Пристав ответил ей укоризненной улыбкой.
– Помилуйте, Ольга Каземировна, ведь вы меня теперь совершенно выдали! По всей форме, с потрошками-с!
«С потрошками-с?» – подумал Фальк. – «Полицейский рассуждал о приемлемости цен на древесину? Обещал показать купчихе лес? Но зачем! Откуда ему вообще могут быть известны арсентьевские ресурсы? Должно быть, пристав ездил сегодня с князем и Холоневым за реку. Не потому ли он первым встретил меня в фойе, что за минуту до того прибыл вместе с помещиком к крыльцу и отдалился за дверь, внутрь дома? Надо полагать, единственно из деликатности, дабы не присутствовать при случившейся меж братом и сестрой размолвке».
– Так это был наш маленький секрет? – делано удивилась купеческая вдова и полным грациозности движением прикрыла пальцами рот.
Штаб-ротмистр машинально перевел взгляд на князя. Что он? Не удивляется ли этакой театральщине?
Его сиятельство удивляться совершенно не собирался. Происходящее было явно спланировано и, судя по всему, протекало под полным его контролем.
– Не берите в голову, моя дорогая. Я, конечно, уже дал свой ответ, и, поверьте, не привык идти поперек собственного слова. Однако штабс-капитан прав и вам следует лично увидеть лес, прежде чем вынести окончательный вердикт. Полагаю, после этого мы вновь сможем вернуться к оставленному обсуждению и прийти к взаимовыгодному для обеих сторон консенсусу. Разумеется, если вы согласитесь пересмотреть некоторые позиции своего предложения…
Ольга Каземировна дважды энергично кивнула. Произведенный с детской непосредственностью жест выдавил из Арсентьева невольную улыбку.
– Вижу, на благодатные почвы обронены семена сомнений. Заинтересовались, сударыня моя, призадумались! В самом деле – скатайтесь завтра на пикник, полюбуйтесь пейзажами, обозрите, так сказать, товар. Мысль и впрямь превосходная! Володя, распорядись насчет кареты и остального.
Холонев молча кивнул, заставив себя не долее чем на мгновение оторваться от ужина, и вновь уткнулся в тарелку.
Забавная пьеска! Иван Карлович подпер кулаком подбородок.
«Сие, должно быть, какая-то хитрая купеческая игра! Сперва продавец назначает одну цену, затем предлагает иную. И обе-то у него красные, обе-то себе в ущерб, в разорение. Покупатель упрямится: куплю – не куплю! Ну, чисто салочки! Не удивительно, отчего так затянулись несложные вроде бы переговоры».
– Потрясающе! – неожиданно восхитился Мостовой, протирая платочком свой лысоватый круглый лоб. – Нет, это совершеннейшее divide et impera (лат. «разделяй и властвуй»), господа!
– Что-что? – не понял Константин Вильгельмович, успевший снова принять невозмутимый вид и поместить промеж зубами охолощенный мундштук.
– О, за счастье почту пояснить, господин штабс-капитан, за превеликое счастье-с! – с показной услужливостью пропищал Мостовой. – Маневр несравненной Ольги Каземировны весьма глубок и блестяще коварен! Помните, дражайший Митридат, – обратился он к Арсентьеву с ужасающей фамильярностью, – я рассказывал вам третьего дня о древнеримском сенаторе Павле Теренции Варроне, что любил повторять: «Вбей клин промеж бывшими друзьями, одари их ласкою и властвуй, над которым пожелаешь!».
Все это комичный толстяк, до невозможности напоминающий опереточного персонажа, излагал важно, с видом заправского лектора – хоть сейчас в аудиторию – но, поймав на себе полный холодной ярости взгляд «железной» полячки, несолидно ахнул и поспешил оправдаться.
– Я в хорошем смысле, голубушка моя, в хорошем смысле! Вы, небось, что худое сейчас обо мне подумали-с? Дескать, Мостовой вас осуждает? Что вы! Навовсе нет-с! Да я вами, если угодно знать, положительно восхищен! Ну, какие там римляне? Какие сенаторы? Вы – Клеопатра-с. Клеопатра-с! Крутите, как пожелаете этими своими Цезарями и Марками Антониями…
– Однако же позвольте, государь мой, – вмешался вдруг доктор Нестеров, во-первых, вступаясь за честь дамы, хотя и видно было, что в подобном заступничестве она вовсе не нуждается, а во-вторых, спасая не на шутку разошедшегося Алексея Алексеевича от ее же гнева, – на эту тему я готов с вами поспорить-с!
Последняя фраза произвела на присутствующих буквально магическое действие. Предваряя новую словесную баталию, готовую разразиться с прежней силой, все, не сговариваясь и чуть не хором, принялись урезонивать горе-краснобаев. С положенной на то вежливостью, но совершенно непреклонно.
Господину Мостовому напомнили, что легендарная египетская правительница наигреховнейшим образом умертвила себя при помощи змеи и, вообще, дескать, сравнение не удачно в силу своей неблагопристойности. Фальк попробовал представить себе, как ядовитая кобра желто-коричневой лентой царственно выползает из плетеной корзинки, шипит, угрожающе покачивается и набрасывается на пани Листвицкую. Вообразил и поневоле пожалел несчастное пресмыкающееся.
Доктора же удалось отвлечь невинным вопросом по его, так сказать, профессиональной части. Софья Афанасьевна, отчаянно краснея, осведомилась у светила уездной медицины на предмет микстуры, способствующей стимуляции пищеварительной системы. Нестеров, оказалось, обещался нынче привести князю сие лекарство из Кургана.
И хотя Иван Карлович искренно полагал, что разговор о кишечных расстройствах, да еще и за столом, в приличном обществе крайне неуместен, он все же был рад, что пустых словоизлияний, тешащих самолюбие схлестнувшихся болтунов, удалось счастливо избежать.
Петербуржец коснулся серебряным ножом стенки пустого фужера. В этом доме, на удивление, подают весьма неплохое шампанское, пусть принесут еще.
Фальк улыбнулся ироничности происходящего. Алексей Алексеевич считает, что это Листвицкая интригует и манипулирует мужчинами, преследуя коммерческие цели. Совмещает приятное с полезным. Собирает в коллекцию пестрых «махаонов» и попутно добивается своего. «Махаоны», разумеется, полагают себя не бабочками, а пауками и уверены, что это они расставили хитроумные сети и завлекли туда ничего не подозревающую муху-купчиху.
В эту минуту княжна, получив от доктора Нестерова о привезенном снадобье утвердительный ответ, сопровожденный, как водится, пространными и велеречивыми разъяснениями о его беспрецедентной пользе, обратилась вдруг к Ольге Каземировне, чего, судя по удивленным физиономиям прочих сотрапезников и самой Листвицкой, прежде не делала ни разу:
– Ольга Каземировна, я нахожу ваше начинание весьма недурственным. Пикник – это изумительная идея! Отменная! Дозвольте сопровождать вас в путешествии. Я хотела бы лично продемонстрировать скромные красоты сего волчьего закоулка! А господа составят нам компанию, остерегут и от диких зверей, и от скуки. Верно, господа?
И тут уж отказа не случилось.
Все наперебой выразили полнейшее свое одобрение, а красноносый толстяк, мгновение назад обнаруживший обширные познания древней истории, даже повелел собой безраздельно располагать. За что, впрочем, тут же поплатился испепеляющим взглядом Владимира Матвеевича, который, кажется, впервые за все время выразил к застольной беседе неподдельный интерес.
– Иван Карлович, отчего же вы промолчали? – взволновано поинтересовалась Софья, стоило восторженным голосам чуть приумолкнуть. – Смею ли я надеяться, что вы отправитесь завтра с нами? Право же, это позволит вам наилучшим образом свести со всеми знакомство и перестать, наконец, нас чуждаться. Экой букой, изволили просидеть сегодня весь вечер! Так дело не пойдет!
Не успел ошеломленный Фальк найтись достойной репликой, он-то полагал, что молодая княжна лоббирует торговые интересы старшего брата, а между тем дело вновь выворачивало на романтизм, как князь Арсентьев заторопился дать ответ за него:
– Софи, mon chère (франц. «моя дорогая»), ты ставишь нашего гостя в неловкое положение! Видишь ли, на утро назначен первый урок. Боюсь, тебе не следует сейчас отвлекать Ивана Карловича. Он ведь не сможет тебе отказать, а между тем будет невероятно занят. Сие есть проявление неучтивости! А, кроме того, господин Фальк человек столичный и мне отчего-то кажется, что лесные прогулки по-нашему, как ты изволила выразиться, волчьему уголку, для него, ну совершенно не обольстительны.
– Позвольте, ваше сиятельство, – мелодично проворковала пани Листвицкая и звонко рассмеялась, – вы, право, слишком хорошо обо мне думаете. Что бы я пробудилась в раннем часу? Вот уж спасибо!
Учитель фехтования проследил взглядом за тем, как наполняется его бокал. Он не был до конца уверен, что следовало сейчас сказать, да и нужно ли произносить что-либо вообще и потому ограничился вежливой полуулыбкой.
– Засим, предлагаю выдвинуться не ранее, чем после полудня, – продолжила Ольга Каземировна с заговорщическим видом. – Позавтракаем, приведем себя в порядок, обстоятельно прихорошимся, да-да, не забывайте, милые мужчины, среди вас две прекрасных дамы, и тронемся в путь! Дорогая моя Софья Афанасьевна, я для себя посчитаю за великое счастье иметь вас в ближайших подругах. Перестанемте друг друга сторониться!
Софья шутливо приосанилась.
– Пикник позволит нам поближе сойтись, – полька возвысила голос. – Всем нам, господа, не так ли? Да и господин Фальк тогда сможет присоединиться к честной компании, ведь вы к тому часу уже оставите свое нелепое занятие с вязальными, pardon (франц. «простите»), спицами, государь мой?
При этих словах их сиятельства Арсентьевы повели себя очень по-разному. Князь недовольно нахмурился и сложил по-девичьи тонкие пальцы в замок, Софья же напротив – победно засияла и кивнула в знак признательности нежданной союзнице, рассыпая по плечам свои переливчатые локоны-пружинки.
Ивану Карловичу меньше всего хотелось снова тащиться в лес. Но делать нечего, не отказываться же. Эх, опрокинуть бы сейчас фужер залпом, по-гусарски. Вместо этого он сделал маленький, чинный глоток.
– Почту за честь, мадемуазель. Почту за честь!
В нависшей тишине отчетливо слышно было, как скрипнул зубами Холонев, походивший сейчас на грозовую тучу. Все с ним было понятно – типичный ревнивец и жертва безответного чувства.