на это указывающих, не было.
Единственной зацепкой по-прежнему был окурок с помадой – и то, уничтоженный добросовестно выполняющей свою работу горничной. Рыжий американец предположил, что он принадлежал проститутке? Ну что ж, придется опросить всех ночных бабочек Санта-Моники. Не так-то уж их и много. Хотя… Какой смысл? Зачем им травить своего клиента? Что у него было кроме смены белья, занудного характера и пары фотографий в его дурацком портфеле?
– Интересно, почему вы допрашиваете только нас? – прохрипел Саласар, прерывая размышления Линареса.
– Что вы имеете в виду?
– Есть еще один человек, замешанный в этой истории не меньше любого из нас. Ваша Анна Моредо.
Энтони Макгиннел покачал головой от возмущения, но вслух ничего не сказал. Хосе тоже покривился, но скорее со смехом – от нелепости предположения Саласара.
– Вы в своем уме? – ответил комиссар. – Думаете, слепая наощупь пробралась через полгорода, выкурила на веранде Батисты сигаретку, отравила кувшин с водой, и незаметно вернулась обратно на свой трехногий стул?
В кабинете снова повисла тишина. Все слова, похоже, были сказаны. Мэр, согласно своей кипучей натуре, поглядывал на часы, мысленно находясь уже в следующих по плану делах.
– Хорошо. Давайте, на этом закончим, – предложил комиссар, поднимаясь. – Но я хочу, чтобы вы все запомнили то, что я вам сейчас скажу. Я найду того, кто это сделал. Обещаю. И, так как я почти уверен, что он сейчас находится в этой комнате, вам всем запрещено покидать пределы региона.
Перечить комиссару не стал никто, даже Саласар.
Комиссар позвонил в участок, чтобы Серхио Бунимара принес официальные бланки с запретом покидать Санта-Монику и ее окрестности, а также все необходимое для снятия отпечатков пальцев. Надо было проверить – правду ли говорят те, кто утверждает, что в номере Батисты их никогда не было.
В ожидании сержанта все вышли на свежий воздух. Который, впрочем, освежал мало – в конце августа в Санта-Монике было жарковато всегда.
В жизни не притрагивавшаяся к табачным изделиям Фернандес и закурившая тонкую длинную сигарету Агнешка вновь отошли в сторонку и продолжили свой разговор. Родригес, как приклеенный к польской красавице, также стоял рядом, изредка подкидывая в женский разговор неслышные с того места, где расположился комиссар, реплики.
Хавьер Игнасио стоял в одиночестве, возле крыльца, ковыряя носком туфли площадную брусчатку.
Саласар уселся с сигаретой, на скамейку, в тени молодых платанов, высаженных вдоль длинной стороны площади с обоих краев.
Комиссар достал из кармана пиджака трубку, изо всех сил борясь с желанием почувствовать зубами ее успокаивающий щербатый мундштук.
– Все носишь с собой? Тянет? – участливо поинтересовался Эмилио Ортега.
– В такие моменты – еще как, – признался комиссар.
Саласар поднялся со скамейки и подошел к ним. Покосившись на мэра, он произнес:
– Отдайте мне мое оружие, инспектор.
– Что? Сейчас!
Комиссар рассмеялся и спрятал трубку обратно в карман – слабость прошла.
Сильвио придвинулся к Линаресу и произнес полушепотом:
– Этого болвана отравили в тот момент, когда он жил под моим именем. Я думаю, что настоящая цель – это я. Верните мне мое оружие, комиссар. Я требую. Серьезно.
В словах Саласара было разумное зерно. Стать причиной еще одной смерти комиссару не хотелось.
– Хорошо. Я позвоню в участок, – сказал он, доставая телефон. – Но знайте, что я слежу за вами. И вы по-прежнему мне не нравитесь, Саласар.
– А кому я нравлюсь? – расхохотался Сильвио совершенно искренне и отошел.
– Не нравится мне все это, – тревожно заметил Ортега. – Чем он занимается вообще, что у него пистолет и разрешение на него?
– По документам «частная охрана и консультации по безопасности», – ответил Линарес. – Небольшая конторка в Лиссабоне. Но, думаю, просто мелкий жулик на побегушках у жуликов более крупных.
Фернандес, тем временем, закончила разговор с Агнешкой и отправилась обратно в здание, тоже прижимая к уху телефонную трубку – рабочий день мэрии был в самом разгаре.
Одновременно зазвонил телефон и у Ортеги. Извинившись, он принял звонок и отошел в сторону.
Линарес, позвонивший в комиссариат насчет «беретты» Саласара, свой разговор закончил одновременно с Ортегой.
Мэр подошел попрощаться. Вид у него был мрачнее пришедшей с гор ноябрьской тучи. Видимо, отказался и тот инвестор, которого он лично провожал до машины.
– Что, плохи наши дела? – проявил участие комиссар.
– Даже не спрашивай. Вынужден тебя оставить. У меня срочные дела.
Обнявшись, и похлопав друг друга по спинам и плечам на прощание, друзья расстались.
Глава 3. Новый подозреваемый
Остаток дня ушел у комиссара на оформление бумаг для Севильи. Время отправиться к донье Анне, которую тоже следовало, если не допросить, то, уж, по крайней мере, поставить в известность о случившемся, у него нашлось только на следующий день, ближе к полудню.
Но так было даже лучше.
Во-первых, компанию ему составил Эмилио Ортега, у которого тоже получилось выкроить часок среди бесконечных дел.
А, во-вторых, появилась еще кое-какие новости.
Донья Анна встретила визитеров настороженно:
– Зачем вы здесь? Только не говорите, что нашелся еще кто-то, кому нужен этот проклятый клад!
Комиссар прокашлялся и сказал:
– В некотором роде наоборот, донья Анна. Один из них умер.
– Святая мадонна! – перекрестилась старуха. – Кто? Надеюсь, не эта польская дурочка? И не малый из Америки? Хоть я и не перестаю желать лютой смерти его папаше, он-то тут ни при чем. А может господь услышал мои молитвы, и окочурился как раз он, эта скотина?
– Это первый Сильвио, донья Анна, – сообщил комиссар. – Бенито Батиста. Тот, которого вы нюхали.
– Ого. Вот как… – слепая с печалью удивилась. – Мне, конечно, рассказали, что один из постояльцев Франчески отправился на этаж выше гостиницы, но я и представить не могла, что это наш прокаженный. Бедолага. Мне сказали, отравление. Это правда?
– Да. И, судя по всему, намеренное, – Линарес приступил к изложению последних новостей, о которых пока не было известно даже Ортеге. – Вы же помните: кто-то повадился травить собак в нашем городе?
– И не только. Еще птиц и рыб! – добавил мэр. – Кстати, Эстебан. Ты давно мне обещал поймать этого мерзавца!
Линарес пропустил упрек мимо ушей:
– Так вот, – продолжил он. – Макс Рибальта заметил, что у животных и отправленного на тот свет Батисты, чрезвычайно схожие симптомы. Паралич дыхательных путей с остановкой сердца. Он провел вскрытие собачьего трупа, всех мертвых животных мы, как вы знаете, доставляем ему…
– Откуда я должна это знать! – фыркнула Анна.
– При больнице есть небольшой крематорий, – пояснил мэр.
– И он выяснил, что яд тот же самый, – закончил Линарес. – Понимаете, что это значит? Батисту прикончил тот же, кто до этого потравил в нашем городе птиц, рыб и собак!
– Боже… Но зачем? Что за ерунда? – усомнился мэр.
– Какой-то сумасшедший? – предположила Анна.
– Не думаю, – комиссар наклонился вперед, чтобы иметь возможность говорить вполголоса: – Первым в нашем городе отравили пса вашей соседки Луизы, донья Анна. Так?
– Гектора, – кивнула слепая. – Наверное.
– Где в тот вечер была ваша знаменитая бутыль с вином?
– Тут, – ответила Анна. – Вино я в те дни брала с собой, но не пила. С лекарствами, сказали, не стоит. Оставляла на ночь тут, вместе со стаканом. Их, кстати, сперли. Чертовы алкаши-туристы…
– Все не так просто, донья Анна, – комиссар придал тону серьезности. – Гектор ведь нередко лакал у вас прямо из стакана…
– Что?! – слепые глаза Анны Моредо полезли на лоб.
Если вы не знали, собаки Санта-Моники были самыми пьющими в регионе, а то и во всей Андалузии. Традиция кормить их кусочками хлеба, смоченными в вине, уходила корнями в глубину веков. По легенде, мать блаженного Августина, пытаясь спасти сына от безудержного пьянства, на его глазах вылила вино в канаву, откуда им налакались местные псы. Неадекватное поведение животных привело Августина к выводу, что лучше оставаться человеком.
Легенда легендой, а до последнего времени на всех городских праздниках эту варварскую традицию было принято соблюдать. Собаки гуляли вместе с людьми, напиваясь сангрией и кавой до синих блох. А между красными датами календаря искали выпивку самостоятельно – стаканчик красного вина, стоящий возле слепой старухи, был легкой добычей. Гектор, пес ее соседки Луизы, на свою беду знал это преотлично, и наведывался к Анне словно завсегдатай-пьянчужка в любимую таверну.
– Я думал, вы знаете, – комиссар переглянулся с мэром. – Я сам это видел раза четыре.
– Я тоже, – подтвердил и Ортега.
– Вот еще! Знала! – возмутилась Анна. – Стала бы я пить после псины! Вы ненормальные?
– В общем, я думаю, вашим вином он и отравился, – вернулся Линарес к главной теме. – Именно поэтому убийца и похитил потом бутыль со стаканом. Чтобы уничтожить улику.
– Отравить слепую? – мэр был вне себя от возмущения. – У кого на такое могла подняться рука?
– Знаю у кого, – процедила Моредо. – И вы тоже. Он приходил ко сюда чуть позже: хрипел мне в лицо своим перегаром!
– Его я уже проверил, – ответил комиссар, понимая, что Анна говорит о пьяной выходке Сильвио. – Тогда Саласара еще не было в Санта-Монике. Я проверю еще раз, но, считаю, стоит рассмотреть и другие варианты. Кто был у вас в тот день? Вы должны помнить, – Линарес на всякий случай сверился с блокнотом, – ведь это было на святую Анну.
– Да тьма народу! – ответила старуха. – Я популярнее, чем вид на ратушу, вы оба знаете. Тем более в такой день. Лучше спроси своего друга, Эстебан. Эмилио? Ведь ты тоже тогда просидел у меня не меньше часа?
– Точно, – подтвердил Ортега. – Я привез вам новый телефон.
– Помнишь, кто тут был? – с надеждой спросил комиссар. – Кто-нибудь трогал вино или стакан?