– Верные, за мной! – призвал телохранителей Кир, уже не оглядываясь.
Его жеребец, повинуясь удару пяток в бока, с диким визгливым храпом взвился на дыбы и рванул впереди остальных. Телохранители с гиканьем устремились вслед за царевичем, который понесся над полем – в бешеной веселой лихости, словно нет в нем веса, нет под ним тверди. Он летел стрижом, спешащим под грозовыми тучами, царственным соколом среди кипящей бури.
Внутри занималось, распаляло чувство схватки. Воздух хлестал порывами, а ритм галопа упруго и ритмично бил снизу, как тугой барабан. Упершись коленями в чересседельник, Кир сидел высоко, подавшись через плечи своего скакуна; вместе они сейчас составляли единое целое. В одной руке он держал приопущенное копье, а меч у него чутко дремал сзади, готовый быть выхваченным.
Штандарты брата с расстояния зазывно манили. Краем глаза Кир видел несущихся рядом телохранителей, на скаку образующих клин. Это было безумием, но он что-то вызывающе вопил вражьим рядам. Голос терялся в тяжелозвонких раскатах и выкриках боя, хотя слов и не было, а был лишь первозданно дикий крик и жажда отмщения. Глаза жгли злые слезы, припорошенные мелкой жаркой пылью.
Враг, конечно же, знал, кто он. С первых же секунд, что царевич отделился от своих полков, он был замечен. Никто другой, кроме царевича рода Ахеменидов, не поскачет во главе шестисот всадников. Те, кто первыми принял на себя удар этой темной крылатой бури, попросту отскакивали – то ли из страха перед молниеносным броском, то ли лично перед царским сыном. Расстояние само по себе было небольшим – какие-то секунды, – и приказов о перестроении не поступало.
Кто-то не успевал даже вскинуть руки перед конями и копьями стремглав летящих всадников. Десятки шарахались или в страхе отпрыгивали в стороны. Те, кто отважней или просто медлительней, разлетались истоптанными и рваными в клочья тряпичными куклами. Кира на скаку что-то крепко хлестнуло под колено. Мощные плечи его коня сшибали людей десятками, увлекая их под мелькающие копыта; тонкие вопли тут же гасли позади. Хлопотливо работали копьями телохранители, свирепым безудержным натиском пробиваясь к живому заслону перед персидским царем.
Два царственных брата увидали друг друга в единое мгновение, мимолетно зависшее глухой тишиной. Кир будто забыл о своей неистовой скачке в шевелящейся толще людей и видел лишь изумленные глаза Артаксеркса в богато украшенном шлеме, повернутом к нему. Открытый рот брата был влажно-красным. Рука спешно и слепо нашаривала меч, но Кир был быстрее и тверже – воплощение мести, в коей поклялся. Копье осталось всаженным в чью-то грудь, и в руке он сжимал меч. Замахнувшись, Кир сплеча рубанул брата по шее, отчего тот откинулся и, забившись, закричал от ужаса. Клинок лязгнул о металл и провернулся в руке, зацепившись за край нагрудника. Тем не менее Кир увидел кровь. В этот момент совершенной ясности воздух был сладок до озноба. Кир с упоением выдохнул, словно отходя от морока.
Времени на самодовольство у Клеарха не было. Квадрат эллинов прорубался сквозь царское войско, лишая его возможности сплотиться. Персы не успевали реагировать достаточно быстро. Пока до их начальства доходило, что происходит, спартанцы уже проходили очередной полк насквозь и раскраивали новый. Впереди них уже начиналось повальное бегство: солдаты поворачивались и обращались вспять, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с этими кроваво-красными силуэтами в гривастых шлемах и плащах, несущими в мелькании мечей безжалостную смерть.
Клеарх, со щитом и копьем в руках, сражался плечом к плечу с людьми, которых знал долгие годы. В этот день их всех объединяло поле Кунаксы близ сероватой змеи Евфрата, неторопливо несущего свои воды среди пустыни, животворно зеленеющей от такого соприкосновения.
– Куда, куда прете? Кто вас просил? А ну отойти, держать дистанцию в рядах! – через плечо ором выговаривал Клеарх людям Проксена, что двигались непосредственно за спартанцами. Устыженные, они отшаркивали назад, странно успокаиваясь этим его брюзжанием перед лицом врага. Если архонт находил время на нотации, значит, все не так безнадежно, как некоторым из них казалось. Хотя прежде ни один из них еще не видал такого людского скопища – ни в театре Диониса в Афинах, ни в священных Дельфийских рощах, где по праздникам собираются целые толпы. Таков был их мимолетный, через призму вражды, взгляд на империю гораздо большую, чем они себе представляли. Оставалось лишь оторопело моргать, дивиться и пробиваться дальше.
Эллины продвигались прямоугольником, в котором двести сорок спартанцев и их илоты составляли рубящую кромку, а сзади шествовало сорок рядов. Дрались они мастерски, как и были обучены, с хладнокровной свирепостью. Преследовать неприятеля из рядов не отлучался ни один. Вперед они шли, как идут по узкому проходу – и все, кто в этом проходе находился, срезались под корень. Те, что по бокам, игнорировались, если только сами не ввязывались в схватку. Впереди себя спартанцы держали круглые щиты, уже утыканные обломками стрел и с вмятинами от камней. Поверх щитов враг различал лишь шлемы, до которых не дотянуться, а снизу поножи. Эти люди были словно отлиты из бронзы, без изъянов или слабостей. Из-за щитов, подобно змеиным языкам, выстреливали острия копий, обратно втягиваясь уже окровавленными.
На глазах у Клеарха один из воинов внезапно пошатнулся. Что-то, брошенное через людскую давку, со звоном стукнулось ему о шлем. Это не укрылось от внимания архонта, заставляя его взглянуть на своих людей свежими глазами. Передние ряды от усталости замедляли ход.
– Проксен, неужто ты допустишь, чтобы мои спартанцы забрали себе всю славу? – воззвал он вдоль рядов.
Тот возвел глаза к небесам.
– Так пропусти ж меня вперед, и я покажу тебе, что такое слава! – отозвался он. – Почему тебя, спартанец, всегда тянет быть первым? Или ты в детстве натерпелся от соседских мальчишек?
– Кто из нас натерпелся, тебе невдомек! – рыкнул Клеарх, улыбчиво щерясь. Будучи десяти лет от роду, он, помнится, выиграл три кулачных состязания у мальчишек старше и сильнее, чем он. Хотя последняя победа досталась ему ценой перелома правой кисти. Сейчас он, припоминая, мимоходом глянул на свои костяшки пальцев.
– Спартанцам разредить передние ряды! Пускаем вперед замену! Свою выучку вы уже показали. Пускай теперь Проксен покажет свою! Менону передайте надвинуться и занять место справа от нас, рядами по сто двадцать человек в ширину. И держать строй, не шарахаться!
Лица спартанцев были сокрыты бесстрастными масками шлемов, но они определенно утомились. Подготовка у его людей была превосходной, но они нуждались в передышке. Ничто не утомляет так, как бой, хотя, на удивление, рубка дров стоит здесь по соседству. Неотрывно следя за перестроением, Клеарх высматривал малейшие изъяны. При всей внешней непринужденности провести перестроение трех тысяч в разгар битвы было убийственно сложно. Все это оборачивалось потерянными жизнями в случае недогляда или из-за броска неприятеля, считающего, что враг поддается, и потому усиливающего натиск. Однако если этого не сделать, лучшие во всем свете воины начнут нести потери. Все, кого они до сих пор исправно побивали, были свежими, не уставшими. А биться днями напролет без устали могут разве что боги.
Клеарх наблюдал, как его люди замедляют свою гибельную поступь. Персы победно взвыли, завидев, что ненавистный враг вроде как слабеет. Клеарх тихо зарычал в желании вышибить из них это радостное предвкушение. Видно было, как постепенно скапливаются для удара Бессмертные в черных одеждах, но противостоять им должны были уже Проксен с Меноном.
– Я на месте, Клеарх! – подал через плечо голос Проксен. – Поди, дай отдых своим старым ногам.
– Уж я лучше останусь. Очень хочется посмотреть, как сражается Менон.
На словах-то он герой, а вот каков он в деле?
– Ты, спартанский бурдюк! Враг тот, что вонзает спереди, а не с зада! – не замедлил, обернувшись, рявкнуть фессалиец, чем вызвал у Клеарха смешок.
Этого выжигу архонт недолюбливал, но в его словах была определенная доля истины. И если Менон сражается так же лихо, как бахвалится и цапается, то он и в самом деле будет герой, а остальное ему можно будет простить. Пускай они с ним не друзья, но за столом-то сидят рука об руку и подливают друг другу в чаши вино.
Через просторы поля до слуха доносился замешанный на крови и смерти звонкий перестук и лязг оружия; дрожью прокатывались в воздухе предсмертные вопли. Бренность всего живого сходила с губ кисловатым железистым привкусом. Как известно, поле битвы – место неизбывного страха. И хороший командир должен сосредоточиваться прежде всего на поставленной задаче, а не терзать себе разум мыслями об остальном сражении. Воины Клеарха и впрямь были способны на великие подвиги, но этих людей предстояло беречь и расходовать так, как трясется за свои монеты скряга. Эллинов в Вавилон царевич Кир привел от силы двенадцать тысяч. Так что бо́льшая часть битвы будет все равно происходить у персов с персами.
К бурной радости Кира, Артаксеркс слетел с лошади. Оковы призрачного страха и слабости канули без следа. Личная стража царевича по-прежнему сминала конями обезумевших от ужаса воинов, оставив Царя Царей наедине со своим братом. Вся битва бушевала как будто не здесь, а где-то вдалеке. Кир чувствовал в себе ясность ума и спокойствие, а его поверженный брат в это время лежал на спине и отплевывался кровью. Артаксеркс, сидящий почти неподвижно, был застигнут врасплох и сбит Киром на полном скаку. Придись удар клинком хотя бы на палец выше, и царский венец Ахеменида покатился бы в пыль вместе с отрубленной головой.
Царевич видел, как телохранители брата поедом едят глазами своего хозяина, но Артаксеркс был явно оглушен и не мог отдавать приказания. Подняв глаза, Кир оглядел знакомые ему лица, которые сейчас узнавали его.
Он приковывал к себе их взгляды как мятежник, дерзнувший поднять руку на царя. В следующую секунду они бросились на Кира, который, к своему удивлению, увидел, что к нему на выручку подоспел Парвиз. Верный слуга, оказывается, ослушался и продолжал сопровождать своего хозяина. На глазах у Кира Парвиз выставил свою старую кобылу наперерез троим царским телохранителям, преграждая им путь.