– Царевич Кир пал, – сообщил Ксенофонт, отводя глаза, чтобы не видеть на лице архонта отчаяния от надежд, что пошли прахом. – Брат завладел его головой и выставляет ее напоказ. Это было последнее, что я видел, прежде чем направиться к тебе. Ну а битва после этого… Ты, должно быть, догадываешься.
Лицо Клеарха не выдало всей глубины горя и стыда, нахлынувшего на него от этих слов. Все воинство эллинов сейчас нуждалось в его твердости. Весть уже расходилась по рядам, поэтому свои истинные чувства архонт скрыл и даже улыбнулся, хотя на вид при этом постарел на лет на десять.
– Да, сын мой, догадываюсь. А ты молодец, славно сегодня потрудился. Это важно.
– В самом деле? – переспросил Ксенофонт. В его голосе чувствовалась горечь, и архонт подбодрил его усталой улыбкой.
– А как же. Ты остался жив и завтра сможешь снова сражаться. А для меня это важно, так как лошадей у меня всего ничего.
Архонт огляделся, вновь различая на расстоянии темные квадраты движущихся полков – фигуры на доске игры, правил которой он более не понимал. От этой мысли судорогой дернуло желудок. Его соплеменники-эллины сейчас вдали от дома, окружены самым грозным войском мира во главе с богоподобным царем, имеющим все основания порезать их здесь на мелкие кусочки.
Клеарх издал язвительный смешок:
– Богам, как видно, в самом деле нравится нас испытывать?
Ксенофонт посмотрел на него с опасливой осторожностью, явно задаваясь вопросом, не сошел ли этот спартанец с ума.
– В дорогу, молодцы, – обратился к воинам Клеарх. – Мы на вражьей земле, окруженные со всех сторон неприятелем. В эту минуту нам остается единственно возвратиться к себе в лагерь. У меня там складной столик: не могу же я допустить, чтобы завтра он украсил какой-нибудь персидский шатер. Сейчас солнце садится прямо позади нас, значит, нас снова развернуло к востоку. Поэтому приказываю развернуться и ходко идти в лагерь. Если кто-нибудь будет вставать на пути, бросаться и уничтожать.
По всем рядам командиры эхом передали приказ, и построение развернулось на месте.
– Спартанцы, вперед! – рявкнул командно Клеарх.
Менон не преминул буркнуть что-то язвительное, что уже успело стать между ними чуть ли не ритуалом. Клеарх взял себе на заметку, если они оба выживут, дать ему по скуле или поставить кувшинчик вина – одно из двух. Кое-кто из людей Менона проводил выходящих вперед спартанцев скабрезными возгласами. Нет, наверное, все же по скуле.
Эллины к концу дня измотались. Это было видно по сбивчивому шагу; по тому, как копья волоклись по земле или на них опирались, как на пастушеские посохи. Лишь спартанцы держали свои копья острием вперед, готовые к броску. Потому Клеарх и выставил их вперед, несмотря на то что почти весь день они несли на себе основную тяжесть боя. По его оценке, уровень их подготовки был на порядок выше, чем у других. Это более всего ценится по окончании сражения, когда конечности людей тяжелеют, а ноги замедляются до ковыляния у тех, кто еще поутру ходил упругой поступью леопарда.
Плотным строем они шагали по неоглядному полю битвы, направляясь на запад. Тучи пыли по-прежнему клубились и росли вширь, скрывая врага из виду. Временами эллинам казалось, что они одни идут через огромную пустынную окрестность. Клеарх и Проксен высматривали персидские полки, что пришли на эту равнину вместе с Киром. Пересекая расположение, где нынче стоял Арией, они рассчитывали в любой момент его встретить. Но вокруг расстилался все тот же пустой однообразный простор.
По пути назад Клеарх мысленно вел счет шагам, хотя знал, что такие подсчеты при подвижном бое заведомо ненадежны. Он все еще не мог высчитать, где он в конце концов остановился, прежде чем повернуть обратно к лагерю. Там все еще оставалось свыше десяти тысяч беззащитных людей, ждущих их с надеждой. У многих из его людей среди них были друзья и возлюбленные, но ответственность лежала на архонте. Он не мог бросить их там на пагубу, поругание или рабство, хотя мысль об этом временами и проскальзывала.
Такова уж участь проигравших в битве. А Кир безусловно ее проиграл, если та весть правдива. Стиснув зубы, Клеарх отказывался даже представить тот вывих из победы в поражение, пока тот еще настолько свеж. Его эллины прошли толщу врага насквозь. Он сам не получил ни царапины (мечта любого командира, когда-либо обучавшего воинов: достичь такого превосходства во владении оружием, что на поле боя тебя невозможно остановить). Упустить победу при таком радостном стечении – нет судьбы более жестокой и горькой.
Думать об этом, несмотря на тихие увещевания внутреннего голоса, он был сейчас просто не в силах. Пока этим лучше поступиться и сосредоточиться на задачах, которые больше с руки младшему командиру. Он, так или иначе, возвратится в лагерь. Спасет тех, кто пришел вместе с войском, и только тогда задумается над ужасным положением своих воинов: многие сотни переходов от дома, окружение силами неприятеля.
На протяжении часа путь им никто не преграждал. Пыль вокруг начинала оседать, но и солнце уже садилось, грозя повергнуть мир во мрак. Те двое конников из Афин снарядили с десяток конных разведчиков. Все всадники из личной стражи царевича поисчезали, и, за исключением этой горстки, все греческое войско двигалось пешком.
Клеарх едва не скомандовал атаку, когда углядел впереди черные щиты и доспехи. Но это оказался лишь передовой рубеж нынешнего утра – точнее, его останки. Воины, пришедшие на равнину Кунаксы и еще встречавшие сегодняшний рассвет с гордостью и отвагой, теперь безглазо лежали в пыли, а кожа их успела подернуться желтизной и остыть. Осмотрительно, морщась и покачивая головами, грекам приходилось перебираться через ряды мертвых. Здесь, на этом рубеже, персидские полки царевича Кира впервые сошлись с несметным войском царя Артаксеркса. Мертвые были неразличимы; они лишь несли разные знамена и пришли на это поле, служа разным братьям. Теперь они лежали вместе, спутанные смертью так, что никто не мог бы отличить и сказать, кто здесь за кого бился и с чьим именем погибал.
Пара раненых все еще постанывала и сиплым прерывистым шепотом просила воды. У греков ее не было, а если бы и была, то своей драгоценной влаги они бы им не дали. Один из раненых попросил его убить, и его мольбу удовлетворил кто-то из коринфян, чиркнув ему ножом по горлу. Всем эллинам запомнится эта безмолвная часть перехода – не больше десяти стадиев, но через кучи и пригорки тел и их частей. Тут и там на песке валялись отрубленные кисти и пальцы. Один из воинов зачем-то подобрал руку, чем вызвал крайнее недовольство у своих товарищей; они с негодованием кричали на него, пока он ее не бросил. Многие подбирали упавшие ножи и шлемы – особенно те, кто потерял свои. Трофеи – обычная часть войны, но Клеарх был вынужден пригрозить расправой на месте, когда увидел, что некоторые, приостановившись, втихомолку сдергивают с рук мертвецов кольца и перстни.
Один из немногих отрадных моментов был, когда каре случайно наткнулось на группу персидских мародеров, занятых тем же обиранием мертвых. Персы вскинули головы, в ужасе поняв, что идущий к ним строй – это не их соплеменники, а враги-греки, вынырнувшие из пылевой завесы. Отдавать приказ Клеарху не понадобилось. Передний ряд спартанцев двинулся прямиком на них и оставил их с теми, кого они обчищали. Но было опасение, что примерно такая же сцена ждет их и в лагере, поэтому Клеарх поторопил своих людей шагать быстрее.
Сумерки уже сгущались, когда впереди наконец показались повозки и палатки. Лагерь располагался в полусотне стадиев от поля боя, и войско эллинов вернулось в него по своим же следам, проложенным в начале этого дня – казалось, вечность и трагедию назад.
Их позиция не осталась незамеченной, хотя новых вызовов не замечалось. У персов, в отличие от эллинов, лошадей было в достатке, и конники, не скрываясь, подъезжали, пересчитывая численность и оценивая оставшиеся у греков силы. Затем они ускакали, несомненно, для доклада своему хозяину, что неприятель все еще на поле. Клеарх поиграл желваками. Сделать с этим ничего было нельзя. Затем всадники появились снова, резво скача вокруг каре на расстоянии пары сотен шагов. Лучников и пращников они, похоже, не боялись. Было бы неплохо на них наброситься, но для пеших это пустое состязание на износ. Так что нужно вначале прийти в лагерь с его водой и съестными припасами, а также приободрить в нем тех, кого можно защитить. Остальное подождет.
При приближении к лагерю спартанец сглотнул ком в горле. Десять тысяч мужчин, женщин и детей – целый город в пустыне, где все ждут вестей о великой победе и новом царе. Но сбыться этому не суждено. Из-за отдаленности от поля боя воздух здесь был чище, но свет дня уже угасал. Направляясь к кострам и палаткам, Клеарх чувствовал неимоверное облегчение. Думать о царевиче было просто не по силам. Только не сейчас: боль еще чересчур свежа, и слишком велика потеря.
Вскинуть голову Клеарха заставил внезапный зов рогов. По холмам впереди его идущего строя скатывалась и рассыпалась по равнине персидская конница, вероятно, с той же мыслью, что и у него. Только они не знали, что золото Кира здесь отсутствует. Думали, что в лагере их ждут сокровища мятежного царевича. А всех молодых и годных можно будет взять в рабство. Остальным же уготована ужасная смерть.
Спартанцы в сумраке на ходу разминали ноющие ноги и прочнее сжимали копья. Вражеская конница поспеет в лагерь раньше их – но лететь туда нет крыльев, и даже бег с полной выкладкой может выжать перед схваткой все оставшиеся силы. Оставалось единственно припустить трусцой, ориентируясь на звенящие впереди крики.
На глазах у Клеарха те двое афинян повели за собой конных разведчиков и, выхватив мечи, погнали лошадей галопом через узкий ручей к палаткам лагеря.
– Ай, молодцы, – вполголоса похвалил их архонт, чувствуя, как отяжелели за день мышцы. Почитай, весь день прошел в переходах и схватках. Ну да это неважно. Остановить его может лишь смерть. А она, как известно, приходит за всеми.