– Копья на изготовку! Готовь щиты! – крикнул он своим спартанцам.
Пот тек градом, внутренний жар обжигал легкие. Эллины на бегу ответили нестройным ревом. Подбежав к крайним палаткам, они занимали проходы между ними и выходили в поле зрения врага. Персидские конники готовились к своей самой вожделенной забаве: разбою с разграблением беззащитного лагеря на плоской сухой земле. Себя они чувствовали охотниками и перекликались лихим волчьим воем. И тут меж палаток, преграждая проход, навстречу им выдвинулись красные плащи. Куда ни повернись, везде оказывались воины, умелыми проворными движениями секущие оголенные ноги, сметающие копьями растерянных седоков. Это была в самом деле резня, но не та, которой они ожидали.
Было слышно, как персидские сотники гаркают приказы, веля своим выходить из, как им теперь казалось, подстроенной засады. Обе силы приближались к лагерю с противоположных сторон; персидские конники сейчас отходили тем же путем, которым пришли. Золота они не нашли, но гнали перед собою стайки визжащих женщин и детей, пытаясь согнать их к своим основным силам. Пленники, в свою очередь, порскали прочь, едва завидев в этом хаосе малейшую прогалину. При этом они во весь голос взывали о помощи, и Клеарх спешно направил своих воинов через лагерь. Сколько там врага, он понятия не имел – вполне возможно, что и сотни тысяч. Вперед его гнал сам порыв атаки. Натиск был направлен против персов, которые по-прежнему пытались захватить побольше рабов и для этого разбивали толпу на мелкие группы. Многих женщин, пытающихся вырваться обратно к своим спасителям, они бесцеремонно прикалывали клинками. По мере того как сгущалась темнота, эта кровавая вакханалия с каждой минутой становилась все более сумбурной.
Клеарх обнаружил, что движется рядом с Проксеном – возможно, потому, что оба были примерно одного возраста, а те, кто помоложе, умчались вперед. Оба с багровыми лицами пыхтели, как кузнечные мехи. На ходу они бросили друг на друга взгляды, в которых смешивались боль и азарт. Едва держась на ногах, они, тем не менее, не могли остановиться и продолжали переть вперед.
Впереди Проксен заприметил двух молодых красавиц, которых выволакивала из шатра троица солдат в черном. Один из них был увешан найденными им золотыми украшениями и парой серебряных кувшинов. При виде двоих греков он сиганул на лошадь и ударил ей пятками в бока. По соседнему проходу между палатками пронеслось с полдесятка конных персов, на скаку крича о виденном ими богатстве. Клеарх истово ругнулся: сейчас они начнут стекаться сюда в надежде что-нибудь урвать. Прежде чем к ним прибыло подкрепление, он атаковал и отбил удар кинувшегося на него перса. В следующее мгновение тот, звонко вякнув с перерубленным предплечьем, был вынужден отпустить одну из женщин, которую держал за волосы.
Вторая унеслась в темноту, но эта стояла, тяжело дыша и сверкая глазами сквозь спутанные смоляные космы.
– Царевич Кир да вознаградит тебя за мое спасение, – порывисто выдохнула она.
Клеарх скорбно вздохнул, ощутив волну горького гнева, норовящего захлестнуть его с головой.
– Уже не вознаградит, – промолвил он.
Глаза женщины расширились, а дыхание стало мелким. Она отступила на шаг, а он машинально протянул к ней руку:
– Назови мне свое имя, красавица. Я Клеарх.
– Паллакис, – ответила она, вполоборота глядя, свободен ли проход. Было ясно, что сейчас она рванется бежать.
– Там везде персы, Паллакис, – сказал он ей. – Если ты убежишь к ним, хорошего обращения с собой не жди. Ты понимаешь меня? Я вернулся в лагерь, чтобы позаботиться обо всех вас. Ты можешь отправиться с нами.
Было видно, как она борется с желанием броситься прочь от кровавых клинков и кромешного ужаса, что окружал это место. Клеарху вспомнилось, что раньше он ее уже видел – на ней были одежды из кисеи, скрывающие и одновременно подчеркивающие ее формы. В отсутствие Кира на ней было простое белое платье с золотистой бахромой, до бедер и с золоченым поясом. Еще были сандалии с ремешками, но никаких украшений, кроме темной подводки вокруг глаз. Простая одежда была ей более к лицу – возможно, потому, что так она напоминала архонту женщин с его родины.
Люди Проксена и Менона по-прежнему врывались в каждую палатку, приканчивая всех персов, что укрывались там до ухода греков. То была жестокая кровавая работа со сдавленными криками и звуками повсеместной борьбы. Женщину била крупная дрожь.
– Ты спасешь меня, Клеарх? – спросила она, глядя на него горящими гипнотическими глазами.
Архонт прекрасно понимал, что эта женщина привычна к тонкому манипулированию. Но сейчас это был просто призыв, без всякой наигранности или заискивания. Может, именно поэтому она и была наложницей царевича. Что, впрочем, не делало ее призыв менее пронзительным.
– Я постараюсь, госпожа Паллакис, – склонил он голову.
– Вообще-то госпожой я не являюсь, – сбивчиво поправила она, – хотя я спутница…
Паллакис осеклась, не докончив фразы. Вдоль ряда палаток трусцой подбегал Менон. Лицо его не в силах было скрыть оценку женской красоты, равно как и раздражения при повороте к Клеарху.
– Извини, что отвлекаю, архонт. Но кое-кто из нас, если ты помнишь, сейчас занят защитой лагеря.
– А это военачальник Менон, – церемонно представил Клеарх. – Он из Фессалии, на севере Эллады. Говорят, там высоко ценят коз, если я понятно выражаюсь.
Менон открыл было рот, чтобы ответить, но тут к нему с сообщениями подбежали двое его людей. Те тоже заметили молодую красавицу, и Клеарх заметил, как Паллакис прикрывает себя наискось поднятой рукой, точно желая защититься от их взглядов. Ее тонкое белое платье такой защиты почти не давало. Приподняв подбородок, Клеарх расстегнул стягивающую плащ застежку и привычно-ловким движением обернул им фигуру женщины. Паллакис смерила его настороженным взглядом и запахнулась в плащ еще плотнее.
– Мне думается, спартанец, цена слишком высока, – тихо сказала она.
На ее лице можно было различить отчаяние от созерцания своей участи. Как наложница царевича она пользовалась всеми благами и расположением, получая все, чего захочет. И вот в секунду она всего этого лишилась. Со всех сторон ее окружали мужчины, из которых каждый был бы счастлив провести с ней часок-другой. Вопрос был в том, кого из них выбрать, чтобы он оберегал ее от остальных. Клеарх вздохнул, подумав о своих дочерях, и вновь обратил внимание, как на нее поглядывает Менон. Тот как будто почувствовал его неодобрение.
– А почему, собственно, на нее претендуешь ты? – спросил он запальчиво. – Или положение старшего дает тебе право забрать ее себе, а?
Клеарх подавил в себе спазм гнева. Горечь Менона могла казаться забавной или раздражительной, но они провели в сражении целый день, и силы были на исходе. Иногда выбор бывает довольно прост.
Не говоря ни слова, архонт подступил к Менону, чем поверг его в растерянность (тот уже снова собирался что-то сказать). Несмотря на то что слова еще не сорвались у Менона с губ, Клеарх отпихнул его на шаг грудью.
– Если хочешь, фессалиец, то можешь бросить мне вызов, – прорычал он. – А до этих пор будь добр исполнять свое дело. Собирай лагерных постояльцев и готовь своих людей в дорогу. Я не намерен ждать, пока нас здесь накроет еще кто-нибудь из врагов. Ты понял мой приказ? Ты можешь его выполнить? Если нет, то назови мне своего первого помощника и прикажи ему явиться сюда. Я хочу, чтобы он видел, что с тобою произойдет. И я не упущу случая преподать всем наглядный урок!
Последнее он сказал в нарастающем гневе, дав Менону ощутить всего лишь отголоски своей ярости насчет минувшего дня. В истинной своей силе волна ударит по всем, когда гонка поуляжется, только день пока еще не закончился, да и не до этого сейчас.
Менон ушел без единого слова, полоснув лишь взором Паллакис (дескать, мне еще есть что сказать). Она молча наблюдала, как спартанец сухо отдает приказы десятку своих подчиненных, а вокруг постепенно восстанавливается видимость спокойствия. Конницу персов отогнали, так что, по крайней мере, унялась та истошная крикотня. На смену ей пришли досконально знакомые звуки возни лагеря, готовящегося менять кочевье. Все проходы между палатками наполнились суетливым людом, который подгоняли греческие воины. Палатки в минуту становились холщовыми тюками и связками кольев. Спешно грузились повозки, однако через какое-то время Проксен дал команду большую их часть оставить: непонятно было, когда снова нагрянет персидская конница. Поднялся ропот: людей тычками и приказами заставляли выдвигаться, а их жизненные сокровища оставались защитой от набега. Это было несправедливо: одни семьи уносили с собой все, а у других не оставалось ничегошеньки, кроме собственных слез.
О спутнице царевича Клеарх будто забыл, хотя она стояла за его плечом, укутанная в его плащ. Паллакис тихо молилась за душу Кира, пустившуюся в свой небесный путь. Человек он был приличный, третья любовь в ее жизни. Что теперь будет с доставшимися ей от него драгоценностями? Позволят ли ей их оставить?
– Клеарх, я под твоей защитой? – спросила она.
Спартанец обернулся, видя в ее глазах боязнь.
– Да, – сдвинув брови, ответил он. – Если Менон или кто-то еще будут доставлять тебе беспокойство, скажи им, что ты служила царевичу, была его женщиной. С уходом Кира за его честь буду стоять я. Он был моим другом.
– А я… мне теперь… быть твоей? – ломким от растерянности голосом спросила она.
Клеарх, уже думавший отвернуться, вздохнул.
– Паллакис, нас здесь от силы десяток тысяч. Еще примерно столько же в лагере. А вокруг нас, на равнине и холмах, этих тысяч сотни – да что там сотни, их вообще не счесть. И все они преданы своему царю, который нам заклятый враг, ты это понимаешь? Человеку, который теперь досконально знает, что от самых Сард мы шли сюда затем, дабы лишить его престола и жизни.
– Ты думаешь, мы все умрем? – спросила она.
– Я думаю… – Увидев ее страх, он несколько сменил угол. – Царь Царей отнюдь не глуп. Он знает, что мы наемники. А потому, возможно, даже захочет перекупить наши услуги, отчего бы нет? Так что твое беспокойство, возможно, необоснованно. Я хотел сказать… Паллакис, у меня две дочери, обе близкие тебе по возрасту. А это, если ты верно меня понимаешь, меняет человека. Из юного глупца-повесы он превращается в умудренного жизнью мужа, который сходится со всеми, кого встречает. Кроме разве что Менона, как ты, наверное, уже успела заметить. Этого человека точит собственная злость. И потому он мне не может нравиться.