—Да, — сказал я, — и сорные травы бросать на поверхности, чтобы сохли, а землю переворачивать, чтобы сырые части ее сушились.
Глава 17[Посев]
(1) — Относительно нови, Сократ, — сказал Исхомах, — наши мнения, как видишь, сходятся.
—Да, сходятся, — отвечал я.
—Что же касается сева, Сократ, не правда ли, ты находишь, что надлежащее время сеять — это то, которое как все прежние люди, так и теперешние на основании опыта признали самым лучшим? (2) А когда кончается осеннее время, чуть не все взирают на бога в ожидании, что он пошлет дождь на землю и дозволит им сеять.
—Да, Исхомах, — отвечал я, — все признали также и то, что не следует сеять в сухую землю, насколько это зависит от человека: очевидно, тем, кто сеял, не получив раньше повеления от бога, приходилось терпеть немалые убытки.
(3) — Так в этом, — сказал Исхомах, — все мы согласны.
—Да, — отвечал я, — чему бог учит, в том бывает такое согласие: вот, например, все без исключения находят, что зимой лучше носить толстый плащ, если кто может, и зажигать огонь все без исключения считают нужным, если есть дрова.
(4) — Но что касается сева, — сказал Исхомах, — многие держатся разных мнений относительно того, какой сев лучший — ранний, средний или самый поздний[464].
—Бог устраивает годы, — сказал я, — неодинаково: один год благоприятен для раннего сева, другой — для среднего, третий — для самого позднего.
(5) — Как же, по-твоему, лучше, Сократ, — спросил он, — выбрать один из этих сроков для сева, — все равно, много ли сеешь или мало, — или же сеять, начиная с самого раннего сева и кончая самым поздним?
(6) Тогда я сказал:
—По-моему, Исхомах, всего лучше сеять в каждое время: гораздо лучше, я думаю, получать каждый год хлеба достаточное количество, чем то очень много, то слишком мало.
—Значит, и в этом, Сократ, — сказал он, — ты одного мнения со мною, ученик с учителем, да еще высказываешь свое мнение раньше меня.
(7) — А что, — спросил я, — это хитрое искусство — бросать семена?
—Давай рассмотрим, Сократ, — сказал он, — и этот вопрос всесторонне. Что семена надо бросать рукой, и ты, я думаю, знаешь.
—Да, видел, — отвечал я.
—Но бросать, — сказал он, — одни умеют ровно, другие нет.
—Значит, для этого уже нужно упражнение, — сказал я, — чтобы рука, как у кифариста[465], умела подчиняться рассудку.
(8) — Разумеется, — отвечал он, — а если земля одна — тощая, а другая — жирная?
—Что ты хочешь этим сказать? — спросил я. — «Тощая» — не то же ли, что «слабая», а «жирная» — не то же ли, что «сильная»?
—Да, это я и хочу сказать, — отвечал он, — и спрашиваю тебя, равное ли количество семян станешь ты давать той и другой земле, или какой-то больше.
(9) — К вину, думаю я, надо подливать тем больше воды, чем оно крепче, — отвечал я, — на человека, чем он сильнее, тем больше тяжести надо накладывать, если что нужно нести, и если нужно кого содержать, я приказал бы богатым содержать большее число людей. А становится ли слабая земля сильнее, как подъяремный скот[466], если в нее бросать больше плодов, это ты мне объясни.
(10) Исхомах засмеялся и сказал:
—Шутишь ты, Сократ. Однако, уверяю тебя, если бросить семя в землю и затем, пока земля получает много питания с неба, снова запахать побеги от семени, это будет земле корм, у нее явится сила, как от навоза; но если дать земле питать себя все время до плода, то трудно будет слабой земле много плодов довести до зрелости. Да и свинье слабой трудно выкормить много поросят, пока они вырастут.
(11) — Ты хочешь сказать, Исхомах, — спросил я, — что в слабую землю надо бросать меньше семян?
—Да, клянусь Зевсом, Сократ, — отвечал он, — и ты с этим согласен, раз ты говоришь, что, по твоему мнению, всех слабых надо заставлять делать меньше.
(12) — А для чего, Исхомах, — спросил я, — ты посылаешь работников на поля окапывать посевы?
—Ты знаешь, конечно, — сказал он, — что зимою бывают сильные дожди?[467]
—Как же не знать? — ответил я.
—Так вот, предположим, что часть посева покрылась илом, нанесенным дождями, а некоторые корни от тока воды обнажились. Да и сорные травы из-за дождей часто начинают расти вместе с хлебом и заглушают его.
(13) — Да, — отвечал я, — все это, конечно, бывает.
—Так не находишь ли ты, — спросил он, — что как раз в это время посеву нужна какая-то помощь?
—Конечно, — отвечал я.
—Что же, по-твоему, надо делать, чтобы помочь покрытому илом посеву?
—Снять с земли бремя, — отвечал я.
—А что делать, чтобы помочь растениям, у которых обнажены корни? — спросил он.
—Присыпать к ним новой земли, — отвечал я.
(14) — А что делать, если сорные травы растут вместе с посевом, заглушают его и похищают у растений питание, подобно тому, как ни на что не годные трутни похищают у пчел то, что они сработают и уберут про запас для собственного питания?
—Клянусь Зевсом, следовало бы выкопать травы, — сказал я, — точно так же, как удаляют трутней из улья.
(15) — Так разумно мы поступаем, по-твоему, что посылаем работников окапывать? — спросил он.
—Конечно. Но вот что мне пришло в голову, Исхомах, — сказал я, — как хорошо приводить кстати сравнения. Ведь я страшно разозлился на сорные травы, когда ты упомянул про трутней, — гораздо больше, чем когда ты говорил о самих травах.
Глава 18[Уборка хлеба и очистка зерна]
(1) — Однако, — продолжал я, — после этого надо жать. Так поучи меня и насчет этого, если что знаешь.
—Хорошо, — ответил он, — если только не окажется, что ты и по этой части знаешь то же, что и я. Так вот, что хлеб надо срезать, ты знаешь.
—Как же не знать? — отвечал я.
—Так как же ты будешь срезать, — спросил он, — ставши, откуда ветер дует или против ветра?
—Нет, не против, — отвечал я, — и глазам и рукам бывает трудно жать против колоса и ости.
(2) — И резать станешь верхушку колоса или у земли?
—Если короток колос, — сказал я, — то стану резать снизу, чтобы солома была пригоднее; а если длинен, правильно поступлю, думаю, если буду резать посередине, чтобы ни при молотьбе ни при веянье не тратить лишнего труда без всякой надобности. А оставшуюся часть колоса, полагаю, можно или сжечь для удобрения земли, или бросить в навоз, чтобы его стало больше.
(3) — Вот видишь, Сократ, — сказал он, — ты и попался: и насчет жатвы ты знаешь то же, что и я.
—Боюсь, что так, — отвечал я, — мне хочется еще посмотреть, умею ли я молотить.
—Так это-то ты знаешь, что хлеб молотят подъяремным скотом? — спросил он.
(4) — Как же не знать? — отвечал я. — Знаю и то, что для молотьбы употребляется всякого рода подъяремный скот: волы, мулы, лошади.
—Так как ты думаешь, — спросил он, — они только лишь всего и умеют — топтать хлеб, когда их погоняют?
—Да что же еще могут уметь животные? — сказал я.
(5) — А чтобы они топтали что нужно и чтобы обмолот шел равномерно, чья это забота, Сократ? — спросил он.
—Ясно, — отвечал я, — что молотильщиков: они будут гонять животных по кругу и подбрасывать под ноги им то, что не вытоптано, и таким образом, очевидно, будут отлично уравнивать[468] гумно и очень скоро оканчивать молотьбу.
—Так, и это, — заметил он, — ты знаешь нисколько не хуже меня.
(6) — После этого, Исхомах, — сказал я, — мы будем веять зерно, чтобы его очистить.
—Скажи мне, Сократ, — сказал Исхомах, — знаешь ли ты, что если ты начнешь веять на той части гумна, откуда ветер, то мякина полетит через все гумно?
—Непременно, — отвечал я.
(7) — Стало быть, — сказал он, — она должна падать и на зерно.
—Да, важно, — сказал я, — чтобы мякина перелетала через зерно на пустую часть гумна.
—А если начать веять, — спросил он, — на подветренной стороне?
—Очевидно, — сказал я, — мякина сейчас же окажется там, где нужно.
(8) — А когда очистишь зерно до середины гумна, — сказал он, — сейчас ли, пока еще зерно лежит так рассыпанное, будешь веять остальное зерно, не очищенное от мякины, или же сгребешь чистое зерно к столбу[469] на возможно более узкое пространство?
—Да, сгребу, клянусь Зевсом, — отвечал я, — чистое зерно, чтобы мякина у меня перелетала на пустую часть гумна и не было надобности два раза веять одно и то же зерно.
(9) — Значит, Сократ, — сказал он, — ты и другого мог бы поучить, как всего скорее очистить зерно!
—Как видно, — сказал я, — я и сам не замечал, что это знаю. Да я давно уж думаю, не могу ли я быть золотых дел мастером, флейтистом, живописцем, хоть и сам этого не замечал: ведь и этому меня никто не учил, как и земледелию; но как я видел земледельцев, так видал и людей, занимающихся разными ремеслами.
(10) — Так вот, — сказал Исхомах, — я уж давно твержу тебе, что земледелие — самое благородное занятие даже и потому, что ему очень легко научиться.
—Ну хорошо, Исхомах, — ответил я, — я знаю это: видно, я сам не замечал, что знаю, как сеять[470], хоть и знал это.
Глава 19[Садоводство]
(1) — Не относится ли к земледелию, — спросил я, — и посадка деревьев?
—Конечно относится, — отвечал Исхомах.
—Так разве это возможно, чтобы я знал, как сеять, а как сажать деревья, не знал?
(2) — Будто ты этого не знаешь? — сказал Исхомах.
—А разве знаю? — сказал я. — Да я ведь не знаю, ни в какую землю сажать дерево, ни какой глубины и ширины рыть яму для растения, ни какой длины должно быть растение, когда его сажаешь, ни при каком положении в земле оно может лучше всего расти.