– Ну, вот опять! – воскликнул Алексей Алексеевич. – Софьюшка Афанасьевнушка, вы только поглядите на мою штанину! Вся обслюнявлена, эдак брюк не напасешься. Велите своей собачке отныне класть морду на колени Вадиму Сергеевичу или господину Фальку!
Виновница торжества, чувствуя к своей персоне повышенное внимание, немедленно застучала хвостом. В чьем-то стакане жалобно зазвенела ложечка.
По окончанию невыносимо долгого и тяжелого дня, после проведенного в молчании ужина, все, наконец, собрались на веранде. Невзирая на несчастный случай, произошедший утром на арене, уселись играть.
И правильно, радовалась Софья, не отменять же теперь запланированную забаву. Тем более, что, благодаря доктору Нестерову, Тимофей был жив и вполне себе здоров. Ну, или почти здоров. Подумаешь, оцарапал руку! С кем не бывает. Полежит в своей ветхой бане денек-другой, глядишь, и поправится.
Несмотря на вечернюю прохладу, княжна обрядилась в блузу и накинула на плечи легкий материн платок. Получилось то что нужно, красиво и строго. Держалась чинно, под стать новому образу. Это было не привычно, но ужасно волнительно. Любопытно, как Иван Карлович находит ее теперь?
Вчерашняя выходка со стрельбой по мишени была, конечно, непростительной. Дама обязана уметь за себя постоять, брак – есть союз равноправных. И додумалась же до такого. Бред! Следовало, во что бы то ни стало, рассеять оставленное о себе дурное впечатление. К черту экзальтированность! Тоже мне, пиковая дама.
Стремясь показаться умудренной годами и сдержанной на слова и жесты женщиной, Софья Афанасьевна без конца беспокоилась, всем ли подали чай, надменно вздергивала подбородок и величала мужчин по фамилии. Точь-в-точь, как некогда маман.
– Полно вам, господин Мостовой! Вы же видите, что понравились Занозочке, – попыталась пошутить молодая княжна. – Вот она и оказывает вам знаки своего собачьего внимания. Тут требуется деликатный подход. Все-таки перед вами дама.
Адьюнкт-профессор неуверенно хохотнул и даже погладил лохматую мадемуазель по голове, но общего настроения это не исправило. Сказывался утренний инцидент.
Софья Афанасьевна незаметно покосилась на петербуржца. Тот стоял чуть в стороне, опершись спиной о перила и скрестив руки на груди. На лице его застыла вежливая полуулыбка. Иван Карлович не оправдывался и не рвал на себе волос. Он сдержанно, с достоинством дал необходимые объяснения сначала доктору, которого сам же разыскал и пригласил оказать раненному помощь, а после остальным любопытствующим.
Вне всяких сомнений, случившееся – банальный несчастный случай. Заурядное происшествие в ремесле учителя фехтования. Господина Фалька никто не осуждал и не попрекал, однако разговоров было на целый день. Взволнованные обитатели усадьбы стали приходить в себя ближе к вечеру. Ивану Карловичу напомнили об обещанной игре.
Пока молодой петербуржец объяснял правила, Софья не спускала с него глаз. Неуместные девичьи мысли ужасно мешали сосредоточиться, потому княжна почти не уловила смысла, поняла только, что речь идет о передаче друг другу тайных записок, в которых можно и нужно было сообщить все что угодно. Разумеется, инкогнито. Иначе в действе не было бы никакого резона и остроты. По настоянию господина Фалька каждый из участников заблаговременно, в течение сегодняшнего дня, заготовил произвольное количество записок, предназначенных разным адресатам, для чего Танюшка ни свет, ни заря предоставила весь необходимый реквизит. Чернила, бумагу и перья.
– Господа, господа, – вопрошал Иван Карлович, озабоченно хмурясь, – все выполнили урок? Записки приготовлены?
– Точно так-с, милостивый государь, – доктор нацепил пенсне, – целый ворох! Вот-с, извольте убедиться…
– Вадим Сергеевич! Сверните вдвое каждый листок, я же просил. Никто не должен знать содержание записки!
– Пардону просим, батюшка вы мой! Я сей же час исполню вашу волю, притом самым прилежным образом. Сверну втрое, как говорится, что б ни одна живая душа. Хи-хи-с!
Холонев, с которым к нынешнему часу произошли не вполне понятные метаморфозы, у него явно улучшилось настроение, качнул черными кудрями.
– Воля ваша, господин Нестеров, да только я втрое не посоветую. Раскроете инкогнито!
– Владимир Матвеевич! – возмутился неряшливый профессор истории. – Вот просили вас встревать со своими увещеваниями! У меня, может, на то и был прицел. Я как услыхал, жутко обрадовался. Все, думаю, попалась пташка. Теперь Мостовой получит втрое свернутую эпистолу, без труда определит корреспондента и всю подноготную узнает.
Раздался натужный смех. Заноза, решив, что потешаются именно над ней, зашлась в обиженном лае.
– Ба! Да здесь весело! – на веранду молодецки вскочил пропадавший на службе Вебер.
– Осспади! – вздрогнула пани Листвицкая. – Почему так пугаете, Константин Вильгельмович? Признайтесь, нарочно ведь решили подкрасться под покровом сгущающейся темноты, дабы лишить даму чувств-с?
– Ручку, ручку, дорогая моя Хельга Каземировна! И в мыслях не было, клянусь вам. Добрый вечер, господа! Князь, княжна, ваши сиятельства!
– Не шумите вы, ради Бога, Вебер, – замахала на штабс-капитана руками Софья Афанасьевна. – Станете играть – милости просим, а нет – не мешайте процессу. Берите чай, баранки. Самовар только что поспел. Таня, организуй!
Пристав понимающе кивнул, приложил палец к губам и немедленно ретировался в указанный угол. Горничная протянула ему клубящийся паром стакан в серебряном подстаканнике. Стараясь более не перетягивать на себя внимания, Константин Вильгельмович что-то тихо спросил у девушки.
Наконец, Дмитрий Афанасьевич, облаченный в любимую брусничную венгерку, повелел подать какой-нибудь старый цилиндр. В него поместили все записки и вручили Ивану Карловичу или, выражаясь игровым термином, "назначили почтальоном".
Игра началась.
***
Кто бы мог подумать, каким незаурядным актерским дарованием обладал Иван Карлович! Он до того похоже изображал уездного почтальона и так потешно вышагивал вокруг стола, раздавая записки, что всякий невольно растягивал губы в улыбке. Софья была в восторге!
Бедную занозочку, правда, пришлось выставить за дверь, поскольку ее лай, сопровождаемый оглушительным стуком не унимающегося хвоста, напрочь перекрывал голоса играющих. И то сказать, не очень-то помогло. Приглушенное тявканье вездесущей собачки, раздававшееся в фойе, мешало сосредоточиться на игре.
Первой читать записки выпало Ольге Каземировне. Поначалу купеческая вдова продемонстрировала окружающим знаменитую шляхетскую сдержанность, но с каждым новым посланием становилась все веселей и, наконец, расцвела. Точно белая роза, которые в изобилии украшали близлежащие клумбы. Княжне стало любопытно, что же было написано в последней записке? Должно быть, комплимент? Наверно комплимент. Интересно от кого?
Реакция остальных была, в сущности, схожа. Сперва вежливое недоумение, под конец – улыбка и здоровый румянец на щеках. Наблюдая это, доктор дважды или трижды повторил, что непременно добьется разрешения устраивать в местной больнице подобные игры, дабы отвлечь пациентов от хворей и дурных мыслей. Хотя бы один раз в неделю, на худой конец, раз в месяц. Алексей Алексеевич, будучи, с одной стороны, известным острословом, а с другой, вечным оппонентом господина Нестерова, не преминул съязвить, мол, начинание во всех смыслах блестящее, и что самое главное, абсолютно не затратное. Ради этого, дескать, можно и захворать.
Словом, настроение у всех существенно выправилось. Неприятность с Тимофеем почти забылась. Да и что, если подумать, здесь переживать? Невелика птица, зарастет крылышко.
Впрочем, нельзя сказать, что каждый из присутствующих всецело согласился бы с этим мнением. Например, Татьяна, то и дело вздыхавшая подле маленького столика с яствами.
Она без конца шепталась о чем-то с полицейским, и, судя по выражению лица Константина Вильгельмовича, сообщенная информация произвела на него должное впечатление. Оно понятно, штабс-капитана не было в усадьбе целый день, потому новость про случайное ранение Ефимова (о чем еще может рассказывать влюбленная барышня?) не могла остаться без надлежащего внимания и оценки. Мужчины примитивны – их занимает все, что связано с оружием и кровью. Надо полагать, сие и есть пресловутый первобытный инстинкт.
Понятно-то, понятно, да ни капельки неприятно! Все эти шушуканья по углам изрядно портили Софье Афанасьевне удовольствие от забавы. Чего доброго, братец услышит. Ведь только-только успокоился. Благо, что никто из посторонних не видел, какая истерика на него нашла после заключения доктора о неспособности Ефимова удерживать шпагу. Как же, сломали любимую игрушку!
Вадим Сергеевич задумчиво отложил в общую кучку последнюю из адресованных ему записок. Нахмурился.
Пытаясь разобраться в причинах, Софья так и впилась в него глазами. Доктор ответил внимательным взглядом и едва заметно кивнул. Чего это он? Прочитал ее послание? Почему вдруг такая реакция? Не мог же он обидеться на шутку, притом вполне невинную!
Сегодня утром она долго расчёсывалась перед зеркалом, заворожено глядела, как в отражении переливаются потревоженные гребнем золотистые волны. Обыкновенно на это уходило меньше времени, однако на сей раз голова была занята раздумыванием над тем, что написать в записках, а приятная процедура самым благотворным образом способствовала бегу мыслей.
Софья Афанасьевна начала с того, что поочередно представила себе каждого из потенциальных игроков и скоро была составлена первая записка. По иронии адресована она была именно доктору и звучала так: "У вас ужасно таинственный вид, особенно в пенсне".
Готово! Просто, но изящно и с юмором.
Морщинка пролегла на лбу молодой барыни. А что если все прочие обращения к гостям сделать такими же? Вот будет потеха! Софья попробовала вообразить себе Холонева в пенсне и прыснула от смеха. Какая замечательная идея! Хотя нет. Лучше, если записки все же будут немного отличаться друг от друга. Скажем, одной маленькой деталью.