У Сократа именно все это было, эта имитация истины, не приказывающей, но аргументирующей, эта вульгаризация и демократизация истины, этот дурной тон базарных словесных турниров, эти усмешечки и сатировские улыбочки, все это было у Сократа, и все это было его силой… Его улыбки приводили в бешенство, его с виду нечаянные аргументы раздражали и нервировали самых бойких и самых напористых. Такая ирония нестерпима. Чем можно осадить такого неуловимого, извилистого оборотня? Это ведь сатир, смешной и страшный синтез бога и козла. Его нельзя раскритиковать, его недостаточно покинуть, забыть или изолировать. Его невозможно переспорить или в чем-нибудь убедить. Такого язвительного, ничем непобедимого, для большинства даже просто отвратительного (ну, уж тут-то явный перебор! — И. С.) старикашку можно было только убить. Его и убили…
Сократ — отсутствие всякой системы и науки. Он весь плавает, млеет, дурачится, сюсюкает, хихикает, залезает в глубину человеческих душ, чтобы потом незаметно выпрыгнуть, как рыба из открытого садка… Сократ — тонкий, насмешливый, причудливый, свирепо-умный, прошедший всякие огни и воды декадент. Около него держи ухо востро… Что-то такое знал этот гениальный клоун, чего не знают люди… Жуткий человек! Холод разума и декадентская возбужденность ощущений сливались в нем в одно великое, поражающее, захватывающее, даже величественное и трагическое, но и в смешное, комическое. легкомысленное, порхающее и софистическое. Сократ — это, может быть, самая волнующая, самая беспокойная проблема во всей истории античной философии»{150}.
Прекратим пока цитирование, сделаем небольшое отступление. Таких ярких, можно сказать, вдохновенных слов о Сократе, какие только что были приведены, пожалуй, больше вообще никто не сказал. А между тем за этими словами скрывается недоумение, и А. Ф. Лосев его не скрывает, не претендует на то, что ему удалось разгадать «загадку Сократа». Нет, даже для этого выдающегося специалиста над «босоногим мудрецом» остается покров тайны — беспокоящей, тревожащей…
Нам такая позиция представляется более честной и поэтому более правильной, чем попытки описать учение Сократа путем его упрощения и затушевывания противоречий. А именно подобный подход преобладает в научной литературе. Суждения Лосева — крайни (порой до такой степени, что с ними трудно согласиться), изобилуют противоречиями и парадоксами. Но именно поэтому они особенно конгениальны «сократовскому духу», в наибольшей степени передают его. Разве не был сам Сократ вдохновенным парадоксалистом, сотканным из противоречий и несоединимых крайностей, которые он как-то сумел примирить в себе, сделав то, чего никому больше не удавалось?
Рассмотрим теперь еще некоторые точки зрения на Сократа как мыслителя, предлагавшиеся в последние десятилетия. Ф. X. Кессиди, исследователь античной философии, написавший о Сократе книгу на ее протяжении аргументирует свои представления о взглядах афинского мудреца, а в заключении кратко излагает ту точку зрения, которой он придерживается. Сделаем ряд выписок.
Сократ придерживался «идеи о том, что добродетель при всем се многообразии и при всей противоречивости ее проявлений едина и одна… Выдвинув духовные ценности на первый план, Сократ считал их создание главной целью человеческой жизни… Область идеального, открытая Сократом, не выступила в его учении как самостоятельная сфера деятельности… Этот шаг был сделан Платоном»{151}. Итак, Сократ прежде всего как предтеча Платона (следовательно, и Аристотеля) — мнение, весьма распространенное в науке. Хотя, строго говоря, есть в нем, во-первых, определенный телеологизм (мы уже знаем, что это такое): как будто Сократ заранее знал, что за ним придут Платон и Аристотель. При всей своей прозорливости об этом, конечно, он не мог догадываться. Во-вторых, налицо односторонность: берется один аспект из многогранной сократовской философии и объявляется главным. А как мы можем априорно знать, что у Сократа было главное, а что — не главное? Кроме того, он в этой картине обрекается на второстепенную роль «предшественника», «подготовителя». Получается, если Платон не появился бы, то деятельность Сократа не имела бы самостоятельной ценности? А как же множество философских школ, возводивших свое происхождение к Сократу — даже если не учитывать Платона? По сути, почти все последующие античные философские учения (кроме разве что эпикуреизма) растут из Сократа, как из общего корня.
«Сократ провозгласил: добродетель есть знание. Но не всякое вообще знание, а лишь добра и зла, знание, которое ведет к правильным, добродетельным поступкам. На этом основании он пришел к выводу о том, что никто не зол по своей воле, а лишь по неведению»{152}. Этот тезис — один из главных сократовских парадоксов, и мы на нем еще остановимся, — подмечается, естественно, каждым, кто когда-либо писал о философе. Разница заключается в том, что одни осознают данный ход мысли именно как парадокс, другим же он кажется чем-то нормальным и логичным. Ф. X. Кессиди, как видим, принадлежит к последним.
«С этическим интеллектуализмом Сократа связано индивидуалистическое решение им вопроса о нравственном совершенствовании. По Сократу, добродетель приобретается в результате самопознания, «заботы о душе», самосовершенствования»{153}. Так-то оно так. однако две процитированные фразы, хотя вторая из них сразу следует за первой, противоречат друг другу. При этом вторая верна: Сократ действительно в каких-то случаях утверждал, что добродетели можно научиться. Да и первая фраза тоже верна: совершенствование каждой души чисто индивидуально, и в этом смысле добродетели нельзя научиться, это Сократ тоже утверждал — в каких-то других случаях. Случалось, что оба тезиса звучали из его уст даже в ходе одного и того же разговора (как в «Протагоре» Платона). И то и другое высказывание рисуют нам какие-то детали представлений Сократа, а будучи поставлены рядом — порождают диссонанс.
В. С. Нерсесянц, юрист, специалист по правовым и политическим учениям античности. В его книге о Сократе собственно философской стороне уделено не столь уж и много места: в основном разбираются, как и следовало ожидать, воззрения философа на государство, а также перипетии его биографии. Впрочем, несколько страниц все-таки посвящено и особенностям сократовского философского учения.
«В центре всего сократовского философствования стоят вопросы о нравственных добродетелях, моральных качествах человека. По существу своему учение Сократа — это философия морали, этика. Этически сориентирована и его теория познания. гносеология»{154}. Да, все это охарактеризовал уже Аристотель, причем не столь многословно.
«Истоки и знания, и нравственности восходят, по Сократу, к богам. Мерой человеческой добродетели оказывается мера его приобщения к божественной мудрости, и процесс познания приобретает характер морального действия, нравственного акта. Обозначенный Сократом путь познания и есть путь добродетели»{155}. А вот это, между прочим, на самом деле тонко и хорошо сказано. Нам предлагается некий ключ, разгадка наболевшего вопроса о том, почему для Сократа добродетель совпадает со знанием и человек, познавший, что есть добро, не сможет уже творить зло. Если считать связующим звеном религию, то все становится на свои места. Но… такое простое решение проблемы будет истинным только в том случае, если мы уподобим религиозные верования античных греков какой-нибудь из современных мировых религий с их отчетливым приоритетом морали. Но как раз вот этим-то древние религии и не отличались. Для них характерно не только несовпадение религии и этики, но, более того, их коллизия{156}.
«Истинное познание — познание посредством понятий — доступно, по сократовской концепции, лишь немногим, мудрецам, философам. Но и им доступна не вся мудрость, но лишь незначительная часть ее… Человек, по Сократу, был бы вообще лишен разума и знания, если бы в нем, наряду со смертным телом, не было бы. бессмертной души… Положение о бессмертии души занимает ведущее место в моральной философии Сократа, определяя смысл и цели человеческого бытия в мире, его жизни и смерти»{157}. А между тем многие известные специалисты по Сократу вообще отрицают, что он имел сколько-нибудь развитое учение о душе (в одной из предыдущих глав приводилось, например, подобное мнение, принадлежащее Г. Властосу), и считают, что вся эта проблематика была приписана ему Платоном, чей интерес к душе несомненен.
«Моральная философия Сократа исходит из ясности и решенности того, как должно жить. Поэтому человек в ней не стоит в мучительной и темной ситуации этического выбора. Можно даже сказать, что Сократ не оставляет человеку морального выбора: выбор предопределяется знанием, поскольку добродетель — это знание, а пороки и зло творятся по незнанию, неведению»{158}. Какой-либо коллизии, парадокса автор и этой книги, похоже, здесь тоже не видит, хотя, как мы знаем, именно этот сократовский тезис особенно часто смущал исследователей. Да и в целом сказано слишком категорично, не можем согласиться с такой Трактовкой представлений Сократа о нравственности. Между мыслью «умышленное зло невозможно»{159} и мыслью «выбора нет», как говорится, дистанция огромного размера. Ведь в сократовском философском арсенале, помимо понятия знания, есть еще и понятие правильного мнения.