Жизнь сапиенсов не текла спокойной полноводной рекой от физического рождения до физической смерти, но катилась этаким бестолковым каучуковым комом, к которому прилипала всякая гадость.
Благое намерение обязательно извращалось и становилось своей противоположностью.
Появился «золотой миллиард» избранных, который жирел, прочим в качестве обеденного стола была уготована помойка.
Над несущими правду издевались, сажали в психушки.
Лаборатория Эрияура вносила в эту монотонность некое разнообразие. Квазоиды, например, в отличие от представителей человеческого рода были за общий порядок и против разрушительных войн. Да, да, как ни странно. На Земле они были более хозяева, чем люди. А ньюмены, которых Эрияур наделял человеческими душами, по сравнению с человеком вообще были идеальны. Чистоплотны, не жадны, уважительны к Природе. Где душе лучше: в теле хапуги-олигарха, который ворует и ворует, или в теле бескорыстного ньюмена? (Заблудших Трампа и Деметруса в качестве примера не берем).
Так что в земном хаосе творения Эрияура создавали определенный порядок.
Рассмотрим теперь, каков этот порядок с точки зрения морали.
Положим, Эрияур выпускает в жизнь квазоида с квалификацией «белый маг». Тот, выбрав подходящего сапиенса, открывает в нем внутренний компьютер. Дело вроде бы хорошее, поскольку сапиенс начинает щелкать интегралы, как сумасшедший, и вообще тянется к вещам многосложным, сугубо техническим, которые многим не по зубам, но при этом сапиенсу становятся неинтересны вещи неконкретные, замешанные на чувствах и умозрительных ценностях, к каковым можно отнести любовь. Или, скажем, патриотизм.
Да, квазоид не кинет на тротуар заплеванный окурок, однако совершенно спокойно пройдет мимо нищего. Чужая беда не его стезя, он лучше создаст такие условия, чтобы нищих не было. Вот тебе лопата — работай. Не хочешь — заставим, не умеешь — научим. Не хочешь и не умеешь — отдай свою душу Папе Эрияуру, он распорядится, как надо.
Всё густо замешано на трезвом расчете.
Внутренний компьютер — не единственный из «даров», которыми детища Эрияура наделяли сапиенсов. Были и третий глаз, и паранормальные способности, и искусство врачевать, и овладение чернокнижием. Наведенные вибрации вскрывали в человеке то, чем он шутя владел раньше.
Что это? Прогресс? Но почему он шел от отпрыска Подземного Владыки, каковым ныне являлся посаженный Люцифером Гагтунгр?
Посмотрите-ка, что получается. Когда человеку приспело пройти тяжкий путь плотского существования, явился Люцифер, который лихо перерезал пуповину, связывающую человека с эфирным миром. Если бы не должно было быть этого этапа, почему не вмешались Владыки, почему не восстановили прежний порядок? А потому не восстановили, что получить этот опыт человеку было предопределено. И Люцифер тут был как нельзя более кстати. Другой вопрос, что совершив это, он возгордился, переоценил свою персону.
И теперь, накануне Апокалипсиса, то есть очищающего Хаоса, появился уже не Люцифер, а его слуги, показавшие человеку — вот кто ты есть на самом деле. Не исключение из правил, не единственный сапиенс во Вселенной, не царь Природы, а её часть. Как часть Природы, владеющая знанием, которое раньше было тайной за семью печатями. Всё вернулось. Пока единицам, но вскоре вернется ко всем.
Впору Люциферу наподобие Кинг-Конга громко колотить себя в грудь, но нет, опять он, бедолага, всего лишь оказался впереди паровоза, показал невиданную прыть.
И это было предопределено Всевышним.
Просто лишь стараниями падшего ангела пришло чуть раньше. Всего-навсего.
Глава 32. Новое указание
Куски отливающего серебром мяса на четверть заполнили мусорный контейнер. Мясо это сегодня же вечером будет сброшено в океан подальше от острова, его сожрут акулы.
Итак, от Лео ничего не осталось, зато Мамаут располагал теперь весьма неутешительной информацией: ученый Леванди овладел сознанием лунного человека Лео. Связь работала на генном уровне, каждый кусочек лунного человека подчинялся Леванди. Об этом Мамауту рассказали точнейшие приборы.
Мамаут окатил препараторскую водой из шланга, смыв в канализацию крошки и ошметки, после чего вымылся под душем и отправился на доклад к Эрияуру.
Эрияур был трезв и сумрачен. Молча выслушал сообщение Мамаута, потом сказал:
— Трамп уведомил, что Джина скрылась с Шоммером. Не подчинилась. Они перестраиваются, мой мальчик. Иррациональное побеждает рациональное.
— Что будем делать, мой Повелитель? — спросил «мальчик» Мамаут.
— Подождем, может, Джина — единственный случай, — сказал Эрияур. — Если нет — они бесполезны, ибо наследуют качества человека.
И добавил бесцветным голосом:
— Джину, как рассадник, уничтожить.
— Слушаюсь, мой Повелитель, — сказал Мамаут. — Я сразу понял — на людишек надежды никакой. Физиология неподходящая. Агрессивная физиология, подминающая. Что касается одухотворения — это задача, в принципе обреченная на провал. Спеси в них, в людишках, много, Создателя не слушаются. И это передаётся ньюменам.
— Какого Создателя ты имеешь в виду? — вкрадчиво спросил Эрияур.
— Создателя ньюменов, — ответил Мамаут, не моргнув глазом. — Вас не слушаются, мой Повелитель.
— Так и говори, — сказал Эрияур. — А то можно понять двояко. Того Создателя мы не приемлем. И не бери на себя слишком много относительно одухотворения. Не твоего ума это дело.
— Слушаюсь, мой Повелитель, — рявкнул Мамаут. — Не моего ума это дело.
Раздались тяжелые шаги, в Верховный Отсек вошли Фердинанд и Жулио Кострец. Были они высоки и широки, настоящие гиганты, и если в чем-то уступали Мамауту, то самую малость.
— Слышу, слышу брата Мамаута, — сказал Жулио. — Как всегда выказывает полнейшую преданность.
— Советую и тебе делать то же самое, — произнес Эрияур.
— Несомненно, мой Повелитель, — отозвался Жулио. — Несомненно.
Подойдя, он лобызнул Эрияура в полусферу, отошел. Фердинанд также подошел, навис.
— Ящик пива и два фунта чесночной колбасы, — констатировал Эрияур. — Точно?
— Совершенно верно, шеф, — ответил Фердинанд, целуя полусферу. — Вы классный диагност, шеф.
— Отойди, не воняй, — сказал Эрияур. — Не нравятся мне твои человеческие привычки. Поди, здорово втянулся.
— Образ жизни, шеф, — пробасил Фердинанд. — Принято обмывать каждую сделку, каждую удачу. Неудача обмывается особо, тут она совмещается с поминками. Не пьешь — значит, брезгуешь. Кровная обида.
— Молодцы, что быстро прилетели, — сказал Эрияур. — Я вот зачем вас пригласил. Восстал ньюмен, взбунтовался лунный человек. Это настораживает, и мы с Мамаутом принимаем соответствующие меры. У вас, ребятки, коль вы живете среди людей, задача следующая: организовать бригады из надежных квазоидов, пусть проверяют своих собратьев — не завелся ли где вирус неповиновения. Не проявляется ли где излишняя самостоятельность, граничащая с изменой. Дегенератов карать беспощадно. Короче, жесткая чистка.
— Это называется бей своих, чтобы чужие боялись, — заметил Жулио.
— Молчать, — сказал Эрияур. — Лучше перебдеть, чем недобдеть. Чем потом локти кусать, которых нету.
— Рискну вмешаться, шеф, — кашлянув, произнес Фердинанд («Ишь, кашлять научился, сволочь», — неприязненно подумал Эрияур). — Не ловим ли мы блох? Я имею в виду — не будем ли мы заниматься чепухой? Поясню: квазоид работает по чисто логической схеме, и человеческий фактор, как в ньюмене или лунном человеке, в нём исключен. Откуда взяться измене, шеф?
— Даже тут, в штабе, в центре рождаются флюиды неповиновения, — веско сказал Эрияур. — У верных подчиненных. Что же говорить о тех, кто далеко и не наделен таким разумом, как ты, Фердинанд? Не вынуждай меня сомневаться в твоей преданности.
Он сделал эффектную паузу, заставив Фердинанда замереть, потом продолжил:
— Смута, этот вредный вирус, идет от известной вам троицы. Приказываю найти и уничтожить выродков. Бросить на это свободных квазоидов. Мне в моем доме разносчики заразы не нужны. Ты, Мамаут, тоже подключишься к этой акции.
— Слушаюсь, мой Повелитель, — сказал Мамаут. — Значит, как я понял, предыдущее указание отменяется? То самое указание, касаемое архитектоники.
— Я понимаю твою осторожность, Мамаут, — усмехнулся Эрияур. — Не волнуйся, я сейчас в прекрасной форме, не переиграю. Предыдущее указание отменяется. Свободны.
Гиганты щелкнули каблуками и покинули отсек. Лобызать сиятельную лысину не стали, ибо Эрияур, сказав последнее слово, отключился.
— Что, братаны, по пиву? — предложил Фердинанд. — У меня в тарелке ящик.
— А смысл? — произнес Жулио. — Только утроба заржавеет.
— Не скажи, — возразил Фердинанд. — В пиве есть бродильный продукт. Если его по-умному запустить в ионообменник, такой кайф получается.
— Дуреем мы, братцы, — сказал Мамаут. — Чем больше с людьми, тем больше дуреем. Размягчаемся. А надобно быть жесткими. Зачем мы в этом мире? Чтоб карать врагов и защищать Папу. Хуже нет лишних мыслей. От них и дуреем. А все мысли от людей.
— Это ты классно загнул, братан, — одобрил Фердинанд. — Особенно насчет Папы. Защищать мы его будем, это никто не спорит, только уж больно у него идеи заковыристые. Провести ревизию армии квазоидов. Да он хоть представляет себе, сколько в этой армии? Вот тут-то мы точно одуреем.
— Ну, я не знаю, — осторожно проронил Жулио и покосился на Мамаута.
— Приказы не обсуждаются, — сказал Мамаут. — Мы ведь, братцы, кто? Мы — утюги, которые смастерил Папа Эрияур. Утюг должен гладить, а не рассуждать. Верно я говорю? Иначе свихнешься.
— Мы не утюги, — возразил Фердинанд. — Подо мною тысячи человечков. Я босс, я могу любого из них раздавить, как клопа. Какой же я утюг? Жулио — тот вообще с президентами в обнимку. Это, братан, уже высший класс. Мы в этом мире шишку держим, поэтому не больно-то охота дурацкие приказы выполнять.
— Ну, это ты, брат, тово, — сказал Жулио. — Возгордился. Надо помягче, поделикатнее. Давай-ка я тебе, брат, руководство по дипломатии при случае подкину. Подучишься, подшлифуешься, настоящей лисой станешь. А то из тебя прожженный волчара торчит. Весь в шрамах от драк.