– Нет, Надежда, тут ты не права, – твердо ответила Татьяна, – потому что Антонов этот такие подробности мне приводил из нашей с Пашей жизни… Он полностью в курсе всех разработок, в которых Паша участвовал, имена начальников называл, номера проектов, а это ведь информация строго секретная. Если бы он к органам отношения не имел, как бы обо всем узнал?
– Все равно, темнит он что-то, – упрямо ответила Надежда.
– Они всегда темнят, – вздохнула Татьяна. – В общем, сроку он мне дал неделю, а дальше устроит Паше огромные неприятности. Что делать – ума не приложу. Позвонила я кое-кому из знакомых сотрудников – никто ничего не знает. Я и на похороны-то Загряжского потащилась от полного бессилия, думала, может, хоть что-то узнаю.
– Узнала? – поинтересовалась Надежда, допивая кофе.
– Узнала, – усмехнулась Татьяна, – узнала, что у Загряжского, оказывается, жена есть.
– Очень впечатляющая дама! – оживилась Надежда. – Одна шляпа чего стоит.
– Сроду никто не знал, что он женат, – продолжала Татьяна, – а тут – на тебе, на похороны явилась!
– Я видела, как мать его от нее шарахнулась, – вставила Надежда. – Есть такие люди – обязательно им надо выпендриться. Ну, умер бывший муж – тебе-то что за горе? Нет, надо прийти, да еще с шумом, чтобы все видели. Кому она что хочет доказать?
– Не в этом дело, – заметила Татьяна, – я там, знаешь ли, нахально подслушивала, а поскольку меня никто не знает, то и не стеснялись. Так вот, удалось мне расслышать, как жена Загряжского – кстати, не бывшая, а самая что ни на есть настоящая, он с ней давно не жил, но официально они так и не развелись…
– А это откуда тебе известно?
– А про это его кузина с племянницей сплетничали, – охотно пояснила Татьяна. – Сама знаешь, если помочь надо, родственников не дозовешься, а умрет человек – они как мухи на мед слетаются.
– Верно… Ну так что там про жену-то? – заторопила Надежда.
– Так вот, жена эта старухе и говорит так тихонько, мол, когда будут оглашать завещание? Старушка удивилась – какое, спрашивает, завещание? Не было у моего сына никакого завещания! Как это не было – это жена в ответ, – когда он мне точно говорил, что завещание есть. Да мало того – мы с ним у того нотариуса были, который завещание оформлял, и он, Аркадий-то, меня с ним познакомил. Нотариус Пузанков Евгений Алексеевич. Тут старуха опомнилась и говорит строго: «Калерия, как тебе не стыдно? Человека еще не похоронили, а ты уже про завещание говоришь. И потом, что тебе-то за дело? Ведь знаю я, что вы с Аркадием фактически давно развелись. Так чего ж ты от него в завещании ждешь, каких таких сокровищ?»
– И правда, какая наглая баба! – воскликнула Надежда. – Прямо на похоронах к матери насчет завещания пристает!
– И ничуть она не смутилась, – подхватила Татьяна, – таким, знаешь, плюй в глаза, а им – что божья роса! Так вот, эта Калерия твердо так отвечает, что у вас, мол, мама, устарелые сведения. Мы, говорит, с Аркадием очень много в последнее время общались.
Я ему в одном деле помогла, а он мне доверял. И сказал, что отпишет в завещании одну вещь, потому что вам она все равно ни к чему. Старуха согласилась с ней в том смысле, что ей самой скоро вообще ничего не нужно будет, потому что она сыночка своего ненадолго переживет. Значит, условились они завтра быть у нотариуса, в двенадцать часов. Калерия сказала, что за старухой заедет на машине.
– Вот интересно, что же он ей обещал отписать в завещании?
– Ну не «Серебряного же сокола»! – фыркнула Татьяна.
– Черт их разберет! – в сердцах выругалась Надежда. – Ничего не понятно.
– Мне тоже, – поддакнула Татьяна. – Я чувствую вокруг какую-то суету, мне кажется, за мной все время кто-то следит, наш телефон прослушивается…
– И сейчас за нами следят? – Надежда оглянулась по сторонам.
– Нет, потому что все посетители кафе сменились несколько раз, а мы все сидим да сидим, – невозмутимо ответила Татьяна. – Маловероятно, что у них в органах там много народу приставлено именно ко мне.
– Из-за этого ты и не удивилась, когда увидела преследующую нас машину с Алисой? – догадалась Надежда.
– Во-первых, я давно уже ничему не удивляюсь, а во-вторых, я как раз удивилась, – ответила Татьяна с истинно женской логикой, – потому что Алисе за мной следить нету никакого резона. Она сама стерла из компьютера всю информацию и прекрасно знает, что у нас ничего нет. Но раз она следила за тобой, то все встает на свои места.
Надежда слегка заерзала под пристальным взглядом Татьяны. Дело в том, что, рассказывая о своих приключениях, Надежда Николаевна немного покривила душой. То есть основные факты она изложила весьма правдиво – про ее похищение, про подвал и про то, как Алиса уложила двоих бандитов. Она рассказала также про то, что видела Алису ночью, про то, что с помощью тихого алкоголика Венечки выкопала из-под листьев дамскую косметичку, про то, как засунула ее в списанный автоклав, а дальше слегка отошла от истины. Она сказала, что предприимчивый больничный шофер Ваня уже увез автоклав к себе в деревню. Как говорится, куй железо, не отходя от кассы!
Если начальство разрешило – надо пользоваться, пока оно, начальство-то, не передумало. И теперь нужно ждать следующих выходных, когда Ваня поедет в деревню и вытащит из автоклава косметичку. Он обязался привезти ее обратно, ему, дескать, чужого не надо.
– Ты по-прежнему не хочешь сказать, что было в косметичке? – настаивала Татьяна.
– Да честное слово – ничего не было! – с жаром воскликнула Надежда, старательно смотря на Татьяну незамутненным взглядом. – То есть я не заметила, но определенно там было что-то важное, иначе Алиса бы так за ней не гонялась.
– Ну ладно, подождем до выходных…
– Знаешь, – сказала Надежда, чтобы поскорее уйти от опасной темы, – мне кажется, разработку никто не успел украсть. Во всяком случае, все окружение Загряжского так думает. Иначе бы они не вертелись вокруг.
– Ну и что? – Татьяна глядела сурово.
– А то, что у тебя есть шанс ее найти! – воскликнула Надежда. – Нужно только узнать, где он спрятал документы, а потом… – Она прикусила язык. Татьяна ведь не знала, что есть ключ, который открывает волшебную дверь, и этим ключом является палец.
Дамы обменялись телефонами и расстались, условившись держать друг друга в курсе событий. Едучи домой в метро, Надежда думала, что нашла ответ на один из вопросов: откуда у Загряжского могут быть большие деньги? Денег у него не было, но была документация уникального скоростного самолета, которую он собирался продать за большие деньги. Остался еще один, самый важный, вопрос: где искать документы?
И на еще один вопрос, касающийся лично Надежды Николаевны, она могла теперь дать ответ. Если раньше непонятно было, за каким чертом ей влезать в опасную передрягу и в разборки с бандитами, то теперь ее поступки обрели смысл: нужно помочь Татьяне выручить мужа из беды. Найти документы и отдать этому типу из органов. Только подстраховаться, чтобы Павлу Грибову не причинили неприятностей.
Надежда приободрилась, потрогала спрятанную в потайной карман косметичку и вышла на своей остановке.
Калерия Эдуардовна аккуратно, стараясь не помять поля, сняла шляпу, повесила на плечики пальто, по неистребимой привычке переобулась в тапочки, прошла в комнату, достала из сверкающего хрусталем серванта бутылку армянского конька, налила себе полную рюмку и выпила.
По щекам ее поползли грязные дорожки слез.
Здесь, у себя дома, она могла себе это позволить.
Калерия Эдуардовна оплакивала не беспутного мужа Аркадия – с ним она разошлась достаточно давно, да и никогда особенно его не любила. Она оплакивала даже не своего двоюродного братца Мишу, известного в определенных кругах как Кабаныч. Мишу, конечно, было жалко, но не до такой степени, чтобы пускать слезу, тем более что встречи их, вследствие специфики Мишиных занятий, были нечастыми.
Плакала Калерия, как обычно плачет любая женщина, о собственной жизни, пролетевшей так быстро и оставившей после себя только горечь.
Калерия Эдуардовна налила еще одну рюмку и сказала себе:
– Жизнь не удалась!
Единственным, кого она действительно любила, был ее отец, Эдуард Вахтангович, великий человек.
Так говорили все его друзья, собираясь в их небольшой, но прекрасно обставленной и уютной квартире по самым разным поводам.
«Выпьем за этого великого человека!» – обязательно говорил кто-нибудь из друзей.
Эдуард Вахтангович был директором гастронома.
Не самого крупного в городе, не самого известного.
«Не нужно выделяться, – говорил он часто, – не нужно быть на виду. Властям понадобится козел отпущения, и они выберут того, кто слишком выделяется. Надо быть скромнее».
Еще он часто говорил: «Мне не нужна скандальная известность!»
И у него не было скандальной известности, но в определенных кругах, очень узких, но очень влиятельных, Эдуарда Вахтанговича хорошо знали. И очень уважали.
Многие теневые дельцы тех времен ссылались на него как на высочайшего эксперта:
«Эдуард Вахтангович считает, что с рыбой сейчас лучше не связываться».
И те, кто прислушался своевременно к этому совету, через несколько месяцев тихо радовались, потому что те, кто связался с рыбой, собирали маленькие чемоданчики и отправлялись в «места, не столь отдаленные».
Еще Эдуард Вахтангович любил повторять фразу, услышанную когда-то от старого киноактера второго плана: «Главное правило – держаться подальше от камеры и поближе к кассе».
В устах Эдуарда Вахтанговича слово «камера» приобретало совсем другой смысл, чем в устах артиста: зловещий и роковой.
Но благодаря уму и дальновидности жизнь Эдуарда Вахтанговича прошла именно так – подальше от камеры, поближе к кассе.
Он был очень полезным человеком, и поэтому у него было множество друзей. Он любил красивую жизнь, красивые вещи, но осторожность диктовала свои законы. Он жил с женой и дочерью всего лишь в трехкомнатной квартире, потому что боялся привлекать к себе внимание. И дача у него была небольшой и очень скромной, не идущей ни в какое сравнение с особняками нового времени.