, русский коммунист Туманов, а затем другой коммунист, еврей Гуревич[25].
Каждую неделю заведующие различными экспортными и импортными отделами собирались в кабинете Гуревича на «военный совет». Гуревич, лукаво улыбаясь, всегда начинал так:
– Товарищи, мне нужно от вас две вещи – деньги и еще раз деньги.
Мы докладывали о полученных и ожидающихся суммах и о поступивших счетах. Очень часто, перебрав все возможные варианты, мы обнаруживали, что денег нам не хватает. Иногда в последний момент нас спасал Михаил Островский, заведующий отделом экспорта нефти – Россия была основным поставщиком нефти во Францию. Хотя французская компания «Петрофина» платила нам огромные авансы, Островский вновь и вновь использовал добрую волю «своих» капиталистов для того, чтобы срочно получить от них один-два миллиона франков под какие-то проблематичные дополнительные поставки нефти в отдаленном будущем. Естественно, его «благодетели» никогда бы не пошли на это без соответствующего снижения наших цен. И на следующем нашем заседании Островский триумфально демонстрировал нам свой чек.
На этих заседаниях мы постоянно ломали голову: что еще можно вывезти из Советского Союза? Некоторые наши предложения были действительно оригинальными. По нашему предложению Москва стала поставлять во Францию кавказские вина, русскую водку, игрушки, изделия народных промыслов и т. п. Русские крестьянки собирали на экспорт ягоды, грибы и лекарственные травы. Я предложил попытаться экспортировать копирку, ручки и карандаши с фабрик «Международной книги», которыми я руководил в Москве. Все, что могло принести хоть один цент, шло на экспорт в великой битве за золото. Но даже самая буйная наша фантазия померкла, когда мы получили циркуляр из «Интуриста», в котором обосновывалось рожденное в Москве предложение по экспорту… людей!
На протяжении многих лет эмиграция из Советского Союза была запрещена. Выезжать из страны могли только дипломаты, а также чиновники и специалисты, направляемые за границу по служебным делам. Во Франции, Соединенных Штатах и других странах были тысячи граждан российского происхождения как дореволюционных эмигрантов, так и белых, оказавшихся за рубежом после Гражданской войны. Многие из них были неплохо устроены и хотели бы вызвать к себе родственников из России. Обычно советский заграничный паспорт и выездная виза стоили два рубля, но иностранцы должны были платить от 800 до 1500 долларов наличными за паспорт для своего родственника! За эти деньги «Интурист» мог откопать в каком-нибудь сибирском концлагере «врага народа», отчаявшегося когда-нибудь выйти на свободу, и экспортировать его душу и тело в мягком вагоне к зарубежным родственникам.
Должен признаться, что мы в Париже, несмотря на испытываемые финансовые трудности, не выражали особого энтузиазма по поводу этой статьи экспорта и не старались развивать ее. Но я слышал, что в некоторых других странах эта «линия» пользовалась большим успехом.
В то время отношение к нам деловых кругов Франции, Англии, а также частично Америки существенно отличалось от той позиции, которую занимала Германия. Немцы были готовы предоставить нам долгосрочные кредиты в объеме 300—400 миллионов марок, в то время как французы или вообще отказывались от долгосрочного кредитования, либо предлагали нам крайне невыгодные условия. Если бы не приход к власти Гитлера, Германия смогла бы в течение длительного периода оказывать серьезное влияние на развитие советской экономики. Россия создавала заново целые отрасли промышленности, и если первоначальный заказ на станки и оборудование шел к немцам, то за ним должны были следовать новые заказы на запасные части, на новые станки для новых фабрик и т. п. Для обслуживания этих машин нужно было приглашать немецких специалистов, и в конечном счете немцы руководили бы многими нашими предприятиями.
Я был удивлен безынициативностью французов в этом вопросе. Нам удавалось заключать во Франции некоторые сделки, но платить нам приходилось очень дорого. Французский промышленник, согласившийся дать нам кредит на два года, добавлял к нему до сорока процентов для покрытия риска. Но даже с такой прибылью он не чувствовал себя спокойно потому, что белоэмигрантские круги в Париже продолжали убеждать его в том, что большевистский режим скоро рухнет. Запугав этого французского капиталиста, те же самые эмигранты, зная, что мы в любом случае выполним свои обязательства по облигациям, тут же скупали их по дешевке. Позже, когда наше финансовое положение улучшилось, Госбанк через конфиденциальные каналы стал выкупать эти облигации и таким образом несколько снизил масштабы наших потерь.
В этот период иностранцы очень плохо представляли себе, что происходит в России. Например, я вел переговоры о поставке в Кузнецк в течение девяти месяцев партии коксовых батарей. Директор французской компании запротестовал:
– Я только что приехал из Кузнецка! Там пустыня и бездорожье. Какой смысл поставлять туда оборудование, пока вы не освоили сам район? А на это уйдет не меньше двух лет.
На самом деле беспощадная решительность Сталина бросила в Кузнецк огромное число строительных бригад: старых большевиков и молодых комсомольцев, рабочих-ударников и инженеров, заключенных и кулаков, которые были движимы кто энтузиазмом, а кто страхом. Эти люди жили в бараках и питались черным хлебом и кислой капустой, но за год завод был построен.
В конце 1930 года меня повысили в должности – я стал заместителем торгпреда и генеральным директором по импорту. Правовые и социальные условия, в которых нам приходилось вести работу, не только ни улучшались, но, наоборот, становились все тяжелее. Решения французских судов сделали бы наше существование практически невозможным, если бы мы не выработали систему обхода этих решений. Бывшие владельцы судов, национализированных в ходе революции и плававших теперь под советским флагом, получили решение суда, позволявшее им предъявлять права на собственность и авуары Наркомвнешторга. Посол Довгалевский заявил протест, но это не помешало судебным исполнителям войти в наши помещения и опечатать мебель. Теперь направляемые нам товары и денежные средства приходилось маскировать как собственность совместной компании, большая часть акций которой принадлежала Советскому Союзу.
Недюжинные личные способности Довгалевского ежедневно подвергались испытаниям. Свободно владея французским языком, зная обычаи страны и психологию французов, в студенческие годы он жил во Франции, посол отличался терпением, вежливостью и очень тонким чутьем. Он вполне мог сойти за французского инженера, и удивительного в этом ничего бы не было, по образованию он был инженер. Довгалевский, как никто другой, умел защищать советские интересы. Наше положение в момент его работы полпредом постоянно улучшалось и, может быть, стало бы еще лучше, если бы не его внезапная смерть.
Французы оказали нам существенную помощь в развитии алюминиевой промышленности, очень ценным было техническое содействие со стороны компании Луи Марлиот. С французским промышленником Луи Люмьером мне довелось подписать контракт на строительство в России первой фабрики по производству кинопленки. Я закупал в Южной Франции виноградную лозу для Крыма и Кавказа, пробку в Алжире, фосфаты в Марокко, часы в Швейцарии, станки в Бельгии, сталь в Люксембурге, тратя на это более 800 миллионов франков в год.
Но среди всех моих обязанностей на первом месте были те, которые относились к советской авиации и авиационной промышленности. Эта работа велась вместе с направленной из Москвы комиссией, в которую входили выдающиеся советские военные инженеры. Возглавлял комиссию начальник советских военно-воздушных сил Яков Алкснис, в нее также входил известный конструктор Андрей Туполев, который создал самолет, перелетевший через Северный полюс в Америку. В России Туполев отвечал за строительство наших авиационных заводов и экспериментальных лабораторий. В годы чисток он был обвинен в саботаже и исчез из поля зрения вместе с целой группой работавших с ним замечательных конструкторов. Его друзьям ничего было не известно о нем, пока он после гитлеровского нападения снова каким-то таинственным образом не появился на свет и не занял ведущее место в советской авиационной промышленности.
Благодаря нашим крупномасштабным закупкам оборудования для авиационной промышленности, ведущие французские фирмы заключали с нами соглашения о техническом сотрудничестве и разрешали нашим специалистам месяцами работать на французских заводах, изучать их методы. Они работали на крупнейшем авиационном заводе в Гноме на Роне, который выполнял наш заказ на несколько сотен авиационных двигателей последних моделей. В Россию также приезжали французские инженеры для строительства заводов по выпуску самолетов французских типов.
В целом французская, так же как и американская, промышленность оказала нам огромную помощь в создании и развитии отечественного авиастроения.
25. В БУРЖУАЗНОМ ОКРУЖЕНИИ
Советская колония в Париже, этой космополитической столице Европы, была довольно своеобразным, замкнутым образованием. Под советской колонией я имею в виду тех российских граждан и членов их семей, которые являлись служащими советских организаций – посольства, торгпредства, банка, транспортных компаний, туристских бюро.
Направляя этих людей за границу, московские власти внушали им, что они являются форпостом великой армии строителей социализма, действующим в условиях враждебного окружения. Находясь на вражеской территории, они должны были являть собой образец скромности, стойкости перед искушениями буржуазной среды и преданности пролетарскому долгу. Коммунисты составляли менее половины коллектива. В торговых организациях было немало старых специалистов, получивших образование и опыт еще до революции.
Эта колония была микрокосмом породившей ее страны. Хотя коммунисты составляли меньшинство, партийная ячейка фактически руководила всем. Секретарь ячейки и пять членов бюро диктовали все законы, по которым мы жили. Они контролировали все, что происходило вокруг, еще в большей степени, чем это делалось в России. Я часто присутствовал на заседаниях партбюро и слушал, как они обсуждали повседневные п