Садовая тропинка закончилась. Дальше начиналась старинная вишневая рощица. Иван Карлович закряхтел, поднимая густые ломкие ветви и пропуская горничную вперед.
– Словом, вашего "Горынча" залихорадило. Сперва он предпринял довольно неуклюжую попытку замаскировать шкатулку, в которой, как оказалось, лежал злосчастный плат, затем завербовал вас, Таня, и приставил следить за мной. Что естественно, ведь ему необходимо было знать каждый мой шаг, каждое слово. Понимать, что мне известно и как я намерен сим знанием распорядиться.
– А если батюшка-бурмистр делали все это понарошку? Ну, дабы бы все-все и особенно вы поверили, что он влюблен и не подозревали в нем злыдня, который подбирается к барину?
Иван Карлович нахмурился.
– Вряд ли он до такой степени предусмотрителен, сударыня. Однако теоретически вы совершенно правы. Подобное предположение ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Впрочем, если вы все исполнили в точности, как я просил, завтра утром все окончательно прояснится. Если господин Холонев тот, кем кажется, он непременно выкинет фортель.
– Какой фортель?
– Весьма гнусный. Такой, на который способен только по-настоящему влюбленный идиот.
За порослью стройных, но чрезвычайно разлапистых вишен проступил темный контур небольшого приземистого строения.
– А вот и ветхозаветная баня, скромное пристанище беглого солдата. Неужели мы, наконец, добрались.
Фехтмейстер воровато огляделся по сторонам и осторожно постучал в убогую покосившуюся дверь условленным образом. Два раза, потом три, потом еще один раз.
***
Внутри было светло и даже по-своему уютно. Толстая сальная свеча натужно шипела в простеньком, дешевом подсвечнике и коптила так, что под потолком накрепко угнездилось сероватое облачко, придававшее помещению ореол таинственности.
Интерьер Ефимовского жилища ограничивался двумя широкими лавками, хочешь – сиди, хочешь – лежи, неотесанным столом, бочкой для умывания, вбитыми в стену гвоздями, вместо вешалки, да старой печью. Маленькое оконце, криво вырубленное в бревенчатой стене, было наглухо заколочено.
– Черт, сапог каши просит! – прошипел Ефимов и со злостью швырнул злосчастный предмет обуви на пол. – Придется подвязать бечевкой. Эх, собирался кот в лес, да со страху на дерево взлез. Танюша, помоги… Рука…
Горничная с готовностью опустилась на колени и принялась споро заматывать носок сапога веревкой. Она взглянула на фехтмейстера так, как смотрит обыкновенно ребенок на ярмарочного фокусника. Точно он сейчас вынет из своего волшебного цилиндра новехонькие ботфорты.
– Для бывшего служащего Его Императорского Величества Егерского полка, действительно, как-то не солидно, – признал Иван Карлович и весело подмигнул служанке. – Ладно, не вешайте нос! Вот, держите. Купите себе в первом же городке приличную экипировку. Только Курган я вам для этих целей не посоветую. Слишком опасно. Всего разумнее, немедленно покинуть уезд. А еще лучше вовсе бежать из губернии.
Несколько смятых ассигнаций небрежно опустилось на стол. Причем изрядного достоинства.
– Правда, что ли, барин…
Отставной штаб-ротмистр досадливо отмахнулся.
– Оставьте благодарности. Пустое-с. Да и рано вам меня благодарить, сперва нужно отсюда выбраться. Тимофей, что ваше ружье? Произвели ревизию?
– Все в полном порядке, ваш бродь! – короткопалая ручища похлопала по видавшему виду прикладу. – Пули на месте, пыж исправен. Порох сухой и в достатке. Все, как говорится, в лучшем виде.
Татьяна с уважением покосилась на длинноствольное орудие. Пока рядом с ней сильный мужчина, а в руках у него этакая грозность, ни один враг им не страшен. Ни холопы помещика, ни управляющий, ни даже сам князь!
– Покажите! – недоверчиво потребовал петербуржец. Он повертел оружие в руках, осмотрел пороховую полку, проверил, легко ли нажимается спусковой крючок. Затем для чего-то примерился левой рукой к отполированному ладонями ложу и попытался удержать ружье на весу. Судя по выражению лица и поджатым губам, осмотром Ваня остался недоволен. Произнесенные вслед за этим слова немедленно подтвердили Танину догадку.
– В порядке-то оно, может, в порядке. Да только куда вам, Ефимов, с ним управиться одной-то рукой. Да еще левой. Нет, это никуда не годится. Признаться, я полагал, что вы располагаете чем-то… короче.
– Сие, господин фехтмейстер, не ваша забота. Ежели оно пристроить ружьишко на кочку, али какую веточку – будьте уверены, не сумлевайтесь – Ефимов не промахнется. Кроме того, имеем и другие возможности.
Щеря желтоватые зубы Тимофей Никифорович скользнул рукой за голенище подвязанного бечевкой сапога. Вытянул тусклую полоску стали – искривленный охотничий нож.
Фальк против воли восхищенно присвистнул:
– Знатная вещица! Молодцом, Ефимов, молодцом.
Танюша подавила зевок. Мальчишки обсуждают и показывают свои игрушки, скучно.
– Хорошо владеете? Или он вам так, колбасу нарезать?
– Надыть, могу и колбасу нарезать, – серьезно ответил Тимофей, – надыть, и… сами понимаете. Коль не верите, спросите у Холонева. Он видел, как управляются с ножом егеря. Я с энтим малюткой завсегда неразлучен, что хирург со скальпелем. Верите, нет?
– Верю-верю! – улыбнулся Фальк. – Откуда у вас этакая прелесть? Небось, трофейный?
Ефимов щелкнул ногтем по лезвию и по комнате пронесся раскатистый басовитый звон.
– Это работа местного кузнеца. О нем на всю округу идет людская молва. Поминают православные Еропку-мастера теплыми словами! Я как в местных краях осел, первым долгом решил справить себе добрый нож. Нельзя охотнику без ножа. Поспрошал мужиков по деревням. Присоветовали обратиться сюда, в усадьбу к князю. К Еропке. Занятное дело, шел к Арсентьеву за одним, нашел другое! Хотя и, признаться, баловства не чаял.
Татьяна притворилась, что сердится. Уперла кулачки в бока и сделалась в эту минуту похожа на большой фарфоровый чайник для заварки.
– Не чаял? Ах, так! А я для тебя, выходит, баловство?!
Иван Карлович громко фыркнул и обвел ладонью обиталище лесного бирюка.
– Получается, явился за делом, да обзавелся наделом?
– А что прикажете делать? – Тимофей недобро прищурился, уставившись в пространство перед собой невидящим взором. – Горыныч сказал, выбирай, мол, Ефимов, ты станешь для барина на арене биться али, может, Татьянка? Скумекал подлюка, про нашу любовь. Заманил в капкан.
Горничная вздрогнула. Так вот они оказывается, о чем тогда говорили. Там, у стен «Колоссеи». Ну, Холонев, ну, негодяй!
– Эх, зря вы меня, Иван Карлович, поранили. Если б я только мог предположить возможность встать лицом к лицу с самим сатрапом… Зарезал бы гадину. Умертвил, как бешеную собаку. Ей-богу, вам говорю! А после бы еще с Володей Холоневым поквитался. На закуску.
– Зарезал! Умертвил! – передразнил несостоявшегося гладиатора петербуржец. – Не будьте так наивны, друг мой. Во-первых, Дмитрий Афанасьевич, будучи потомственным дворянином, с пяти лет обучался фехтованию. Во-вторых, позвольте вам напомнить, что его сиятельство ветеран войны двенадцатого года. Участвуя в Бородинском сражении, он возглавлял двадцать восьмой эскадрон при рейде на итальянскую кавалерийскую бригаду генерала Орнано. Вероятно, вам, сударь мой, того неизвестно, но это была сущая мясорубка. Уж поверьте мне! И вряд ли будет преувеличением сказать, что Арсентьев единственный в усадьбе человек, которого я полагаю серьезным для себя противником. Так-то!
Ефимов недоверчиво пожал плечами и улегся на лавку, подложив здоровую руку под голову. Татьяна немедленно уселась рядом. Вздохнула.
А что если Ваня нарочно ранил Тимошеньку, подумала горничная. Он же сам сказал, что прислан сюда оберегать князя от душегуба. Приехал, догадался о страшных намерениях барина и на всякий случай обезвредил того, с кем ему предстояло сразиться. А теперь вовсе желает нас спровадить из поместья прочь, дабы не путались под ногами. Не мешали нести службу. А что? Очень даже запросто! Не понятно только, кто его сюда направил. Кому в столице пришла дурацкая мысль оберегать князя Арсентьева? И, самое главное, от кого? Почему вообще этот кто-то хочет барина убить? Может, потому, что он в прошлом был важный боевой енарал? Но разве за это убивают?!
Поерзав на жесткой скамеечке, Танюша тряхнула головой, словно отгоняя от себя наваждение, и твердо решила больше о таинственном не думать. Интересная, но короткая шпионская жизнь заканчивалась. Зато с этого часа начиналась другая. Длинная и счастливая. Не о том ли долгими ночами молила она Пресвятую Богородицу.
– Ладно, – сказал Фальк, – время прощаться. На тракт не суйтесь, уходите берегом реки. А того лучше, ступайте прямо по мелководью. Чтобы собаки не взяли ваш след. Впрочем, что я учу ученого. Вы, Ефимов, в своем деле профессионал. Кому лес, а кому дом родной, верно? Берегите Татьяну, она у вас – золото, притом самой высокой пробы.
Кто бы знал, как захотелось Танюше в эту минуту обнять Ивана Карловича. Поблагодарить его… за все! Так, должно быть, выглядит "посланец судьбы". В носу подозрительно защипало. Взгляд подернулся влажной пеленой, в который раз за последние несколько дней. Ей понадобилось немало усилий, дабы усидеть на месте. Девушка упрямо смахнула слезинку, чтоб не мешала в последний раз посмотреть на человека, который явился из ниоткуда. Играючи устроил ее жизнь, и теперь из нее исчезал. Навсегда.
– Засим позвольте откланяться, – словно подслушав мысли молодой служанки, промолвил отставной штаб-ротмистр и улыбнулся. – До свидания, сударыня. Честь имею, Тимофей Никифорович.
– Прощайте, барин! – ответил Ефимов.
Татьяна промолчала. Вот и все, мелькнула в голове неожиданная мысль. Вот и все.
Не успела девушка обмолвиться с дролечкой и словом, как неподалеку вновь послышались шаги. Не иначе, Ваня что-то забыл. Ох, уж эти мужчины! Вечно они все оставляют, а еще пеняют на женскую память.
Она порывисто вскочила со своего неудобного сиден