Военачальник Арией с самого начала находился в гуще сражения. Его волосы под шлемом взмокли от пота, но такой роскоши, как передышка, он не мог себе позволить ни на секунду – слишком уж много пращников и лучников вокруг жаждали заполучить награду в виде него.
Арией отрешился от всякой мысли насчет числа и силы неприятеля. Его меч, верность и сама жизнь были обещаны царевичу Киру. Единственное клятвопреступление, которое он совершил, имело отношение к его венценосному брату. От этого на душе было все еще не вполне уютно, но это можно будет искупить с восхождением Кира на царский престол. Мир был устроен не так уж сложно, как его представлял себе Оронт.
Битва с самого начала не заладилась. Арией с растущей тревогой наблюдал, как греки полубегом на скорости врезаются в сумбурное построение пехоты и конницы под командованием Тиссаферна. Было видно, как в обе стороны снуют посыльные, так что теплилась надежда, что это не какое-нибудь личное сведение счетов. Не успел Арией сделать у себя перестроение с целью прикрыть свой полностью оголившийся правый фланг, как из воинских рядов бурей понесся в расположение персов сам царевич, за которым едва поспевала его собственная стража.
Понятно, что истинный полководец при виде врага может менять свои планы – это даже необходимо, когда вдруг открывается, что рельеф местности имеет какие-то преимущества, неизвестные ранее. Война не для тугодумов, а для тех, чей острый ум прозревает любую возможность и успевает воспользоваться ею прежде, чем враг очухался от сна. Однако сейчас изначальный план действий коверкался на глазах, словно брошенный в огонь лоскут кожи, хотя еще едва успело взойти солнце.
Рассчитывавший на взаимодействие, умелые маневры и внезапные броски, Арией вдруг в одночасье оказался единственным командиром персидского центра, на которого взирала сотня тысяч человек, жизнь которых сейчас зависела от него одного. Он в мрачной неподвижности сидел на коне, в то время как силы царя подходили все ближе. Однако он сохранил строй и заполнил бреши, придвинув свой обновленный фланг ближе к воде, хотя ряды там теперь были не такие плотные. Вот уж этот демон Клеарх, оставил его полностью открытым и без всякого предупреждения! Разве так воюют? Теперь царево войско вполне может обжать с краев оба его фланга – а это, несомненно, конец.
Две силы сошлись в диком свирепом натиске – Арией и упомнить не мог такой битвы титанов, где, казалось, население целых городов озверело рубило и пронзало друг друга по длине потерявшего ровность строя, простершегося вдаль подобно бескрайнему берегу темного моря. Тучами взвивалась песчаная пыль. Небо прорезали судорожные зигзаги пущенных стрел и дротиков, которые метали друг в друга два напирающих друг на друга войска. Громовой стук, стон и скрежет напоминали дыхание исполинского зверя вместе с тем, как два войска ритмично накатывались и откатывались, напоминая два встречных прибоя. Сеча длилась уже невесть сколько, когда Арией заприметил движение штандартов с царскими орлами. Среди смешавшихся полков персов, где уже трудно было отличить чужого от своего, на пологий песчаный пригорок взъехал Артаксеркс. Рядом с ним, подняв голову на копье в царской руке, стоял и белозубо скалился кто-то из телохранителей. Его злобное торжество было видно уже на расстоянии.
Поняв, что происходит, Арией похолодел. Над рядами неприятеля несли голову Кира. Липкий мертвенный ужас сковал Ариея, но пыльное поле он оглядел обновленными глазами. С гибелью Кира силы под его командованием вдруг как будто измельчали. Греки уже потерялись из виду, так далеко и безвозвратно, словно их никогда и не было.
На секунду Арией закрыл глаза, мысленно жалея, что нет здесь Оронта с его полководческим чутьем, но эта молчаливая мольба лишь усиливала растерянность. С горьким сердцем он, открыв глаза, увидел, что бойня вокруг бушует с прежней силой. Кир мертв, и ничего хорошего на этом свете не остается.
– Трубить отступление! – слыша себя как со стороны, скомандовал он. – Отходить в боевом порядке к западу и югу. Царевич мертв. Чести на этом поле больше нет.
– Будет сделано, – отозвались его скороходы, бледные от ужаса.
Когда они поворачивались, он сварливо крикнул им вслед:
– И скажите, пусть не вздумают разбегаться! Царь тогда всех нас перебьет. Отходить, держа строй, и тогда, глядишь, завтрашний день мы еще застанем. А если побегут, мы все здесь же и поляжем. Довести до них, чтобы поняли.
Гонцы помчались, на бегу лавируя между рядами.
Арией продолжал безучастно смотреть, как царская армия крушит его полки. Все кончено. Остается лишь выживать, пока не отступятся боги.
С нарочито прямой спиной Арией повернул коня от передней кромки боя.
– Не торопиться, молодцы. Отходим со мной, головы держим высоко. Дело проиграно, но мы-то не сломлены.
Ближние ряды с облегчением отходили от рубежа с неприятелем, который восторженно вопил тем громче и победней, чем шире разносилась весть.
Часть 2
Неужели я сам не достиг еще подходящего возраста? Ведь если я предамся сегодня врагам, то вряд ли и вообще когда-нибудь достигну более зрелых лет.
20
На равнине Кунакса у реки Евфрат в воздухе клубилась мелкая пыль, поднятая сотнями тысяч бегущих, скачущих, дерущихся и истекающих кровью в песчаную почву. Клеарх остановил каре эллинов, обнаружив, что некоторое время им уже никто не противостоит. Вначале показалось, это от того, что они прорубились через очередной персидский полк и вышли на открытую местность; при этом откуда-то слева доносились многоголосые людские крики – приглушенные расстоянием, они могли исходить с любой из сторон.
Впервые за этот день он потерял ощущение боя. И впервые в жизни пожалел, что у него нет лошади, с которой видно дальше людских голов, уже повернутых к нему за приказаниями в этом нежданном затишье. Битва вокруг по-прежнему продолжалась. Звук рогов доносился справа, что совсем уж странно. Вместе с тем на эллинов никто не наступал. Царские полки проходили далеко впереди, но к ним не сворачивали. Позади эллинов тянулась запыленная сцена побоища из убитых и умирающих, что еще недавно стояли у них на пути. Второго вызова они уже не бросят.
Клеарх скреб себе скулу, оглядывая местность в надежде на какое-нибудь прояснение прежде, чем ему придется сознаться своим людям, что он не может взять в толк суть происходящего. Они прорвали левое крыло персов, хотя, несомненно, кто-нибудь из их потрепанной конницы еще зализывает раны где-то неподалеку. Затем он повернул каре и двинулся поперек персидского войска к местоположению их царя, но вскоре они затерялись в людском море, так как приходилось обороняться от натиска со всех сторон. Так эллины, сражаясь, пробивались на протяжении нескольких часов, убив бессчетное число врагов. В какое-то мгновение Клеарху подумалось, что с ним по-прежнему все десять тысяч воинов, несмотря на погибших. Спартанцы сражались впереди дольше других, но при этом потеряли наименьшее число. От этого грудь распирала гордость. Каждого из них он знал лично, а потому оставлять полегших на поле для него было все равно что лишаться брата или сына. Своих сил они не переоценивали, а своих жизней не щадили. Надо будет упомянуть об этом Менону. А то вон идет снова с кислой миной, старый сатир.
– Каковы будут указания, архонт? – окликнул Проксен, находившийся справа.
Клеарх в ответ хотел рявкнуть, как если б они все еще находились в пылу сражения. Тем временем по бокам и впереди, едва завидев знамена и красные спартанские плащи, от них отдалялись темные квадраты персидских полков. Пыль местами висела завесой, и Клеарха простегнул зигзаг чуть ли не паники. Для воина, дерущегося за свою жизнь, терять ощущение поля боя не в диковинку; этому подвержены даже военачальники, стремящиеся во что бы то ни стало удержать строй своего войска. Но когда вокруг полчища самого грозного в мире врага, это ошибка, чреватая погибелью.
Клеарх заметил, как поверх своего фланга на что-то указывает Менон. Поджав челюсть, он с прищуром вгляделся, но в гуще пыли ничего не сумел разглядеть. Ощущение было такое, будто вокруг них вихрится сам хаос. Сердито крякнув, Клеарх понял: нужно остановиться и еще на раз взвесить положение.
– Арей да защитит нас, – прорычал он, вслед за чем повысил голос до трубного рева, которого от него и ожидали воины:
– Эллины! По счету «три» остановиться! Один, два, стой!
Спартанцы дружно, на месте топнули левой ногой и приставили к ней правую. Все ряды замерли навытяжку, а вокруг них кружились мелкие песчаные смерчи. Ветер теперь задувал с севера, припудривая лица едкой бледной пылью, от которой приходилось моргать. Песок поскрипывал на зубах, и воины тихо поругивались. Сама земля, казалось, ополчалась сейчас против них.
Клеарх напрягся, заслышав глухой стук копыт; появившиеся из завесы всадники были ему знакомы, во всяком случае, он не раз их видел. Хотя имен не припоминал. Оба участвовали в сражении: это было видно по следам крови – судя по всему, чужой. Благородный, который постарше, вид имел мрачный; зато молодой, сияя глазами, улыбался всеми зубами наружу, радостно-шалый от того, что он сегодня видел и творил. Такая повадка была Клеарху знакома; он и сам не прочь был улыбнуться юноше, обнаружившему, что война вызывает у него восторг.
– Не буду висеть у вас над душой, как будто выпрашиваю милостыню, – обратился он к этим двум конникам. – Спешивайтесь. Поведайте мне, что там происходит. Прошу извинить, что не припоминаю ваших имен.
– Я Ксенофонт из Афин, – сказал первый из них, спрыгивая и беря коня под уздцы. – А мой улыбчивый спутник – Геспий.
– Ну, как там битва? Царевич? А то во всей этой пылище гонцы меня совсем потеряли: не являлись уже целую вечность.
Клеарх поглядел на солнце, которое, побагровев, словно от выпитой крови, сползало к горизонту. В метаниях и битве минул весь день; брала свое усталость. Лишь ожидание в любую минуту нового броска держало их на ногах.