Но и так, с домами за речкой, было страшно. Фитилек догорел и упал в жир, стало темно. Таня разделась и легла.
– Всё, спите, поздно уже, – скомандовала она.
Скоро вернулись тетя и дядя, и наконец, глубокой ночью, все улеглись спать.
Ася долго не могла заснуть: мерещился то буран, то грузовик с деревянными бортами, то занесенные снегом, сцепленные руки. По крыше барабанили капли. Они стучали-стучали и превратились в замерзшие кулаки пионерок. И вот уже пионерки стучат в окно детской и зовут Асю:
– Пойдем с нами в кузове кататься!
Босоножки с плетеными ремешками
Утром Ася выбралась из-под одеяла, села на кровати. Таня лежала лицом к стене и, кажется, спала. Из кухни раздавались приглушенные голоса – дверь закрыли, чтобы не разбудить Асю и Таню.
Небо было ярко-голубое, и в окно светило солнце, будто вчера ничего не было. Ася выглянула в огород. Как и сказала бабушка, растения приходили в себя. Яблоня стояла ровно, как до грозы. Ягодные кусты подняли ветки. Зелень и овощи тоже поднимались. Все было свежее, чистое, сверкало каплями. Даже вечная пыль в воздухе исчезла, прибитая дождем. Крыша сарая заметно просела, и был виден провал. Ветка яблони с огорода бабки-соседки висела, облокотившись, на заборе, отделявшем огороды.
Ася оделась и собралась бежать в огород, чтобы умыться там дождевой водой из баллона, а потом проверить ведерко со стрекозами. На веранде наткнулась на гору пакетов. Выглянула на крыльцо – там стояли босоножки с плетеными ремешками.
– Мама! – воскликнула Ася и бросилась в кухню.
Мама, тетя, дядя и бабушка сидели за столом, а сестры устроились на одной табуретке по правую руку от мамы.
Ася бросилась к маме и залезла к ней на колени, обхватила и прижалась крепко-крепко, а мама продолжала беседу.
– И вот приезжаем в больницу, уже готовые к репортажу, а нас не пускают! Выбежали охранники, камеру отбирают. Потом главврач. Так и не дали ничего записать.
– Мам, ты останешься? – спросила Ася, заглядывая маме в глаза.
– Конечно останусь, – ответила мама и поцеловала дочку в макушку.
– А на ночь? – уточнила Ася.
Все за столом засмеялись, и Ася тоже. Конечно, мама не останется на ночь – у нее вечерний эфир, ей обязательно нужно быть в студии, чтобы поздравить Дмитрия Степановича, Марину, Ольгу Святославовну, Игорька и кучу других людей с днем рождения, с годовщиной, с рождением сына. Красивая, нарядная мама в кадре читала поздравления, которые приносили в студию, а потом включала песню по заявкам – «За Дуна-Дуна-Дунаем» или «Главней всего погода в доме». Были и другие песни, но эти две заказывали чаще всего. Программа называется «Концерт по заявкам» и выходит каждый день в восемь вечера, и мама ни разу не пропустила и не отменила ее. Мама уедет вечерним автобусом. Или дядя Миша отвезет ее на своем мотоцикле прямо к студии. Но до вечера – куча времени, и Ася еще успеет насмотреться на нее.
Мама была яркая, как чудесная пташка, залетевшая к домашним птицам. Платье в горошек, накрашенные ногти и губы. Мягкие темные волосы, собранные заколкой на затылке, падали на спину и кудрявились на концах. Ася даже застеснялась того, что на ней – старый халат, который был Танин, потом Ленин, а теперь по наследству перешел к ней.
– Как доехала-то? Дорогу размыло? – спросила тетя. – Как еще автобус пустили.
– Хорошо доехала, – ответила мама. – Даже удивилась. Вчера так хлестало, думала – завязнем. Но – нет! Как будто не было ничего.
– В песок вода ушла. Песок все забират, – изрекла бабушка.
Тетя нахмурилась.
– Да уж. Не вернулась бы жара. Что твои друзья говорят?
– Синоптики? Вчера была у них на станции, делали репортаж. На камеру сказали, что жара спадет после бури. А без камеры, нам, – может, спадет, может, нет. Как к гадалке ходить, – рассмеялась мама.
– Все насмешничаешь, – пробурчала бабушка.
– Ну ладно, я в сарай, – сказал дядя Миша, встал, поставил кружку в раковину и ушел.
Тетя принялась убирать со стола.
– Ша́ру не выплескивай. Цветок зачичеревел, – попросила бабушка тетю.
Тетя слила остатки чая с чаинками в одну кружку, и бабушка унесла ее к себе полить алоэ на подоконнике.
Ира и Лена устроились на свободных стульях.
– Теть Люда, расскажи про репортаж из цирка, – попросила Лена.
– Нет, теть Люда, давай как оператору собака штаны порвала! – сказала Ира.
Мама рассмеялась.
– Ну, слушайте. Выехали мы на репортаж из передвижного цирка…
Пока мама рассказывала сто раз слышанные истории, Ася ее разглядывала. На губах по контуру осталась красная помада. В карих глазах от зрачка расходились золотые линии. Когда светило солнце, казалось, что глаза золотые.
– Все цирки да цирки, – не сдавалась в своей комнате бабушка. – Сорок лет – без мужа. Все не по-людски.
Мама лукаво подмигнула девчонкам, и те прыснули со смеху. Бабушка выглянула из дверного проема:
– Итить, они и смиюцца ишшо. Вот тоже в девках останетесь – будете знать.
– Ой, не начинайте, – попросила тетя Маша и принялась протирать стол тряпкой. Сидящие за столом дружно убрали локти.
– Идем, я же вам подарки привезла, – сказала мама.
Вчетвером они ушли на веранду и разобрали пакеты. Всем досталось по платью, а Асе еще и резинка для волос с бренчащими вишенками. Девочки поскидывали одежду и помогали друг другу надевать платья. Пахло новой одеждой, городом и, наверное, чуть-чуть – Китаем, потому что на бирках было написано: «Made in China». Бабушка вышла на веранду и с улыбкой смотрела, как наряжаются внучки. Мама взяла один из пакетов и позвала:
– Мама!
Бабушка нахмурилась.
– Чово надо?
– Вот тебе твоя материя с огурцом, – не смутившись недовольного тона бабушки, сказала мама.
Бабушка резво взяла пакет и вынула из него рулон, развернула, и девочки ахнули. Материя была глубокого синего цвета, отливала фиолетовым. И на ней были разбросаны, как большие капли, турецкие огурцы, заостренные с одного конца, – золотые и зеленые.
– Ну красота! Ну уважила бабку! – восхищалась бабушка. Она аккуратно свернула рулон и ушла, и в ее комнате раздались звуки выдвигаемого ящика комода.
– Как там Таня-то? – спросила мама. – Не заходит, не звонит.
– А Танька уже три недели как домой приехала и лежит, – сообщила Ира.
– Ага, и не встает почти. Похудела – ужас! – добавила Лена.
Мама заглянула в кухню.
– Мария, что случилось? – спросила она вполголоса.
– Не знаю, не говорит. Не получилось, наверное, с Сашкой что-то, – хмуро ответила тетя.
Мама ушла к Тане. Ася дождалась, когда Лена сделает ей пальмочку на голове с новой резинкой, и пошла следом. Она остановилась на пороге детской и смотрела, как мама, наклонившись к уху Тани, что-то ей шепчет и как Таня садится на кровати и обнимает тетю. Мама махнула Асе рукой – уходи, не мешай, и та тихо ускользнула.
Сестры собрали и аккуратно сложили пакеты – потом можно ходить в магазин и в школу. Настало обычное утро: тетя Маша давала задания на день Ире и Лене, те ныли и спрашивали, можно ли прополоть только одну грядку с морковкой, а не две, а вторую прополоть завтра. Асе сказали съездить за хлебом и потом еще завезти Моховым остаток дубовой коры – они тоже надумали делать коньяк. Бабушка из комнаты звала тетю помочь ей переодеться.
Ася подождала, не вернется ли мама, но они с Таней все еще шептались в детской, поэтому она прямо в новом платье вышла во двор и направилась к баллону. Баллон был до краев полон прозрачной дождевой водой. Было видно дно. Ася опустила руки в прохладную воду и поболтала – вода колыхнулась туда-обратно и перелилась через край, намочив платье. Ася умылась и побежала в сарай.
Премерзкий стоял посреди двора нахохлившись, а вокруг ходили куры. Ася вдруг почувствовала, что не боится. Ну, может, и боится, но не так сильно, как вчера. Ведь приехала мама, значит, Ленин и пионерки помогли. В сарае дядя Миша стучал молотком – заканчивал ремонт крыши. Ася направилась проверить своих живчиков в ведерке.
Сначала показалось, что индюк не обращает на нее внимания, но, когда она шагнула к двери, он запрокинул назад голову и, выпятив вперед грудь, понесся к Асе, смешно вытягивая длинные лапы. Ася завизжала. Ближе всего оказалась полуоткрытая дверь уличного туалета, куда она нырнула, захлопнула дверь изнутри. И когда индюк со всего размаху шмякнулся о дверь, подумала, что Ленин и пионерки помогли, но не совсем.
Премерзкий тонко, как курица, закудахтал, а Ася изо всех сил закричала:
– Дя-а-а-а-дя-а-а-а Миша-а-а-а!
Стук в сарае прекратился, и дядя снаружи рявкнул:
– А ну пошел!
Судя по звукам, он отпихнул индюка ногой, потому что тот клокотнул. Ася тихонько приотворила дверь и выглянула – Премерзкий, оскорбленный, но не побежденный, удалялся к птичьей кормушке.
– Сейчас починю и запру его, – пообещал дядя. – Ты не ходи пока.
Ася все-таки покрутилась возле дяди и посмотрела, как он приколачивал старую фанеру к внутренней стороне крыши, чтобы, если она опять протечет, вода не лилась на свинью и корову. Корову утром выгнали в поле, а свинью вернули в стайку – она спала, не обращая ни малейшего внимания на то, что дядя топтался прямо у ее головы. Фанера никак не прибивалась, гвозди выпадали из трухлявых деревянных перекрытий.
Пришла мама.
– Что, Михаил, все чинишь свои гнилушки? Перестроить не надумал?
– Ай, где деньги-то на перестройку взять. Недавно решил я купить доски. Недорого.
Дядя принялся рассказывать маме о голубых досках, не упоминая, впрочем, что Ася была с ним. Мама кивала, задавала вопросы. Куда бы мама ни пошла, люди рассказывали ей свои истории – в очереди, в автобусе, в такси. И она всегда слушала внимательно и серьезно, и видно было, что людям нравится говорить с ней.
– Так и не решился, сносить или чинить, – закончил дядя.
– Свинью продадим, и построишь новый, – вставила пять копеек Ася.
Дядя и мама рассмеялись.