Флот спартанского наварха встал у Пирейской гавани. В это же время сухопутное пелопоннесское войско, выйдя из Декелей, окружило Афины. Теперь для «города Паллады» были бесполезны даже Длинные стены. Осада продолжались несколько месяцев. Начался голод. В среде афинских граждан вновь росло недовольство демагогами, которые довели государство до такого состояния. Клеофонта предали суду и казнили. Возобновили свою подрывную деятельность антидемократические гетерии.
Возросло влияние «умеренного» Ферамена, который убеждал афинян в невозможности дальнейшего сопротивления. Сам же он и отправился послом к Лисандру — вести переговоры. В 404 году до н. э. «город Паллады», изнуренный осадой, вынужден был капитулировать. Победители-спартанцы продиктовали очень жесткие и суровые условия мира.
Согласно этим условиям Афинская морская держава распускалась. Афинский флот (точнее, то, что от него еще оставалось) подлежал уничтожению. Должна была быть срыта наиболее важная часть оборонительных укреплений, в том числе Длинные стены. Афины обязывались признать гегемонию Спарты в Греции. Город, который еще недавно блистал как школа Эллады, ее крупнейший политический центр, столица обширного союза, превратился в рядовой полис.
Таков был исход Пелопоннесской войны. Каковы же причины конечного (и полного) поражения Афин в этом межэллинском конфликте? Ведь военные действия по большей части шли, в общем-то, на равных.
Главной из этих причин была, конечно, внутренняя непрочность Афинской морской державы. Непомерная эксплуатация союзников порождала в их среде сепаратистские устремления, и эти устремления не замедлили открыто проявиться при первых же признаках ослабления Афин. Пелопоннесский союз был построен на более мягких началах. На первый взгляд его структура казалась рыхлой, но именно добровольное членство полисов в этом объединении делало его по-настоящему прочным.
Далее, афинский демос был настолько вдохновлен большими успехами, достигнутыми в предвоенный период, что явно переоценил свои силы. В ходе войны Афины допустили ряд серьезнейших стратегических и тактических ошибок; зачастую давали о себе знать авантюризм и излишняя нервозность. Внешним успехам, бесспорно, не способствовали постоянные внутриполитические кризисы, вспышки гражданский распри. Нельзя не отметить еще и то, что известную роль в победе Спарты сыграла финансовая помощь, оказанная ей персами.
Но и после поражения в Пелопоннесской войне мытарства Афин не закончились. Вскоре после заключения мира в город прибыл Лисандр. Выступая в народном собрании, суровый наварх обвинил афинян в том, что условия мирного договора выполняются недостаточно быстро, и потребовал ликвидации демократического устройства полиса. Взявший слово после него Ферамен убеждал сограждан в том, что у них не остается другого выхода, кроме как подчиниться. Так афинская демократия во второй раз менее чем за десятилетие временно прекратила свое существование.
Вся полнота власти была передана коллегии из тридцати олигархов, ярых приверженцев Лакедемона. Ее поддерживали антидемократические гетерии, но главной опорой олигархического режима стал размещенный в Афинах спартанский гарнизон.
В коллегии Тридцати вначале ведущую роль играл Ферамен, но со временем на первое место в нем выдвинулся Критий. Последний был, как мы уже знаем, учеником Сократа, но, впрочем, потом отошел от своего учителя, хотя и не поссорился с ним. Умный и образованный человек, талантливый писатель и философ, Критий в то же время являлся жестоким и циничным политиком, убежденным «идейным» противником любой формы народовластия и горячим поклонником спартанских порядков.
Новые правители, по словам Аристотеля, «первое время… проявляли умеренность по отношению к гражданам… С самого начала они держались такого образа действий: устраняли сикофантов (доносчиков-шантажистов, распространившихся в худшие времена афинской демократии. — И. С.) и людей, подлаживавшихся в речах своих к народу вопреки его настоящим интересам, аферистов и негодяев, и государство радовалось этому, думая, что они делают это из высших интересов» (Аристотель. Афинская полития. 35. 2–3). Но со временем всем стала ясна истинная сущность режима, по сравнению с которым правление Четырехсот в 411 году до н. э. показалось «цветочками». Тридцать перешли к террору и репрессиям; вскоре они по справедливости получили от сограждан прозвище «Тридцать тиранов».
Переломным моментом стал конфликт между двумя лидерами олигархов — Фсраменом и Критием. Ферамен, враг любых крайностей, был возмущен экстремистскими мерами правящей коллегии и открыто протестовал. В ответ на это Критий приказал схватить и казнить своего оппонента. Теперь он стал фактическим главой полиса, и никто не мешал ему всеми силами мстить демократии, к которой он, помимо прочего, имел и личные счеты: несколько лет назад демос приговорил его к изгнанию из Афин.
Политика «Тридцати тиранов» являлась откровенно про спартанской и олигархической, даже без малейшего намерения маскироваться под народовластие. Вновь были лишены гражданских прав небогатые афиняне. Количество граждан было сокращено на этот раз даже не до пяти, а до трех тысяч человек. У тех, кто не вошел в это число, было отнято оружие, а сами они высланы из города в сельскую местность.
Но самым страшным была, конечно, череда казней. Стремясь запугать своих противников, олигархи убивали, порой без суда и следствия, всех неугодных им лиц, в первую очередь тех, кто придерживался демократических убеждений. По инициативе Крития руками наемных убийц был устранен Алкивиад, живший в это время в персидских владениях. Многие демократы, пытаясь сохранить жизнь и продолжать борьбу, бежали из Аттики. Такими беженцами переполнились соседние полисы — Фивы и Мегары.
Коллегия Тридцати расправлялась не только с теми, в ком видела врагов. Нередко олигархи избирали своими жертвами ни в чем не повинных людей в надежде поживиться их богатством. Так, однажды было принято решение казнить некоторое количество самых богатых метэков — просто для того, чтобы конфисковать их имущество в казну. На случай, если их все-таки выдворят из города, «Тридцать тиранов» подготовили себе убежище в Элевсине. Этот маленький городок на западе Аттики был укреплен, а все его жители отведены в Афины и опять же перебиты — естественно, без всякой вины с их стороны, а просто чтобы «расчистить место». Всего за время правления новой олигархии — а оно не продолжалось и года — лишились жизни, по некоторым сведениям, более полутора тысяч человек.
Сократ и в античных источниках, и в восприятии современных исследователей выступает как бесстрашный враг кровавого террора, критик экстремистского режима, не боящийся в связи с этим и сам подвергнуться опасности. Не то чтобы этот взгляд неверен; но это, так сказать, «одна сторона медали». На самом же деле, как мы попробуем продемонстрировать, ситуация была несколько сложнее.
…Однажды Тридцать вызвали в Толос на Агоре, где они заседали, пятерых афинян из числа включенных в составленный ими привилегированный список трех тысяч полноправных граждан и дали им поручение: отправиться на остров Сал амин, арестовать проживавшего там некоего Леонта, очевидно, заподозренного в нелояльности, и привезти его в город. Четверо из пяти двинулись выполнять приказ, а пятый развернулся и пошел домой. Это был, естественно, Сократ. Данный поступок обычно рассматривается как заслуживающий подражания образец гражданского неповиновения антигуманному режиму{199}. Так и биограф Сократа констатирует: «Он (Сократ. — И. С.) отличался твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, богатого человека» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. II. 24). Однако посмотрим на происшедшее с несколько другой стороны.
Если бы столь демонстративное непослушание всесильным правителям проявил любой другой афинянин, какая судьба ждала бы его? Вопрос представляется риторическим: он сам был бы немедленно схвачен и казнен. Уж перед этим Тридцать не остановились бы: расправляться с людьми им было не впервой, и одно лишнее убийство их бы никоим образом не смутило. Сократу же тем не менее все «сошло с рук», он не подвергся никаким преследованиям. Видимо, осознавая некоторую двусмысленность ситуации, он впоследствии передает эпизод так (в пересказе Платона):
«…А когда наступила олигархия, то и Тридцать в свою очередь призвали меня и еще четверых граждан в Круглую палату и велели нам привезти из Саламина саламинца Леонта, чтобы казнить его. Многое в этом роде приказывали они делать и многим другим, желая отыскать как можно больше виновных. Только и на этот раз опять я доказал не словами, а делом, что для меня смерть, если не грубо так выразиться, — самое пустое дело, а вот воздерживаться от всего беззаконного и безбожного — это для меня самое главное. Таким образом, как ни могущественно было это правительство, а меня оно не испугало настолько, чтобы заставить сделать что-нибудь несправедливое, но, когда вышли мы из Круглой палаты, четверо из нас отправились в Саламин и привезли Леонта, а я отправился домой.
И по всей вероятности, мне пришлось бы за это умереть, если бы правительство не распалось в самом скором времени (курсив мой. — И. С.)» (Платон. Апология Сократа. 32 cd).
Как правило, этому последнему заявлению верят и считают, что Сократа спасло лишь восстановление демократии. Однако нельзя не отметить, что философ здесь несколько кривит душой. Казнь Леонта отнюдь не принадлежит к событиям самых последних дней правления Тридцати. Известно, что она имела место даже до конфликта между Критием и Фераменом. Последний в своей предсмертной защитительной речи говорит, обличая Крития: «Когда был казнен Леонт Саламинец, который не только считался, но и действительно был вполне добропорядочным человеком и решительно ни в чем не