***
Подобные ящички отставному штаб-ротмистру, конечно, доводилось встречать и раньше. Раз такой увидишь, ни с чем более не перепутаешь. То был футляр, сработанный для одной единственной цели, содержать в себе дуэльные пистолеты.
Получалось, что кто-то решил его спрятать. А иначе, зачем прибегать к столь экстравагантной, и, надо заметить, весьма неуклюжей маскировке? Впрочем, кто этот «кто-то» как раз понятно, та еще загадка!
Ох, Холонев, Холонев, подумал Иван Карлович, тоже мне выискался доморощенный Эжен Видок. И когда он только успел произвести все эти манипуляции? Ведь решение о смене квартиранта было принято спонтанно.
«Так вот он зачем сюда явился», – в голове штаб-ротмистра забрезжила правдоподобная догадка. – «Вот отчего непременно перед ужином потребовалось ему меня проинструктировать касательно предстоящих занятий, да еще с этакой ажитацией. Что бы я должным образом закипел, подергался и на него, голубчика, внимания своего не обращал! А пока я злился, да за бюваром таскался, он в шкапчик-то и залез. Оно и времени было достаточно, и от двери совсем близко, почитай в одном шаге. Дернул первое, что попалось под руку, да тем и прикрыл свой «Ящик Пандоры».
На что он, собственно, надеялся? Не иначе на то, что до утра этот немудреный тайник не будет обнаружен. С ужина новоприбывший гость вернется поздно, сомлеет, не обременяя себя трудами о гардеробе, завтра, чуть свет, отправится на урок, а вернувшись, ничего не сможет отыскать.
Постойте-ка, ведь входили сюда слуги, приносили скамейку и прочее, стало быть, могли ларчик забрать. Ан, нет! Получается, Холонев никого в свой секрет посвятить не пожелал, даже лакеев. Обстряпал все сам, притом действовал впопыхах и, вероятней всего, по наитию. Должно быть, он уступил комнату, не подумав, что оставляет в ней вещь, нежелательную к общему обозрению. А спохватившись, занервничал и бросился «заметать следы». Метод, конечно, топорный, но это, как говорится, у кого сколько воображения.
Какие напрашиваются выводы? Иван Карлович щелкнул пальцами.
Во-первых, Владимир Матвеевич хранит у себя некий предмет, о наличии которого не желает распространяться. Притом настолько, что, скомпрометировав его, решает немедленно «принять меры». Во-вторых, он действует сам, не прибегая к услугам челяди. Это означает, что тайна охраняется, прежде всего, не от постояльца, точней сказать, от нежелательных вопросов, которые постоялец мог бы начать некстати задавать при посторонних, а от хозяина поместья.
Вы полны секретов, господин управляющий усадьбой князя Арсентьева! Сначала запятнанные столбики текста в кожаном бюваре, которые вполне способны оказаться биржевыми котировками, рифмованными четверостишиями или даже шпионскими шифрами. Теперь дилетантски замаскированная шкатулка. Что ж, пожалуй, не дурно будет полюбопытствовать, что в ней.
Иван Карлович опустился перед футляром на колени, коснулся темной лакированной поверхности. Кое-где на ней виднелись царапины и старые едва заметные сколы. Неторопливым движением молодой человек поддел крышку оружейного короба и осторожно, боясь повредить механизм, потянул ее на себя. Содержимое «чудесного сезама» было бережно укрыто пурпурным платком. Ловкие пальцы потянули бархатную тряпицу за край, загнув ее ровно до половины, и перед взором обнажились ниши, нарочно приспособленные для хранения пистолетов и различного рода вспомогательных приспособлений.
Грозное оружие посверкивало безжизненным металлическим блеском и точно бы взирало снизу-вверх на своего неожиданного избавителя. Ну, чисто сказочный джинн, освобожденный Аладдином из плена волшебной лампы.
Рядом, в соседнем посадочном «гнезде», располагался шомпол с навинчивающимися на него деталями. Щетками для чистки ствола, разрядником и винтообразным шилом для изъятия не выстреленной пули. Здесь же находились пороховая мерка, пулелейка, отвертка и пыж, а немногим правее – небольшой деревянный молоточек.
Наличие в шкатулке молоточка подтверждало догадку Фалька о высоком и благородном предназначении найденного оружия. Всякому мужчине в наши дни, разумеется, известно, что диаметр ствола дуэльного пистолета практически соответствует размеру круглой свинцовой пули, а это значит, что поместить ее внутрь можно лишь при помощи этого вот самого молоточка. Аккуратным постукиванием по шомполу. Это необходимо для повышения коэффициента точности стрельбы, поскольку точность и меткость на дуэльной дистанции, безусловно, есть критерий наиважнейший.
В употреблении заурядных кавалерийских офицерских и солдатских образцов таких тонкостей в заводе не имеется. Обычное дело, заряд чуть меньше калибра ствола, протолкни его и дело в шляпе. Другой вопрос, попадет твой выстрел в цель или нет? Сказать по совести, вероятность оного не слишком уж и велика. Разве в упор победу обеспечит. Но в бою, когда свалка и дым, такой точности и не требуется. Тут уж, как говорится, пуля – дура! Для прицельной стрельбы имеются ружья. А вблизи полагайся на штык, приклад или наточенный как бритва клинок. Словом, на верность руки своей! Опять же, в отличие от «поединочных», рядовой пистоль завсегда снабжен тяжелой шишкой на рукояти – бей, коль промахнулся, супротивника по темечку сколько душе угодно.
Дуэль – дело иное, наитончайшее!
Иван Карлович не удержался и взвесил оружие в руке. Гнутое ложе, сработанное из коричневато-шоколадного дерева, удобно поместилось в ладони, стальные детали приятно холодили кожу. Сей предмет, без малейшего преувеличения, следовало бы наречь произведением искусства. Одно слово: «Лепаж». На то указывал каждый его элемент. И знаменитый граненый ствол, и посеребренный курок, и характерная пороховая полка.
Сейчас таких не делают, не без сожаления посетовал штаб-ротмистр. Уж лет семь-восемь как. Не в ходу ныне кремниевые замки, теперь в почете все больше капсульные механизмы.
Ощущение сжатого в пальцах пистолета напомнило фехтмейстеру один давний и не очень приятный случай, произошедший с ним в годы юности. Этот случай, хоть Фальк и совершенно не любил его вспоминать, был в своем роде первым звеном цепи случайностей, приведших его к нынешнему положению и профессии, обусловивший до известной степени и сам образ жизни.
Случилось это в тридцать втором году в одном грязном и неблагопристойном петербургском кабаке с игривым названием «Заведение мадам Фи-Фи», где о ту пору полюбили собираться для веселых застолий офицеры второго лейб-гусарского полка, называвшие промеж собой сие порочнейшее заведение «Под юбкою Фифы».
Иван Карлович, тогда еще семнадцатилетний, по обыкновению «золотой молодежи», выпивал в компании малознакомых ему сверстников. Таких же шельмецов, как и он сам.
В тот день, тридцатого августа, весь город праздновал, всяк по силам и капиталам своим, торжественное установление на Дворцовой площади крупнейшего, как возвещалось, в мире монолитного обелиска – Александровской колонны. Всюду поднимались пространные и многословные тосты, звучали в честь его императорского величества и отчизны сердечные здравницы, не умолкали патриотические песни, шедшие вперемешку, как ни странно, с частушками охальными и даже пошлыми.
И был там, среди пирующих гусаров, один особенно задиристый подпоручик, фамилию которого Фальк в памяти своей не сохранил. Изрядный бретер, забияка и дуэлянт чаще прочих взбирался с сапогами на стол и выкрикивал все более несвязанные и грязные речи.
Не любивший гнусностей, в особенности звучавших из уст государственных мужей, чиновников и офицеров, Иван Карлович не выдержал и сделал грубияну замечание. Слово за слово, пожаловали на двор. Затеяли стреляться.
Обе стороны воинственно заявили своим на месте отыскавшимся секундантам, что ждать ни минуты более не намерены и желают друг друга теперь же «вчистую истребить». От слов быстро перешли к делу. Компания собралась пестрая, все были, мягко говоря, подшофе, потому и в голову никому не пришло забияк растащить или хотя бы выхлопотать кровопролитию какую-никакую отсрочку.
Однако же дуэльного оружия, как и следовало ожидать, под рукой не случилось. Посылать секундантов на поиски – дело долгое. Десять раз можно позабыть кто, кого и за какие грехи намеревается извести. Засим решили стреляться на обыкновенных офицерских пистолях. Благо этого добра навалом, только протяни руку.
Отмерили пятнадцать шагов, длинней бы все одно не вышло, уж больно невелик был дворик, воткнули под ноги сабли, барьер, стало быть, зарядили оружие, перекрестили соперников и вперед. Давай Бог удачи! Фальк, к тому времени уже почти совершенно протрезвевший, понял, наконец, в насколько скверную историю он попал. По слухам, подпоручик умел вогнать с пятнадцати шагов пулю в игральную карту. Говорят, упражнялся в том каждый день кряду и как раз на обозначенном расстоянии. Про честный поединок можно было и не думать. Единственное, что могло мальчишку спасти – скорость. Стрелять, во что бы то ни стало, следовало первым. Ну и… желательно не промахнуться. Иначе все. Амба!
Противники взвели курки и изготовились.
Гусар не волновался, напротив, был в этот момент похож на толстого, ленивого котищу, загнавшего в угол молоденького мышонка. «Мышонка» же ощутимо потряхивало, рука с зажатым пистолетом ходила ходуном. В голове его все настойчивей звучала одна единственная мысль: «Вот сейчас, совсем скоро».
Выстрел прогремел едва прозвучало выкрикнутое кем-то: «Давайте!».
Грязный двор тотчас заволокло синеватым пороховым дымом. Повисла гробовая тишина. То ли от оглушительного оружейного треска, то ли от охватившего всех чувства тревоги. Спустя краткий миг послышался дикий, леденящий в жилах кровь вопль. То кричал прославленный своей дерзостью гусарский подпоручик. Он сидел прямо в уличной слякоти и корчился от боли, прижимая к груди правую кисть с напрочь отстреленным пальцем. Больше ему на спусковой крючок не жать, в хмельном угаре не хорохориться.
Властям Ивана Карловича не выдали, пожалели. Да и бесчестия в его действиях гусарская братия не усмотрела. Совсем наоборот, хлопнули по плечу, назвали «лихой башкой», похвалили, что товарища их только наказал, а не свалил сразу наповал, хотя наверняка мог, при этакой-то реакции и сатанинской меткости, затем повели в кабак коньяком угощать. А нагрянувшему на шум полицейскому заявили-де, подпоручик оружие чистил, да так неловко, что выпалил себе в ладошку. Пьяный дурень, с него что взять?