Вдруг между небом и левобережным горизонтом сверкнул искрящийся зигзаг – молния! Огромная лохматая туча неторопливо наползала с запада. Осень пожаловала, наконец, заявить о своих правах.
Все глядели на Софью.
Девушка посмотрела на Фалька точно генерал, взирающий на поле боя после выигранного сражения. Перевела взгляд на Алексея Алексеевича, Ольгу Каземировну, Татьяну, подбежавшего Георгия Константиновича, вздернула подбородок и победительницей прошествовала мимо них, чуть ежась под первыми каплями начинающегося дождя.
Глава четырнадцатая
Во второй половине дня, в шестом часу, старая бричка князей Арсентьевых изо всех сил поспешала к усадьбе. Было так дождливо и сыро, что кучер Дениска насилу разбирал путь. В каком-то десятке шагов по обе стороны от дороги невозможно было хоть что-нибудь разглядеть. Чуть позади, держась приличного расстояния, следовал второй экипаж – крытая лакированная карета с посеребрёнными фурнитурами и рессорным обустройством.
Из прежних пассажиров, возвращающихся от ротонды, в бричке были только Алексей Алексеевич Мостовой, взиравший нахохленным голубем то вправо, то влево, и изрядно озябший учитель фехтования. Остальные, включая служанку Таню и ее малолетнего подопечного, разместились в карете, предоставив мужчинам испытать на себе в полной мере все тяготы не в меру расходившегося ненастья. Все трое – кучер и два пассажира – были укутаны чуть не до бровей большими и темными кусками рогожи.
Фальк тряхнул мокрой головой, сгоняя с себя задумчивое оцепенение, чуть приподнялся и поглядел вокруг, напряженно вглядываясь вдаль. Даль вела себя неприлично, если не сказать омерзительно. Хмурилась и мигала сквозь черноту бледными всполохами молний. Небо в изобилии низвергало крупные капли дождя, сопровождая этот и без того неприятный процесс отчаянным ревом.
– Похоже, обложной! – крикнул отставной штаб-ротмистр.
Мостовой не отозвался. Толи не услышал, толи поленился отвечать. Через минуту Фальк заговорил вновь:
– Позвольте поинтересоваться, сударь, вы, часом, не тот ли самый профессор, об исчезновении которого в начале года шумел весь Петербург?
– К вашим услугам, Иван Карлович! – кисло улыбнулся толстячок.
Вот так встреча, подумал молодой человек и взглянул на своего нечаянного спутника так, словно видел его в первый раз. Любопытная фигура.
До прошлогоднего скандала он служил адъюнкт-профессором при кафедре истории Императорского Санкт-Петербургского университета. Имел славу человека беспутного, сребролюбивого, но, прежде всего, был известен похождениями, так сказать, амурного свойства. Слыл изрядным охотником до женского пола. В силу исключительных заслуг Алексея Алексеевича в области образования, начальство и широкая публика относились к «тучному гусару» с известной долей снисходительности. Да, как говорят в народе, пустили козла в огород.
И вот однажды наш сладкоречивый бонвиван соблазнил одну юную и очень знатную девицу. О том, к какой именно семье она принадлежала, мы из соображений деликатности не станем упоминать. Вскружил наивной бедняжке голову, а после, в полном согласии с собственными обыкновениями, от себя отстранил. Притом, сказывали, обошелся с ней как-то необыкновенно низко.
У девушки, как и положено представительнице известного рода, нашлись могущественные и высокопоставленные заступники. Состоялся вызов. Понимая, что одними только извинениями тут дела уже не поправить, Алексей Алексеевич Мостовой оставил свою кафедру, капиталы, дом и бежал из столицы. История получилась резонансной и наделала в свете много шума. Где уж тут прятаться? Только в Кургане!
Фальк продолжал молча разглядывать профессора.
Понимая, что его инкогнито раскрыто, Алексей Алексеевич тяжело вздохнул. Казалось, он совсем не замечал в эту минуту тугих ливневых струй, что хлестали его по лицу, охаживали холодными батогами по замечательно круглой лысоватой голове, проникали липкой сыростью в рукава и за воротник.
– Кхм. Ну, вот что, я вижу, вы желаете узнать обо мне правду…
– Сударь, я не хотел бы набиваться вам в конфиденты.
– И охота же вам сердиться, Иван Карлович! Лучше послушайте мой рассказ. Уверяю вас, он будет увлекательней, чем сказки тысячи и одной ночи.
Штаб-ротмистр, по подбородку которого стекала тонкая струйка дождевой воды, пожал плечами и едва заметно кивнул.
– Итак, глупая история в двух словах, – профессор уютно почмокал губами и приступил к рассказу. – Представьте себе. Без малого год назад, университет, только что окончились присутственные часы. Я тогда, помнится, месяца три кряду состоял в романтического свойства отношениях с молодой и привлекательной особой. Едва закончив хлопоты об одном чрезвычайно важном для меня деле, я, по холодному времени уже в пальто, поспешил на улицу. Вышел, стою, курю. Являются ко мне из подворотни двое. Оба в черном, на головах цилиндры, на лицах платки. Ну, мальчишки, понимаете? Так, мол, и так, говорят, вы, Алексей Алексеевич, человек со всех сторон достойный, честный, а потому нам особенно неприятно будет простить вас совершить низость. Я, понятно, в возмущении, что спрашиваю за низость? И вообще, по какому случаю маскарад? Объясняют, дескать, они братья той самой моей барышни, но хотели бы сохранить инкогнито. Далее разговор у нас пошел о матримониальных планах их почтенного батюшки. Оказалось, что лично я к этим планам не имею никакого отношения, а потому с моей стороны было бы очень любезно проявить благородство и отпустить даму навстречу будущему счастью. Да только сама-то она, понятно, не уйдет, прельстится красотой рыцарского поступка. Потому обставить все нужно так, чтобы юная дева поверила, будто Алексей Алексеевич Мостовой – есть форменная свинья, да по всем статьям чистой воды скотина. Денег предлагать они, понятно, не стали, ссылаясь поминутно, что тем меня, конечно, страшно обидят.
– И что же вы? – спросил Фальк.
– Ну, разумеется, согласился! Я, сами понимаете, небогат, потому не в силах составить должную пару девушке такого полета.
Помолчали. Мостовой, попытался сильнее закутаться в ставшую уже бесполезной рогожку и отчего-то расхохотался.
– Через неделю, после того, как я, следуя договоренностям, дал своей пассии оглушительную отставку, её братья снова нашли меня. В трактире. Знаете, может, на Лиговской? Я, натурально, пьян, нахожусь в приятной компании трех сочувствующих особей женского пола, и тут вдруг они. Не скрываясь, без платков. С ними еще народу человек с десяток. И что вы думаете? На глазах у всех старший брат трижды ударил меня тростью! Не снизошел даже бросить перчатку, пожалел хорошую замшу. Я, разумеется, ничего, стерпел-с. Собрал вещички и был таков!
– Вы не любите драться?
– Нет, не весьма, – признал мокрый с головы до ног профессор. – Да вы понимаете, сударь, в чем здесь соль? Ведь они все это задумали с самого начала! Подговорили меня под видом подлости совершить приличный поступок, а затем употребили его внешнюю непрезентабельность, как повод для дуэли. Один брат, говорят, прирожденный фехтовальщик, другой как раз на пистолетах не дурак. А Алексею Мостовому, воля ваша, раньше смерти помирать не охота. И вот я здесь, с разбитым сердцем и без средств к существованию.
Над упряжками с глухим ворчанием – точно сапогами по жестяному чердаку – плыла клочковатая туча. Ветер с озорным свистом поднимал и раскачивал придорожную траву, отчего создавалось впечатление, будто путников окружают темно-зеленые морские волны.
Штаб-ротмистр не отводил глаз от примолкшего с видом невыносимого душевного страдания Алексея Алексеевича. Неизвестно насколько был правдив его рассказ, однако в одном молодой фехтмейстер не сомневался – этот человек производил неприятное впечатление.
Я тоже хорош, с раздражением подумал, Иван Карлович. Мне такую службу доверили, а я вместо того, чтобы честно ее выполнять, потащился на пикник. И чем, спрашивается, занимался? Чай пил, в лес ходил на деревья глядеть, да все, знай, с барышнями болтал, словом – уху ел. К разгадке личности, посланного к Арсентьевым агента, даже близко не подошел. Что же, Павел Дмитриевич, задали вы мне задачку, нечего сказать! Ай да граф, ай да умница!
Фальк закрыл глаза. Холодный, колдовской свет разъярившихся в небе молний беспощадно пробивался сквозь притворенные веки, рвал душу на части. Что сотворить, что бы только не видеть их?
А затем наступил вечер.
Глава пятнадцатая
Человек, занимавший все думы Фалька, находился где-то поблизости, в усадьбе. Только протяни руку – и вот он, голубчик! Кто же вы, господин агент? Как вас прикажете распознать? Плохо то, что и сам Иван Карлович, будучи в этом краю новичком, угодил в поле зрения своего визави. Понятно, что оба графа, всякий желая перехитрить другого, приставили к Арсентьеву своего оловянного солдатика.
Тянулись долгие вечерние часы. Тайный петербургский посланник, или нет, чтоб не запутаться, пусть лучше остается отставным штаб-ротмистром, не зажигая свечей, ходил по комнате, время от времени принимался ерошить волосы и яростно тереть глаза. Умыться бы сейчас холодной водой, но, как назло, слуга еще не появлялся.
Вернувшись с пикника, Фальк получил, наконец, возможность остаться наедине с собственными рассуждениями. К ужину ждали Нестерова и Вебера. Гроза продолжалась и оттого оба они задерживались. Минуты праздности фехтмейстер, по своему обыкновению, употребил с толком – переоделся в сухой наряд, мокрую одежду развесил сушиться и наскоро выпил прихваченный на кухне кофей. Жаль, без ликера.
Покончив с делами, Иван Карлович лег на продавленную софу и закинул руки за голову. Из-за непогоды стемнело куда быстрей, чем вчера. Проем окна совсем недавно еще светло-серый, в одночасье налился непроницаемой чернотой. Беспрестанный шелест дождя и громовые раскаты сводили на нет все прочие звуки, оттого очень скоро начало казаться, что дом князя совершенно пуст. По подоконнику, промеж распахнутых створок, барабанили крупные капли.