– Тише ты, идиот! – зашипел он на Антонио. – Хочешь, чтобы сюда сбежались все соседи? Ты что, и в самом деле настолько туп, что пошел наощупь? Смотри под ноги, осел, и иди вперед!
Изо всех сил Антонио старался не глядеть по сторонам – только на дверь, через которую следовало пройти. Но, не выдержав, он все же бросил взгляд в сторону дивана. Того самого, на котором совсем недавно, застыв в его памяти, словно на жуткой фотографии, лежали поваленные друг на друга бездыханные женские тела.
Диван, как и следовало ожидать, был пуст.
В окно, через которое они три с небольшим недели назад наблюдали за гибелью беглеца-республиканца, беспрепятственно проникал рассеянный лунный свет. Как театральный прожектор, он освещал все на месте трагедии. Стол все так же лежал на боку, стулья были в беспорядке разбросаны вокруг. Разве что тряпки из чемоданов собрали со всей комнаты и кинули в одну общую кучу, под окно.
Антонио разглядел на спинке дивана следы выпущенных Раулем пуль. Выбитый ими войлок клочьями торчал из шелковой обивки в нескольких местах. Взгляд Моредо выхватил странный переход цвета на сиденье дивана – его ткань местами была темнее, чем вокруг. Такого же цвета было и большое темное пятно на полу перед диваном. В нем воедино смешалась кровь всех убитых – ее почему-то никто не убрал.
Одновременно с тошнотворным спазмом, подкатившим к горлу, Антонио получил и грубый тычок в спину – от Рауля.
– Чего встал? То не хотел входить, теперь стоит и рассматривает мебель, будто это Национальный музей Прадо! Вперед, придурок!
Антонио с готовностью подчинился и выбежал из проклятой гостиной в коридор.
Саквояж, за которым они пожаловали, ждал их на том самом месте, где был спрятан. Забравшись под потолочную балку, Моредо сразу же нашарил его рукой.
– Ну что там? Все в порядке? – проявил нетерпение Рауль.
Сверху Антонио было видно, как заблестели хищные глаза его товарища.
– Да, – ответил он. – Не волнуйся.
Моредо спустился вниз и поставил саквояж на стол.
– Забирай, он твой.
– Мой, – повторил за Антонио Рауль. – Хорошо…
Хромая Пако подошел к столу и положил руку на саквояж – словно хотел через его толстую чемоданную кожу ощутить силу, исходящую от богатства.
Рауль щелкнул замком. Заблестевшее в лунном свете золото и драгоценные камни привели его в чувство.
– Сказать по правде, Антонио, лучше бы ты себе все-таки что-нибудь взял, – предложил Пако. – Мне бы так было спокойнее.
– Нет, Рауль, – Моредо был тверд. – Ни за что.
– Понимаешь, – продолжил напарник, – чем крепче ты будешь с этими богатствами повязан, тем больше у меня будет уверенности, что ты удержишь язык за зубами.
Антонио в ответ лишь пожал плечами. Все, что он хотел – чтобы эта страшная ночь побыстрее закончилась.
Моредо подошел к окну и открыл одну из его створок. После всех переживаний и перед тем, как снова идти через жуткую гостиную, ему захотелось подышать свежим воздухом.
Рауль поднял саквояж свободной от костыля рукой, словно к чему-то примериваясь. Вес был внушительным, да, но не таким, чтобы с ним не мог справиться один человек. Даже одноногий.
Пако вернул саквояж на стол и сунул руку в карман шинели. Обратно она вернулась с ножом.
Спрятав руку за спину, чтобы в случае, если Антонио неожиданно обернется, он не увидел угрозы, осторожным, по-звериному мягким шагом Рауль двинулся к нему.
– Это твое решение, Антонио, – произнес он, приближаясь. – Я уговаривал тебя поступить по-другому.
– Да, – подтвердил Моредо, не оборачиваясь. Закрыв глаза, он подставил лицо прохладному ночному ветерку. – Я так решил. И я не буду об этом жалеть.
– А я буду. Ты не представляешь, Антонио, как мне на самом деле будет жаль…
Рауль Пако точно знал, что сделает в следующую секунду. Сначала он ударит своего напарника в правую почку. Потом, когда ошеломленный Антонио повернется, нанесет ему два удара в печень. Затем, еще несколько раз, в область сердца. И на всякий случай, чтобы не было недоразумений, после этого он перережет Моредо горло.
Он сам виноват, этот глупый молодой и наивный андалузец Антонио. Рауль Пако ничего не забывает. И он не хочет жить в страхе, вечно помня, что где-то на свете есть человек, способный заново сделать его нищим или привести на виселицу.
Рауль занес руку с ножом, чтобы отправить Антонио Моредо на тот свет.
Глава 4. Бегство
– Эй! Тут кто-то есть?!
Крикливый, встревоженный голос, раздавшийся от входных дверей, к счастью для Антонио, заставил Рауля Пако изменить свои намерения.
– Тихо! – прошептал он мгновенно побледневшему Моредо. – Если это какой-то сосед или привратник и он один…
Антонио увидел нож.
– Что ты собираешься делать, Рауль? Так нельзя!
– Заткнись! Или я, клянусь…
В это время стало понятно, что привратник, или кто это там был, явился не один, а с компанией. Послышались голоса, как минимум трех мужчин:
– Бегите за полицией!
– Неси свет!
– Дверь взломана! Они еще внутри.
– Эй, голубчики! Не вздумайте шутить, у нас оружие!
Рауль изменил план на ходу.
– Бери саквояж и в окно, – отдал он приказ Антонио. – Но сначала поможешь мне с костылем.
Тем же способом, как до этого бежал от полицейского патруля хозяин квартиры, ее покинули и Рауль с Антонио. Моредо спустил на крышу соседнего дома Рауля, затем скинул ему саквояж, и сам тоже полез в окно.
В этот момент на пороге комнаты появился вооруженный охотничьим ружьем пожилой человек в пижаме – вероятно, разбуженный ночными «гостями» сосед. Мужчина направил ружье на Антонио и громко скомандовал:
– Руки вверх!
Антонио, к тому времени уже почти вылезший в окно, немедленно подчинился, и именно поэтому, утратив опору, гулко рухнул вниз на жестяную кровлю.
Вместе с хромающим Пако они побежали прочь по крыше, слыша проклятия, несущиеся им вслед.
– Я вас запомнил, мерзавцы! – потрясая ружьем, кричал человек в пижаме. – Вас все равно поймают! Разрази вас гром, подлые воры! Эх, если бы у меня было заряжено ружье…
К утру Антонио и Рауль вернулись в казармы.
К обеду их арестовали.
Глава 5. Тюрьма и война
Двое воров в полицейских шинелях.
Физиономию одного из них запомнил сосед с ружьем, а второй, хоть и прятал лицо, но совершенно точно был хромым, на одном костыле.
Отпираться не имело смысла.
Свою вину признали оба, хотя говорил в основном Рауль. Да, после участия в полицейском аресте, они обратили внимание на богатую обстановку в этом доме, и решили наведаться туда еще раз. Маленькое жалование и слабая сила воли – вот настоящие виновники, которых, к сожалению, к суду никак не привлечь.
Что до саквояжа, который видели в руках убегавших, Рауль объяснил это просто и убедительно: саквояж они принесли с собой, чтобы было, куда складывать вещи. Но выбросили по дороге на одной из крыш – он все ведь равно был пустой.
Искать «пустой» саквояж никто не стал.
Что до того, куда он на самом деле девался, об этом знали только Антонио и Рауль. На территории казармы, где одновременно проживают несколько сотен человек, прятать сокровища было глупо, какое бы укромное местечко не удалось отыскать. Пако и Моредо закопали их в развалинах на окраине города, которых, спасибо, войне, в Мадриде в то время было в изобилии.
Приговор, который бы вынес им трибунал в военное время, был бы суровым и однозначным – позорное повешение. Но, учитывая уже мирный период, а также заслуги Рауля Пако в военных действиях и молодость Антонио Моредо, смертный приговор им заменили на 20-тилетний штрафной батальон.
Что, походило на смерть не менее чем повешение.
Антонио, которого в Санта-Монике все еще ждала невеста, решил ничего ей не сообщать. По его просьбе ей написал Рауль, сообщив, что Антонио погиб на службе, и чтобы она его больше не ждала. Она ответила письмом полным горя и отчаяния. Для Антонио это было одновременно и самым счастливым и самым трагическим событием за последние дни (и на многие дни вперед, как оказалось, тоже).
Раулю сообщать о своей участи было тоже некому. Единственная живая душа, к которой он был привязан, была его сводная сестра, Катарина, которая много лет назад также нашла приют у священника Алонсо. Именно ее он называл «свое бабой» и «невестой» в грубых солдатских разговорах. Но делал это в шутку, судя по всему, относясь к ней с трогательной, нежной заботой, идущей сильно вразрез с впечатлением, которое он производил всем остальным поведением.
Пако написал ей короткое письмо, в котором попрощался, но посоветовал при этом «ждать хороших новостей». В его планы входило сбежать из штрафного батальона, и, забрав из-под развалин саквояж, уехать из страны. Вместе с ней, как можно дальше. Наверное, в ту самую Америку, принимающую людей с толстыми пачками долларов не менее охотно, чем людей с чистыми паспортами.
Но… Как известно, желаешь к вечеру попасть под грозу…
Вышло так, что на свободе спустя два с половиной года оказался не Рауль Пако, а Антонио Моредо, не помышлявший ни о побеге, ни о бегстве заграницу.
Сначала тюремные двери перед ними обоими распахнула война – та самая, которую учуял точный на кровь животный нюх Пако. Хотя официально Испания не принимала участия во Второй Мировой, отдельные ее армейские части немного повоевать успели – разумеется, на стороне Германии. Примерно пополам они состояли из идейных антикоммунистов, желавших отомстить Советам, от бомб и снарядов которых погибли их родные в гражданскую войну в Испании, и криминальных «отбросов». Типа, Рауля и Антонио, ухватившихся за возможность получить свободу, искупив ее своей и чужой кровью.
«Голубая дивизия», названная так по цвету форменных рубашек фалангистов, была включена в состав Вермахта, как «250-я пехотная», и, в составе четырех полков, отправлена на Восточный фронт. А меньше чем через год Моредо получил ранение, которое отправило его домой. Пра