ном деле?
—Да, Сократ, — заметил Мелет, — потому что этого требуют общественный интерес и обычай.
(21) — В таком случае, — продолжал Сократ, — не кажется ли тебе странным еще вот что: во всех действиях лучшие знатоки пользуются не только равноправием, но и предпочтением, а я за то, что некоторые считают меня сведущим в таком полезном для людей искусстве, как воспитание, подвергаюсь с твоей стороны обвинению в уголовном преступлении?
(22) Конечно, было сказано больше этого самим Сократом и друзьями, говорившими в его пользу, но я не имел в виду передать все происходившее на суде: мне достаточно было показать, что Сократ выше всего ставил оправдаться от обвинения в нечестии по отношению к богам и в несправедливости по отношению к людям; молить об освобождении от казни он не находил нужным, а, напротив, полагал, что ему уже пора умереть. (23) Что таково именно было его мнение, стало еще очевиднее, когда было окончено голосование в его деле. Когда ему предложили назначить себе штраф[286], он ни сам не назначил его, ни друзьям не позволил, а, напротив, даже говорил, что назначать себе штраф — это значит признать себя виновным. Потом, когда друзья хотели его похитить из тюрьмы, он не согласился и, кажется, даже посмеялся над ними, спросив, знают ли они какое место за пределами Аттики, куда не было бы доступа смерти.
(24) По окончании суда Сократ сказал:
—Однако, афиняне, те, кто подучил свидетелей давать ложную присягу и лжесвидетельствовать против меня, и те, кто послушался их, должны сознавать свое нечестие и несправедливость. А мне почему чувствовать себя униженным теперь больше, чем до осуждения, раз не доказана моя виновность ни в одном пункте обвинения? Не было обнаружено, что я приносил жертвы каким-либо новым богам вместо Зевса и Геры и других богов, связанных с ними, или что при клятве я называл других богов. А молодых людей как я могу развращать, когда я приучаю их к перенесению трудов и умеренности? (25) Что же касается преступлений, которые караются смертной казнью, — святотатства, прорытия стен[287], похищения людей[288], государственной измены, то даже сами противники не говорят, что я в чем-нибудь из этого виновен. Таким образом, мне по крайней мере кажется странным, в чем вы усмотрели с моей стороны преступление, заслуживающее смертной казни. (26) Но даже и несправедливый смертный приговор не заставит меня чувствовать себя униженным: он позорит не меня, а тех, кто постановил его. Утешает меня еще и Паламед[289], смерть которого похожа на мою: даже и теперь еще он вдохновляет поэтов на песнопения, гораздо более прекрасные, чем Одиссей, виновник его несправедливой казни. Точно так же и мне, я уверен, засвидетельствует грядущее время, как свидетельствует прошедшее, что я никого никогда не обижал, никого не испортил, а, напротив, приносил пользу людям, ведшим со мною беседы, уча их бесплатно какому мог добру.
(27) После этой речи он ушел; веселье выражалось, вполне соответственно тому, что он говорил, в его лице, осанке, походке. Заметив, что его спутники плачут, он сказал:
—Что это? Вы только теперь плачете? Разве не знаете, что с самого рождения я осужден природой на смерть? Да, если бы мне приходилось погибать безвременно, когда течет счастье, то, несомненно, надо бы было горевать мне и расположенным ко мне людям; если же я кончаю жизнь в ту пору, когда ожидаются в будущем разные невзгоды, то я думаю, что всем вам надо радоваться при виде моего счастья.
(28) Присутствовавший при этом, горячо преданный Сократу, но простодушный человек, некий Аполлодор[290], сказал:
—Но мне особенно тяжело, Сократ, что ты приговорен к смертной казни несправедливо.
Сократ, говорят, погладил его по голове и сказал:
—А тебе, дорогой мой Аполлодор, приятнее было бы видеть, что я приговорен справедливо, чем несправедливо?
И при этом он улыбнулся.
(29) Увидав проходившего мимо Анита[291], Сократ, говорят, сказал:
—Он гордится, как будто совершил какой-то великий, славный подвиг, предав меня смертной казни за то, что я, видя, каких великих почестей удостоили его сограждане, сказал, что не следует ему учить сына кожевенному делу. Как жалок он! Видно, он не понимает, что кто из нас совершил дела более полезные и славные на вечные времена, тот и победитель! (30) Но и Гомер приписывает некоторым людям при конце жизни дар предвидения будущего; хочу и я сделать одно предсказание. Я встретился однажды на короткое время с сыном Анита; мне показалось, что он — человек даровитый; поэтому я нахожу, что он не останется при том рабском занятии[292], к которому его предназначил отец; а за неимением хорошего руководителя он впадет в какую-нибудь гнусную страсть и, конечно, далеко пойдет по пути порока.
(31) Слова эти оправдались: молодой человек полюбил вино, ни днем, ни ночью не переставал пить и в конце концов стал ни на что не годным — ни для отечества, ни для друзей, ни для себя самого. Таким образом, Анит, как вследствие скверного воспитания сына, так и по случаю своего собственного неразумия, даже и по смерти имеет дурную славу.
(32) А Сократ таким возвеличением себя на суде навлек на себя зависть и этим еще более способствовал своему осуждению. Мне кажется, участь, выпавшая ему на долю, была милостью богов: он покинул наиболее тяжелую часть жизни, а смерть ему досталась самая легкая. (33) Вместе с тем он выказал силу духа: придя к убеждению, что умереть ему лучше, чем продолжать жить, он, как вообще не противился добру, так и перед смертью не выказал малодушия; напротив, радостно ожидал ее и принял.
(34) Итак, размышляя о мудрости и величии духа его, я не могу не помнить о нем, а помня не могу не восхвалять. Если кто из людей, стремящихся к нравственному совершенству, пользовался обществом человека еще более полезного, чем Сократ, того я считаю величайшим счастливцем.
ПИР
Введение
С какой целью написано это изящное сочинение, сам автор говорит в начале его: он желает предать памяти потомства дела добродетельных людей даже во время их забав. Для этого он описывает пир, устроенный богачом Каллием по случаю победы любимого им мальчика Автолика в гимнастическом состязании. На этом пире присутствовали Сократ и его друзья и знакомые, в том числе и сам Ксенофонт: пришли также незваные гости — шут Филипп и странствующий антрепренер сиракузянин со своей маленькой труппой, забавляющей гостей музыкой, пением, акробатическими представлениями, балетом. Но Сократ нашел, что для гостей полезнее проводить время в беседах, чем в таких низменных развлечениях. И вот каждый из гостей рассказывает, чем он всего более гордится. Наиболее важную часть этого сочинения представляет речь Сократа на тему о превосходстве любви духовной пред любовью плотской.
«Пир», как и «Домострой», хотя и самостоятельное сочинение, тем не менее указывает своими начальными словами на связь его с каким-то другим сочинением: он начинается союзом «но». Единственным сочинением такого рода могут быть только «Воспоминания о Сократе». Таким образом «Пир» противополагается «Воспоминаниям» и дополняет их в том отношении, что в «Воспоминаниях» Ксенофонт воспроизводит серьезные беседы Сократа, в «Пире» — шутливые.
В каком году написан «Пир», неизвестно. Действие происходит во время праздника Великих Панафиней 422 года до н. э. Но из этого, конечно, не следует, что и написано это сочинение вскоре после этого года. До некоторой степени вопрос этот находится в связи с другим вопросом. Как известно, Платон также написал диалог «Пир». Оба «Пира» находятся в каком-то соотношении друг с другом, но в каком? Который из них написан раньше? Вопрос этот решается различно: одни ученые находят, что раньше написан Платонов «Пир», другие, — что Ксенофонтов. Спор об этом идет уже более 100 лет; то одно мнение берет верх, то другое. И за то и за другое мнение высказывались крупные ученые. Уже отсюда видно, что вопрос этот неразрешим, так как никаких указаний на время написания нет ни в том, ни в другом сочинении, а сходные места в них можно с одинаковой вероятностью объяснять заимствованием Платона у Ксенофонта и Ксенофонта у Платона. За последние десятилетия главным защитником мнения о первенстве Ксенофонта является Гуг (Hug) в предисловии к изданию Платонова «Пира», защитником мнения о первенстве Платона — Брунс (Ivo Bruns) в своей статье «Attische Liebestheorien», 1900, перепечатанной в его «Vorträge und Aufsätze», 1905, SS. 118—153. Но так как дата Платонова «Пира» тоже неизвестна, то и решение этого вопроса не прольет света на вопрос о дате Ксенофонтова «Пира». Некоторую (правда, слабую) опору для этого может доставить такое соображение: Ксенофонт противополагает беседы в «Пире» вообще серьезным беседам. Из этого надо заключить, что «Пир» противополагается не только «Воспоминаниям», но и «Домострою», и что, следовательно, «Пир» написан не только после «Воспоминаний», но и после «Домостроя». А так как вероятным временем написания «Домостроя» можно считать пребывание Ксенофонта в Скиллунте, то и для написания «Пира» надо предполагать тот же период жизни Ксенофонта.
Действующие лица в «Пире»: Сократ, Каллий, Никерат, Автолик, Ликон, Антисфен, Хармид, Критобул, Гермоген, Филипп, сиракузянин (и Ксенофонт, хотя он не выступает активно, как, по-видимому, и другие лица).
Сократу в 422 году было 47 лет.
Каллий, один из членов знатного афинского рода, после смерти отца наследовал огромное (по тогдашнему масштабу) состояние, так что считался самым богатым человеком во всей Греции. В описываемое Ксенофонтом время (422 год) ему было более 30 лет (судя по тому, что его мать около 453 года развелась с его отцом Гиппоником и вышла замуж за Перикла). В это время он не имел никаких личных заслуг, а был известен только своим богатством. Сократ упоминает (8, 40) лишь о том, что он был жрецом Эрехтеевых богов, но этот сан был наследственным в роде Кериков, к которому он принадлежал. Равным образом, от предков унаследовал он почетное положение проксена спартанцев (см. прим. 17 к гл. 8). В дальнейшей жизни своей он также ничем не прославил себя: правда, он был архонтом (406—405 годы), но в этом не было никакой личной заслуги его, так как архонты выбирались из богатых граждан по жребию; позднее, во время Коринфской войны, в 390 году он был стратегом; но его коллега Ификрат отзывался о нем презрительно.