(61) Когда и с этим все согласились, он продолжал:
—Таков, мне кажется, наш Антисфен.
—Мне передаешь ты, Сократ, это искусство? — сказал Антисфен.
—Да, клянусь Зевсом, — отвечал Сократ, — я вижу, ты вполне изучил и родственное этому искусство.
—Какое это?
—Искусство завлечения, — отвечал Сократ.
(62) Антисфен, ужасно обидевшись, спросил:
—Какой же поступок такого рода ты знаешь за мной, Сократ?
—Знаю, — отвечал он, — что ты завлек нашего Каллия к мудрому Продику, видя, что Каллий влюблен в философию, а Продику нужны деньги; знаю, что ты завлек его к Гиппию из Элиды, у которого он научился искусству помнить, и оттого с тех пор стал еще больше влюбчивым, потому что никогда не забывает ничего прекрасного, что ни увидит. (63) Недавно и мне ты расхваливал этого проезжего из Гераклеи[350] и, возбудив во мне страсть к нему, познакомил его со мною. За это, конечно, я тебе благодарен: человек он, мне кажется, в высшей степени благородный. А Эсхила из Флиунта[351] разве ты мне не расхваливал, а меня ему? И не довел ли ты нас до того, что мы, влюбившись под влиянием твоих речей, бегали, как собаки, разыскивая друг друга? (64) Так, видя, что ты можешь это делать, я считаю тебя хорошим завлекателем. Кто способен узнавать, какие люди полезны друг другу, и кто может возбуждать в них взаимную страсть, тот мог бы, мне кажется, и город склонять к дружбе, и браки устраивать подходящие: он был бы дорогим приобретением и для городов, и для друзей, и для союзников. А ты рассердился, как будто я обругал тебя, назвав тебя хорошим завлекателем.
—Теперь нет, клянусь Зевсом, — сказал Антисфен. — Если я действительно обладаю такой способностью, то душа у меня уж совсем набита будет богатством.
Так завершился этот круг бесед.
Глава 5[Спор о красоте между Критобулом и Сократом]
(1) Каллий сказал:
—А ты, Критобул, не хочешь вступить в состязание с Сократом о красоте?
—Клянусь Зевсом, не хочет, — заметил Сократ, — может быть, он видит, что сводник в почете у судей.
(2) — А все-таки, — возразил Критобул, — я не уклоняюсь. Докажи, если у тебя есть какие мудрые доводы, что ты красивее меня. Только, — прибавил он, — пускай он лампу поближе пододвинет.
—Так вот, — начал Сократ, — прежде всего я призываю тебя к допросу по поводу нашего дела: отвечай!
—А ты спрашивай!
(3) — Только ли в человеке, по-твоему мнению, есть красота, или еще в чем-нибудь другом?
—Клянусь Зевсом, — отвечал он, — по-моему, она есть и в лошади, и в быке, и во многих неодушевленных предметах. Я знаю, например, что и щит бывает прекрасен, и меч, и копье.
(4) — Как же возможно, — спросил Сократ, — что эти предметы, нисколько не похожие один на другой, все прекрасны?
—Клянусь Зевсом, — отвечал Критобул, — если они сделаны хорошо для тех работ, ради которых мы их приобретаем, или если они по природе своей хороши для наших нужд, то и они прекрасны.
(5) — Знаешь ли ты, — спросил Сократ, — для чего нам нужны глаза?
—Понятно, — отвечал он, — для того, чтобы видеть.
—В таком случае мои глаза, пожалуй, будут прекраснее твоих.
—Почему же?
—Потому что твои видят только прямо, а мои вкось, так как они навыкате.
—Судя по твоим словам, — сказал Критобул, — у рака глаза лучше, чем у всех животных?
—Несомненно, — отвечал Сократ, — потому что в отношении силы зрения у него от природы превосходные глаза.
(6) — Ну, хорошо, — сказал Критобул, — а нос у кого красивее, — у тебя или у меня?
—Думаю, у меня, — отвечал Сократ, — если только боги дали нам нос для обоняния: у тебя ноздри смотрят в землю, а у меня они открыты вверх, так что воспринимают запах со всех сторон.
—А приплюснутый нос чем красивее прямого?
—Тем, что он не служит преградой зрению, а дозволяет глазам сразу видеть, что хотят; а высокий нос, точно издеваясь, разделяет глаза барьером.
(7) — Что касается рта, — сказал Критобул, — то я уступаю: если он создан, чтобы откусывать, то ты откусишь гораздо больше, чем я. А что у тебя губы толстые, не думаешь ли ты, что поэтому и поцелуй твой нежнее?
—Судя по твоим словам, — сказал Сократ, — можно подумать, что у меня рот безобразнее чем даже у осла. А того не считаешь ты доказательством большей моей красоты, что и Наяды[352], богини, рождают Силенов[353], скорее похожих на меня, чем на тебя?
(8) — Больше я не могу тебе возражать, — сказал Критобул. — Пускай они[354], — прибавил он, — кладут камешки, чтобы скорее мне узнать, какому наказанию или штрафу следует мне подвергнуться. Только пусть они кладут их тайно: боюсь я, как бы твое и Антисфеново богатство меня не одолело[355].
(9) Тут девушка и мальчик стали тайно по очереди класть камешки. Тем временем Сократ, из опасения, что судьи могут быть введены в обман, хлопотал, чтобы лампу поднесли уже к Критобулу и чтобы наградой победителю от судей были не ленты[356], а поцелуи. (10) Когда камешки высыпали и они все оказались в пользу Критобула, Сократ воскликнул:
—Ай, ай, ай! Твое серебро, Критобул, не похоже на Каллиево. Каллиево делает людей справедливее, а твое, как и у большинства людей, имеет свойство совращать судей и в суде и в состязаниях.
Глава 6[Разговор Сократа с Гермогеном и сиракузянина с Сократом]
(1) После этого одни из гостей требовали, чтобы Критобул получал победные поцелуи, другие советовали ему попросить позволения на это у хозяина[357], иные шутили. А Гермоген и тут молчал[358]. Тогда Сократ, назвав его по имени, сказал:
—Можешь ли ты, Гермоген, сказать нам, что такое «скандалить в пьяном виде»?[359]
Гермоген отвечал:
—Если ты спрашиваешь, что это, я не знаю; но свое мнение могу высказать.
—Хорошо, — отвечал Сократ, — скажи нам это.
(2) — Так вот, за вином делать неприятность гостям — это, по-моему, и есть скандалить в пьяном виде.
—Понимаешь ли ты, что и ты делаешь нам неприятность своим молчанием?
—Даже когда вы говорите?
—Нет, когда перестаем.
—Так неужели ты не замечаешь, что между вашими речами волоса даже не всунешь, не то что слова?
(3) — Каллий, — сказал Сократ, — можешь ли ты помочь человеку, которого приперли к стене?[360]
—Да, — отвечал он, — когда раздаются звуки флейты, мы совершенно молчим[361].
—Уж не хотите ли вы, — сказал Гермоген, — чтобы я разговаривал с вами под звуки флейты[362], вроде того, как актер Никострат[363] декламировал тетраметры?
(4) — Ради богов, Гермоген, — сказал Сократ, — так и делай[364]. Как песня под звуки флейты приятнее, так и твои речи будут хоть сколько-нибудь приятнее от звуков, особенно если ты, как флейтистка[365], будешь сопровождать слова жестами.
(5) — Так когда наш Антисфен во время пирушки будет кого-нибудь опровергать, — сказал Каллий, — какая будет мелодия?[366]
—Для того, кого опровергают, — заметил Антисфен, — подходящей мелодией, думаю, был бы свист.
(6) Между тем сиракузянин, увидев, что во время таких разговоров гости не обращают внимания на его представления, а забавляются между собою, сердился на Сократа и сказал ему:
—Сократ, это тебя прозывают мыслильщиком?[367]
—Так это почетнее, — отвечал Сократ, — чем если бы меня звали не мыслящим.
—Да, если бы не считали тебя мыслильщиком о небесных светилах[368].
(7) — Знаешь ли ты, — спросил Сократ, — что-нибудь небеснее богов?
—Нет, клянусь Зевсом, — отвечал он, — но про тебя говорят, что ты не ими занят, а вещами самыми неполезными.
—Так и в этом случае окажется, что я занят богами: они посылают с неба полезный дождь, с неба даруют свет. А если моя шутка холодна[369], то в этом ты виноват, потому что пристаешь ко мне.
(8) — Оставь это, — продолжал тот, — а скажи-ка мне, скольким блошиным ногам равно расстояние, отделяющее тебя от меня[370]: говорят, в этом состоит твое землемерие.
Тут Антисфен сказал:
—Ты, Филипп, мастер делать сравнения: как ты думаешь, не похож ли этот молодчик на любителя ругаться?
—Да, клянусь Зевсом, и на многих других, — сказал Филипп.
(9) — Все-таки, — сказал Сократ, — ты не сравнивай его ни с кем, а то и ты будешь похож на ругателя.
—Нет, если я сравниваю с людьми, которых все считают прекрасными и наилучшими, то меня можно сравнить скорее с хвалителем, чем с ругателем.
—Именно сейчас ты похож на ругателя, раз говоришь, что все лучше его[371].
(10) — А хочешь, я буду сравнивать его с худшими?
—Не надо и с худшими.
—А с кем?
—Не сравнивай его ни с кем ни в чем.
—А если я буду молчать, не знаю, как же мне делать, что полагается за обедом.
—Очень просто: если не будешь говорить, чего не следует, — сказал Сократ.