низу столешницу. Ничего интересного ей на глаза не попалось, только пыль и паутина.
Она отдернула штору на окне, осмотрела подоконник, карниз и саму штору, приподняла ковер и заглянула под него, сунула руку за батарею парового отопления, вспомнив, как ее дочь Алена в раннем детстве за такой батареей спрятала игрушечную резиновую собаку.
Потом она придвинула стул к книжному шкафу, вскарабкалась на стул и оглядела шкаф сверху, после чего вытащила из него все книги и перетрясла их – к счастью, книг было не слишком много. Затем она перетащила тот же стул на середину комнаты и внимательно осмотрела каждый рожок люстры. Все было напрасно, кабинет Загряжского не хотел раскрывать свои тайны.
Татьяна посмотрела на нее с сочувствием и сказала:
– Не расстраивайся! Честно говоря, я от этого обыска и не ожидала чудес – милиция здесь уже все осматривала, да и вообще не факт, что Загряжский именно тут что-то прятал.
– Да, – задумчиво протянула Надежда, – не факт.
Она отошла к двери и еще раз внимательно оглядела комнату.
– А это что? – Взгляд Надежды остановился на стене позади письменного стола.
На высоте человеческого роста к стене были приколоты кнопками две карты – Москвы и Санкт-Петербурга.
– Карты. – Татьяна пожала плечами. – Наверное, чтобы в городе ориентироваться. В Москву он тоже часто ездил…
– Допустим, по Петербургу он ездил на машине, и карта ему могла понадобиться, но в Москву-то он скорее всего ездил на поезде, а там пользовался такси или городским транспортом. Кроме того, если он даже и использовал карты по прямому назначению, так держал бы их в машине, в бардачке, а не на стене кабинета! И наконец, если уж на стене, то почему у себя за спиной? Самое неудобное место, какое только можно придумать! Сидя за столом, этих карт вообще не увидишь. Нет, определенно здесь что-то не то!
Надежда взяла со стола настольную лампу и включила ее. В кабинете было пока еще достаточно светло, поэтому свет настольной лампы казался бледным и ненатуральным. Надежда поднесла лампу к стене и осветила карты. Собственно, это были не карты, не настоящие планы городов, отпечатанные типографским способом, а фрагменты планов, распечатанные на компьютере. В боковом освещении стали заметны все мелкие неровности стены, наплывы краски, небольшие бугорки и ямки, оставленные штукатурами.
И в этом же боковом освещении на карте Петербурга Надежда явственно разглядела небольшое аккуратное отверстие, проколотое шилом или каким-то другим острым предметом.
– Посмотри-ка! – позвала она Татьяну. – Что это за место?
– Ржевка, – ответила Татьяна уверенно, всмотревшись в надписи на плане. – Вот здесь неподалеку – городское ГАИ… а тут есть церковь, возле мостика.
Я это место хорошо знаю.
– Видишь, здесь карта проколота? Мне кажется, это неспроста. По-моему, таким образом отмечено место…
– Правда. – Татьяна приподнялась на цыпочки, чтобы получше разглядеть точку на карте. – Отмечено место рядом с церковью… Нужно съездить туда, посмотреть – может быть, в самом деле там у Загряжского тайник. Давай эту карту возьмем с собой. Вряд ли ее кто-нибудь хватится.
– Давай уж и карту Москвы на всякий случай прихватим.
Наутро дамы отправились в Ржевку. Большая часть пассажиров вышла из автобуса около здания ГАИ, точнее – ГИБДД, как теперь называется эта служба.
Проехав еще одну остановку, Надежда и Татьяна вышли и развернули карту.
– Вот церковь, – показала Татьяна на темный купол, усеянный галками, – она на карте обозначена, а прокол чуточку левее… Подойдем, посмотрим, что в той стороне от церкви.
Обойдя церковь, женщины увидели маленькую часовенку, выкрашенную веселой ярко-голубой краской. Вошли внутрь. Около иконы, изображавшей мрачного бородатого мужчину в черных с золотом одеждах, зажигала свечечку худенькая сгорбленная старушка в черном шерстяном платке.
– Головы-то покройте! – недовольно пробурчала старуха, повернувшись к вошедшим. – В святое место женщинам нельзя с непокрытой головой входить.
– А чем покрыть-то, бабушка? – спросила Надежда с видом полной бестолковости.
– Ох, женщины! – Старуха тяжело вздохнула. – Ну, ровно дите малое! Чем голову в храме божьем покрыть – и то не знает! Шарфик-то хоть есть какой?
Вот его вместо косынки-то и повяжи!
Надежда торопливо сняла с шеи кокетливый шелковый шарфик и повязала его на голову. Татьяна последовала ее примеру.
– Вот всегда вы так, – ворчливым голосом продолжила старуха, – покуда жисть-то не припечет, в церковь и носа не кажете, будто не для вас она построена… Как войти во храм не знает! Чего же от молодежи-то ждать! Давно он у тебя?
Надежда в общем монотонном потоке старухиного ворчания не сразу поняла, что последний вопрос обращен к ней. Заметив, что бабка ждет ответа, она переспросила:
– Давно – что? И кто – он?
– Кто-кто! – старуха рассердилась пуще прежнего на ее непонятливость. – Мужик твой, кто же еще!
Давно он?
– Что давно? – снова не поняла Надежда.
– Тьфу ты! – старуха в сердцах плюнула и тут же испуганно перекрестилась. – Ну вот в грех с тобой войдешь! Ты словно не русская! Я тебя русским языком спрашиваю – давно твой запил? Сюда по другому делу бабы не ходят, это ведь святой Васисуалий, от запоя первый заступник! – Старуха поклонилась мрачному бородачу на иконе и несколько раз мелко перекрестилась.
– И что – помогает? – с интересом спросила Надежда, надеясь таким образом уйти от расспросов привязчивой старушенции.
– Ну уж если не он – тогда никто не поможет…
Я восьмой уж год сюда хожу, в часовню эту…
– Неужто, бабушка, муж у вас запойный? – в ужасе спросила Надежда, мысленно прикидывая, сколько лет может быть мужу ее собеседницы.
– Бог с тобой! – Старуха снова перекрестилась. – Старика своего я уж десять лет как схоронила. Зять у меня пьет, холера его разбери! Уж так пьет, что сил никаких нету на него смотреть. А дочка-то никак в разум не войдет. Сколько ей ни говорю: сходи к святому со мной, поставь свечечку – ей как об стену горох.
Только и знает – разговоры да доктора разные! Вот и приходится мне одной ходить, зятя отмаливать…
Восьмой годочек уж хожу…
– Ну и как, помогает?
– Да помогает, должно быть…
– Что, бросил зять пить?
– Ну уж чтобы бросил, это нет, но и совсем покуда не спился. А не ходила бы сюда, так уж, верно, еще хуже было бы… Ты-то свечечку купи, к иконе поставь!
Надежда купила возле входа в часовню свечку и под руководством старухи вставила ее в один из медных подсвечников около иконы. Старуха снова перекрестилась и невнятно пробормотала молитву.
– И многие сюда ходят? – поинтересовалась Надежда, когда бабка замолчала.
– Ох, многие, милая, многие! Сама посуди, где ж ты такого мужика найдешь, чтоб не пил? Если муж не пьет у которой женщины – так сын пьет или зять, как у меня… Вот и вся надежда на него, на святого угодника Васисуалия! Святой жизни был человек, хоть и запойный… А господь через молитву чудо ему явил и исцелил от запоев…
– Надолго ли исцелил? – недоверчиво поинтересовалась Надежда.
– Надолго, милая, не сомневайся. До самой смерти! Правда, вскорости и прибрал его господь. Вот ведь чудо какое бывает! Но и мерзавцы бывают на свете редкостные. – Старуха понизила голос, и вместо религиозного просветления в нем зазвучала обычная человеческая злость. – Вчера ночью залезла одна в часовню, гнева божия не побоялась, все здесь перерыла-перелопатила. Хорошо, две женщины верующие пришли с утра пораньше, изгнали супостатку, тумаков ей надавали! Жалко, я ее не застала, уж я бы ей! – Глаза старухи воинственно засверкали.
– Да кто такая она? – с замиранием сердца спросила Надежда.
– Рассказывали те женщины, что как увидели они в часовне кого-то – так и обмерли: выбегает весь в черном, думали – дьявол. А потом оказалось – баба в брюках и куртке черной, а лицо платком замотано.
– И что – неужели украла она что-нибудь? – спросила Надежда в волнении, оглядывая часовню.
– Нет, не бойся, милая, – успокоила ее старуха, – господь не допустил! Только все вверх дном в часовне перевернула, так что потом пришлось целый день порядок наводить, а взять ничего не взяла, те две женщины уж так ее обшарили – боялись, что украла злодейка что-нибудь из святого места, но ничего не нашли, должно, не допустил господь… Или не нашла, супостатка, то, что искала… А уж как все перерыла здесь – и сказать не могу: всю ночь, видно, рыскала, бесово отродье…
Упомянув в запале имя нечистого, старуха снова испуганно перекрестилась и забормотала молитву.
– Сильно побили ее? – полюбопытствовала Татьяна.
– Надо бы сильнее, да батюшка отнял, – вздохнула старуха. – Что это такое, говорит, в божьем храме драку затеяли! Так и отпустили, даже милицию не вызвали.
– Ну, бабушка, спасибо за науку, – сказала Надежда, дождавшись, пока та снова замолчит. – Может, еще придем сюда с подругой, поставим свечечку…
– Приходи, приходи, милая, – старуха сощурилась на нее подслеповатыми блекло-голубыми глазами, – глядишь, и поможет угодник…
Выйдя из часовни, женщины переглянулись.
– Значит, не мы одни обратили внимание на дырку в карте, – констатировала Надежда.
– Это – первое, а второе – если верить старухе, та тетка ничего в часовне не нашла.
– Говори уж прямо – жена Загряжского! Совсем баба с ума сбрендила – часовню грабить полезла!
– Может быть, женщины, которые застали ее в часовне, просто не заметили то, что нас интересует?
Вряд ли они обыскивали Калерию по всем правилам.
Их волновало, чтобы не пропали иконы или церковная утварь, а на документы и дискеты они просто могли не обратить внимания…
– Нет, – Надежда покачала головой, – если бы Калерия нашла, что искала, она сразу ушла бы из часовни, а, судя по тому, что женщины застали ее на месте преступления и часовня была перевернута вверх дном, поиски не увенчались успехом. К тому же ты помнишь, в какую ярость впала женушка Загряжского, когда прочитала его посмертное послание? Судя по рассказам старухи, здесь она тоже озверела, потому что ничего не нашла, и стала крушить все подряд.