оповещения держит птичники в Сузах, Ларисе и Меспиле. Твой отец, будь он стократ благословен, отличался редкостной прозорливостью, обустроив все это. Его мудрость по-прежнему нас опекает. Разумеется, птичники есть и в Персеполе, поэтому по возвращении сюда птицы приносят вести из других краев. Сколь предусмотрительно это оказалось…
– Тиссаферн. Рассказывай мне только о моем брате. Я желаю отдохнуть и принять ванну, а не выслушивать здесь тебя.
– Конечно, конечно, всевеликий. Лишь одна из птиц добралась до места, но с ней пришло сообщение об огромном войске, возглавляемом царевичем Киром. Все, как я и предрекал. Оно направляется с запада, от Сард.
– Что еще? – спросил Артаксеркс.
Мудрейший смиренно потупил голову.
– Пока ничего, повелитель. Свитки на лапках птиц всегда крохотные, иначе они не поднимутся в воздух. Чудо уже то, что одному из голубей удалось проделать путь до Персеполя, миновав крылатых хищников, бури и злые чары пустынь. – Под острым взглядом Артаксеркса он спохватился и закончил быстро: – Больше ничего, всевеликий.
– Вот и хорошо. Этого достаточно. Нам известно, где он был несколько недель назад?
Тиссаферн ответил кивком.
– Хорошо. Я собрал целый океан людей. Такого у меня может больше не получиться, так что хвала богам. В этот единственный раз я созвал все ратные силы державы, кроме тех, что на западе.
Артаксеркс оглядел полки, шагающие по чаше пустыни, щурясь против пыли и стойкого ветра.
– Мне следует возблагодарить моего брата за то, что он позволяет мне пережить подобное. Я пытаюсь закрепить это в моей памяти с тем, чтобы вспоминать это во все времена, когда мне случится падать духом. Это… просто несравненный по своей славе, воистину царственный вид.
Тиссаферн поднял голову на размеренно шагающие ряды. В нем не было той романтической струнки, которая, словно по наследству, укоренилась в обоих сыновьях Дария. Но ему нравилась сама грубая сила этого войска. Такого громадного и многообразного больше не было во всем свете. Чего еще, казалось бы, надо? Он ехал бок о бок с Царем Царей на правое дело, уничтожать изменников. Сложно и представить что-либо более прекрасное в своей отрадности.
16
В пятнадцати парасангах от Тапсака местность всего за один день обратилась в пустыню. Кустистая поросль и травы начали сменяться все более протяженными участками иссушенного накаленного песка, а там и вовсе потянулись настоящие пустынные барханы, переливающиеся мерцанием под волнами зноя. Теперь ни одна речушка не пропускалась без наполнения каждого бочонка, бурдюка и фляги, что имелись в наличии. На картах реки изображались темными извилистыми нитями, хотя их точность оставляла желать лучшего, при том что от нее напрямую зависело выживание. В Вавилоне стоял конец лета, и жара была как живое существо с огненным языком, льнущим и лихорадочно облизывающим шагающую по песку колонну.
Чувствовалось, что настроение в рядах ухудшается, и именно с того времени, как они покинули Тапсак. Это ощущалось в тихих и сдержанно-тревожных разговорах солдат и в потаенно-лукавых взглядах, что то и дело скользили по Киру. Весть в конце концов разнеслась. Ни один из этих людей, ни эллин, ни перс, не вызывались и не получали оплату за то, чтобы противостоять несметному войску Царя Царей.
Чувство братства, развившееся за месяцы совместного обучения и участия в походе, разлезалось, словно истлевшая ткань. Вечерами при кострах нередко случались драки – так было всегда. Сочетание людей, монет, вина и оружия – всегда кипучая смесь. Но куда реже свары происходили непосредственно в пути. Особенно вопиющей оказалась схватка с сотнями дерущихся, в конце которой на земле остались лежать трое персов и четверо эллинов. Хуже того, люди затруднялись назвать, что послужило причиной этой заварухи. Сомнительно, что зачинщики и сами ее знали. Люди беспричинно злели день ото дня, и здесь, похоже, не обошлось без жары. О ее опасном воздействии на поведение предупреждал начальников Клеарх. Он лично обходил полк за полком и рассказывал угрюмо молчащим рядам, как нужно стирать с себя старый пот, а как обращаться с мозолями и нарывами на коже. Он давал тысячи указаний, намеренно отводя общее негодование на себя. Однако настрой только ухудшался.
Шесть дней прошли в пути на юго-восток в глубь пустыни. За это время канули последние следы и признаки людского быта и цивилизации. На седьмой день у подножия холма встала как вкопанная вся греческая пехота, а сзади на нее стали наталкиваться персидские полки. Вдоль рядов взад и вперед растерянно забегали командиры, рявкая приказы. Но воины стояли, как мулы, сжав челюсти и упершись пятками в землю. Персы, ступая в обход, недоуменно на них оглядывались, а через какое-то время остановились и они. Расползшаяся колонна стояла под полуденным солнцем, свирепо стегающим своими лучами неприкрытую кожу. Эллины не отзывались ни на команды, ни на угрозы. Вместо этого они сели, хотя песок на ощупь был обжигающим.
От головы колонны, впереди которой по-прежнему продвигались лазутчики, примчался на коне Кир. Он послал за Ариеем. По сравнению с Оронтом этот военачальник пользовался в персидском войске расположением. Ариея обычно сопровождали юноши, избранные им за красоту наружности. Один такой как раз ехал сейчас с ним рядом. Арией бросил ему поводья, поспешно слез с коня и сделал попытку пасть ниц, которую Кир сердито пресек.
– В чем дело, Арией? – с ходу спросил он. – Почему мы остановились? Я приказа не давал.
Арией все равно встал на колени, хотя песок немилосердно их жег. Терпение Кира истончалось.