И вот автобус подъехал, над головой у Аси стукнули дверцы. Мужчина вошел в автобус, и тот сразу же отъехал. Ася посчитала до десяти и выскочила на остановку. На остановке и на площади никого не было. Автобус уезжал в сторону города.
Ветер все дул, тучи все серели, но дождь никак не шел, словно ждал чего-то. Стемнело, как вечером. Ветер выдул из Аси грусть, и вместо нее осталась пустота. Не было ни обиды на родню, на маму, ни печали, ни радости – ничего.
И Ася побежала домой дальним путем, чтобы ветер бил в лицо. Остановилась отдохнуть посередине гоночной трассы, напротив памятника Ленину. Немного отдышалась, посмотрела на Ленина и спустилась к нему.
Выкрашенный серебрянкой памятник стоял раньше на постаменте, к которому вела асфальтированная дорожка. По ней на праздниках подносили цветы и венки. Потом постамент убрали, а Ленина переставили. Венков Ленину больше не подносили, и дорожка вела в пустоту. Слева от Ленина стоял обелиск погибшим пионеркам, за ними – колокол с куполом и крестом наверху. На Пасху и Рождество из соседней деревни приезжал батюшка, и тогда звонили в колокол.
Обелиска Ася побаивалась и старалась не смотреть в его сторону. Даже проезжая мимо на велосипеде, она чувствовала, как по спине проходится холодок. Набравшись храбрости, она подошла ближе. Обелиск выветрился от времени, из него торчали голые куски гранита. На верхушке краснела пятиконечная звезда, а на железной табличке были выбиты имена:
1947
Аня Сидорова
Тоня Нейман
Люба Михайлова
Гуля Каримова
Ната Коваль
И еще ниже:
Дорогим, любимым девочкам от родителей.
Ася села в самом конце заросшей асфальтированной дорожки и начала говорить в пустоту, ни к кому не обращаясь, и одновременно – Ленину, пионеркам и колоколу с крестом:
– Пусть Таня уже перестанет плакать и встанет с кровати. Пусть Премерзкий перестанет быть мерзким и станет обычным хорошим индюком. Пусть мама уже приедет, и пусть дядя Миша построит новый сарай. Хочу, чтобы тетя Маша перестала обо всех волноваться, а бабушка – быть вредной. Еще хочу, чтобы никто никогда не нашел сокровища и чтобы… чтобы… чтобы все было хорошо.
Ася посидела еще немного, казалось неудобным просто встать и уйти. Она вытянула вперед ладони – на них упали первые капли дождя. И тогда она подскочила и побежала домой, а дождь шлепал по спине, лицу и волосам.
Когда она добежала до дома, вода хлестала с неба во всю силу. Она сбросила шлепанцы и, отжимая одежду руками, вошла в прихожую. Туда набежала встревоженная родня.
– Ты где была? – спросила тетя. – Потеряли тебя. Гроза такая.
– Промочился-то робенок, хосспади, – ахнула бабушка.
– Она тетю Люду с автобуса встречала, – сказала Лена с порога.
Они с Ирой вытирались полотенцами – бегали искать Асю в сарай.
– Ну чего ее каждый день встречать-то, когда приедет, тогда приедет, – нахмурилась тетя.
– Вы ее еще за то, что ждет, поругайте, – раздался голос Тани. Она прошла мимо всех в ванную и принесла оттуда сухое полотенце. – Раздевайся, – сказала она Асе.
– Ставьте чай, – скомандовала тетя Маша.
Мертвые пионерки
Ветер сорвал с крыши сарая листы фанеры. Между стойлами свиньи и коровы с потолка хлестал водопад. Тетя и дядя побросали дела и ушли устранять аварию. Свинью и корову увели под навес для сена. Премерзкого дядя загнал к курам, и он вел там себя смирно, никого не гонял и не щипал – испугался непогоды. Утят дядя отгородил листом фанеры и прикрыл сверху старым плащом. Асю не пустили посмотреть, но утята, по словам тети, сразу уснули, как будто не было ни грозы, ни грома.
Потом в сарай ушла и Таня.
– Горюй не горюй, а придецца помогать, – сказала бабушка.
Она ходила туда-обратно по дому, выглядывала в каждое окно. Постояла на крыльце, смотрела на дождь. Когда дождь взял передышку, она открыла окна. С неба падали мелкие, частые капли. В доме стало прохладно впервые с начала лета.
Ася, Ира и Лена смотрели из окна детской на побитый ливнем и ветром огород. Яблоня склонила ветки, усеянные ранетками, к земле. Ягодные кусты распластались, как осьминоги. Зелень, морковка, огурцы и остальные овощи лежали прибитые, будто неживые. Асе показалось, что сейчас им очень больно и они так обессилели, что не могут подняться.
– Баба, они умрут? – спросила Ася, кивая на зелень.
Ира и Лена засмеялись, но бабушка ответила серьезно, будто, как и Ася, думала о морковке и петрушке как о живых людях:
– Ничиво с ними не случица. Дождем, как жизнью, побило. За ночь воды напьюца и подымуца. Измучились от жары, бедные.
В шесть вечера стало темно, как ночью. Девочки закрыли все окна в доме. Из маленького окна сарая, выходящего в сторону дома, был виден тусклый свет керосиновой лампы.
Дождь опять хлестал. В переполненный баллон, как в озеро, бил водопад с крыши. Вода выливалась через край и стекала по дорожке. Ветер налетал, завывая, бился о крышу с грохотом, словно кидал огромные камни. Каждый раз, когда наверху грохотало, девочки и бабушка втягивали голову в плечи. В доме было вроде и не страшно, но муторно и тоскливо без Тани и тети.
Собрались ложиться спать, но без чая обычно не ложились, поэтому вскипятили воды, заварили чай. Сели как обычно, но чай вышел беспокойным. То бабушке казалось, что из сарая зовут помогать, то крыша дребезжала так, словно сейчас свалится прямо на башку. Ася то и дело вставала из-за стола, чтобы выглянуть во все окна – интересно было, что происходит у соседей. Но везде была темнота. Пока Ира и Лена убирали со стола и мыли посуду, бабушка начала укладываться.
Ася почитала ей «Анжелику», но бабушке быстро надоело:
– Иди, спите с Богом. И ангелы с вами во Христе. – Она зевнула и перекрестилась.
К полночи свет в сарае потух. Никто не возвращался, но пойти посмотреть, что случилось, девочки боялись. Легли в кровати. Стало холодно, поэтому повытягивали из шкафов зимние ватные одеяла и укутались в них, сидели и смотрели, как догорает фитилек. Его хвост лежал в озерке растопленного жира, голова горела, освещала детскую оранжевыми полосами. Фитилек догорит и упадет в жир, и тогда потухнет.
– Давайте страшилки травить, – предложила Ира, хотя рассказывала всегда только Лена, а остальные слушали.
Ася подобрала ноги на кровать на случай, если будут рассказывать про черта под кроватью, который хватает за голые ноги.
– Про подкроватного черта рассказать? – спросила Лена.
– Не-е-е-ет! – в один голос протянули Ася и Ира.
– А про мертвых пионерок рассказывала? – спросила Лена.
– Не-е-е-т!
– Рассказать?
– Да-а-а-а!
– Ну слушайте. Дело было в сорок седьмом.
Ася вспомнила обелиск и список имен.
– Школы у нас тогда не было, и дети ходили пешком в Приречное. А это – три километра! – Лена сделала большие глаза.
– Почему на автобусе не ездили? – подозрительно спросила Ира.
– Потому что денег не было – война только закончилась, и все были бедные.
Ира и Ася поерзали, шутка ли – три километра в одну сторону!
– И вот один раз была зима, пять девочек делали стенгазету и пошли из школы вечером. И тут начался буран. Такой сильный, как сегодня дождь, – с ног сдувает, ничего не видно, короче, ужас!!
Лена выдержала паузу, чтобы слушательницы осознали ужас.
– Взялись за руки и идут. А буран все сильнее, дороги совсем не видно. И электрических столбов тоже не видно. И вдруг – едет грузовик!
Ася и Ира подались вперед, надеясь, вопреки всему, на благополучный исход.
– Они ему замахали, грузовик остановился. Шофер из рейса возвращался. Садитесь, говорит, две ко мне в кабину, а три – в кузов. Кузов был деревянный.
– Такой, который с открытым верхом? – уточнила Ася, вспомнив грузовик с голубыми досками.
– Да, грузы перевозить. Но они говорят – нет, мы все вместе хотим. И сели все вместе в кузов, чтобы греть друг друга.
Лена сделала паузу, чтобы стало страшнее, и продолжила.
– Буран был такой сильный, что даже грузовику было тяжело проехать. Ехал-ехал, даже забуксовал один раз, но откопались. Приехал в деревню, в общем, глубокой ночью. Девочки заснули. А шофер забыл, что у него в кузове девочки.
– Как можно забыть? – изумились на два голоса Ира и Ася.
– Ну вот так. С рейса был. Ехали долго. Устал. Оставил грузовик у себя возле дома, сам пошел спать. А девочки так в кузове и остались.
Лена опять сделала паузу, и снова завыл ветер, бросил капли дождя в окно со всей силы, и девочки вздрогнули. По ногам и по затылку Аси поползли ледяные мурашки, и показалось, что по полу дунуло настоящим, зимним, холодом.
– Утром стали девочек искать. Думали, что они дошли до какой-нибудь деревни и там заночевали. Шофер утром проснулся, сразу вспомнил про девочек. Кинулся к ним, а в кузове сугроб намело. Стал откапывать руками, копает-копает, смотрит – красная шапка, потом еще другая, и нашел девочек – сидят, обняли друг друга, как будто спят. Но только насмерть замерзли!
– Ужас!
– Бедные!
От страха у Аси аж заслезились глаза.
– Да-да, ужас, – подтвердила Лена. Она глубоко вдохнула, и Ася с Ирой поняли, что самый настоящий, главный ужас еще впереди. – А знаете, где тот шофер жил?
– Где? – воскликнули в один голос Ира и Ася.
– В нашем доме! – торжествующе закончила Лена.
Бахнула дверь на веранде, и девочки завизжали, завопили и нырнули под одеяла. Ася накрылась с головой и задрожала. Раздались шаги к детской.
– Опять страшилки травите? – спросила над ухом Таня.
Ася вылезла из-под одеяла.
– Таня, а девочки-пионерки правда в кузове насмерть замерзли? – спросила Ася.
Таня нахмурилась – не любила ужасов, но ответила:
– Правда.
– А правда, что шофер жил в нашем доме?
– Нет, это давно было, тогда жили только за речкой.
– Ну Та-а-ань, – протянула Лена. – Ну чё ты, я их пугаю, стараюсь.