– Соображаешь, ишь ты! Идите погуляйте. А то мать скоро уедет, опять заскучаешь.
Мама помогала дяде: придерживала деревяшки, пока дядя приколачивал их.
Ася вынесла на свет синее ведерко и поковыряла в тине пальцем – живы ли личинки. Личинки были живы, перебирали лапками, крутили головами.
– Скоро вырастете и полетите куда захотите, – пообещала им Ася.
Отнесла ведерко к баллону и хотела выпустить стрекоз обратно домой, но теперь не хотелось портить прозрачную воду. Поэтому она зачерпнула немного в ведерко и спрятала его между баллоном и стеной, чтобы они были в безопасности.
– Что там у тебя? – поинтересовалась мама из-за спины.
– Стрекозы, – ответила Ася. – Вырастут и улетят.
Мама улыбнулась – не поняла. Но Асе было так хорошо, что не хотелось объяснять. Они взялись за руки и вошли в дом. На кухне – чудо! – сидела Таня. По-прежнему в халате с ромашками, со спутанными и собранными как попало в хвост волосами, но она сидела на кухне за столом, а перед ней стояла кружка с чаем. Тетя Маша суетилась вокруг нее, подкладывала хлеб, сметану, масло и варенье.
– Вот видишь, так и надо, – сказала мама, продолжая, по-видимому, прерванный в детской разговор. – Зачем он тебе. Лучше найдешь.
– Ты-то нашла лучче, – подала голос бабушка.
Таня отрицательно помотала головой – непонятно, то ли не верила, что найдет лучше, то ли хотела сказать, что не будет искать.
– Приведи себя в порядок, все, хватит лежать, – продолжила мама. – Знала бы, что у вас такое, – приехала бы в тот же день. Ну, хочешь, приезжай ко мне, поживи. Походим вместе по школам. Зачем было институт оканчивать, чтобы сейчас лежать.
Таня снова помотала головой.
– У нас в школе работу ей предлагали – отказалась, – посетовала тетя Маша.
– Кто ж от работы в наше время отказывается? – удивилась мама. – И у матери в огороде работы полно. За ягодами сходите.
– Да с огородом-то справимся, – сказала тетя. – Встала бы. Так-то и коньяк у нас на подходе, и свинья. И деньги, и мясо будут.
Мама села рядом с Таней и обняла ее за плечи.
– И не жди, что позвонит. Или позвони сама.
Таня мотнула головой – «нет». Потом посмотрела на маму и улыбнулась, впервые со дня возвращения. Они обе были такие красивые, что у Аси сердце подпрыгнуло от радости.
Мама протянула к Асе руку, и та подбежала и залезла к ней на колени. Так они сидели молча долго-долго – уже и тетя Маша ушла в школу, и Ира и Лена закончили полоть грядки, вернулись домой и отмывались в ванной, чтобы потом крутиться перед зеркалом и начесывать челки. Таня выпила чай до конца, но есть ничего не стала, вернулась на свою кровать и скрутилась там, как улитка.
Опять сокровища
– Ма-а-ам, хочешь, что-то покажу? – спросила Ася, когда заскучала.
– Конечно хочу, – ответила мама.
Ася взяла ее за руку и повела к сокровищам. Мама осторожно шла между грядками, чтобы не испачкать в пыли новые босоножки, и приподнимала низкий подол платья, чтобы он не касался морковной ботвы, петрушки и укропа.
– Долго еще? – спросила она.
– Там, под смородиной, – махнула рукой Ася.
Она нашла куст и стала копать ямку. Но вспомнила, что перепрятала сокровища.
– Ой, они же за баней!
– Кто – «они»? – не поняла мама.
– Сокровища. Ну, увидишь, – уже нетерпеливо ответила Ася и потянула маму к бане.
Ася достала коробочку из-под лебеды. С замирающим сердцем открыла ее, словно сама открывала впервые. И от этого сокровища показались ей еще прекраснее. Одноногий чертик сиял, резинка для волос краснела больше обычного, кольцо с фальшивым бриллиантом было не такое уже и почерневшее, кошка на кругляше смотрела веселее, а девушка с фотографии казалась такой прекрасной, но даже она не была красивее мамы и Тани.
– Ах, вот они какие, сокровища, – сказала мама из-за Асиного плеча.
На этот раз она не пожалела ни босоножек, ни платья, подхватила подол, села прямо на траву. Ася пристроилась рядом и протянула маме коробочку.
– Это что-то знакомое, – сказала мама и взяла в руки чертика. Ася испугалась – придется признаваться, что она отковыряла его от соседской двери.
– Ой, липкий! – воскликнула мама. От солнца гуашь на чертике растаяла, и он оставил на маминых руках черные отпечатки. Она положила его обратно в коробочку. Пока мама оттирала с пальцев краску листом свеклы, Ася достала фотографию красотки.
– Это Ясмин Гаури, – сказала мама. – Модель.
– Ясмин, – прошептала Ася.
Имя звучало, как будто шуршала и переливалась бархатная материя с турецким огурцом.
Мама, улыбаясь, слушала про котика и повертела в руках свое старое кольцо.
– Надо же, я думала, ты его потеряла.
Ася сложила сокровища обратно в коробочку. Вместе они выбрали другое место для сокровищ: под пятой штакетиной от пятого столба забора. Запомнить было просто – пять и пять, но мама посоветовала оставить отметку. И Ася положила на бугорок вытянутую, похожую на акулу щепку.
Они вернулись в дом, но там было нечем заняться.
– Мам, сходим на речку? – предложила Ася.
– Ах, нет, жарко.
Мама уже заскучала. Она приезжала редко из-за работы и, хоть и выросла в деревне, была здесь, как говорил дядя, «не своей». В городе на своем канале она вела почти все программы: новости, поздравления по заявкам, телеобъявления – и делала репортажи с важных событий. Ее приглашали на заседания городского мажили́са, на премьеры в театрах, выставки и во все-все интересные места. Когда Ася с мамой шли по улице, половина прохожих с ней здоровалась, а другая половина улыбалась или смотрела вслед.
Часто после уроков Ася приходила к ней в студию и смотрела, как идет творческий процесс. Помогала придумывать тексты для рекламы.
«Продашь гараж?»
«Стоматология на Зубова – надо зайти!»
И про аптеку – «Век живи – век лечись!».
В студии творческий процесс шел постоянно. Записывали и перезаписывали ролики. Курили и ругались. Монтажировали и озвучивали. На подоконнике стоял аквариум с хамелеоншей, и звали ее тоже Асей.
Асе запрещали водить в студию друзей, но иногда она притаскивала одноклассников по одному – студия была недалеко от школы. Они тискали хамелеона, пока их не просили уйти и не мешать.
В студии мама была Людмилой Петровной. Она сидела в крутящемся кресле и работала-работала-работала: отвечала на звонки, согласовывала время эфира, ярко красилась перед тем, как выехать на репортаж.
Ася рассказала о речке и о рыбаке с дырявыми сапогами, и о Премерзком, и о жучках в ведерке позади баллона. Мама слушала невнимательно, несколько раз переспрашивала, перебирала Асину челку, потом, не дослушав, стала говорить о том, что, может быть, к сентябрю они переедут в другую квартиру и, может быть, будут еще какие-то изменения, которые Асе обязательно понравятся… Ася не поняла, выслушала маму и продолжила рассказывать о рыбаке. Под конец рассказа мама предложила:
– Пойдем картошки нажарим? Тетя Маша скоро из школы придет. Да и мне скоро… пора.
Жарили со стрелками чеснока, запах стоял такой, что в ожидании еды все стянулись на кухню. Пришла и бабушка и заворчала:
– Запон-та одень, платте вон какое браво, изгваздашь.
Она достала из ящика фартук и протянула маме. Мама взяла засаленный фартук, поморщилась и не стала надевать.
– Постираю, ничего страшного.
Сели есть, не дожидаясь тети Маши. Даже картошку мама жарила вкуснее всех на свете.
Когда вернулась тетя, все было уже съедено и посуда вымыта. Мама засобиралась.
– Поеду на пять, – она говорила тете Маше и Асе одновременно, виновато опуская глаза.
– На ночь бы осталась, – предложила тетя. – Не пропадет концерт по заявкам.
– Заменить некому, – ответила мама.
– Зелени хоть нарви.
Мама замешкалась, но взяла пакет, который протянула ей тетя, и пошла в огород. Ася знала, что мама не любит зелень. Но они собрали по пучку лука, петрушки и укропа и надергали редисок, которые Ася сбегала ополоснуть водой из баллона.
На кухне мама положила на стол пятьсот тенге.
– Прокормим сами, что уж, – буркнула тетя, увидев деньги.
Провожать маму в прихожей собрались все, и Таня тоже. По очереди обнимались.
– Приезжай почаще, робенок скучат, – сказала бабушка.
Втроем с тетей и мамой молча шли к остановке. Ася вцепилась в мамину руку. На остановке у мостика стояло трое деревенских. Все они приветливо поздоровались с мамой.
Подошел автобус.
– Ну, давай, отдыхай и не скучай. – Мама присела на корточки и обняла Асю. – Читай побольше.
Тете она не сказала ничего, они только улыбнулись друг другу. Она вошла в автобус, села на заднее сиденье и махала Асе и тете Маше, пока автобус не повернул на трассу. И тогда Ася обняла ноги тети и заплакала.
По ягоды
– Ведро малины. Ведро черной смородины. И красной… можно полведра. – Тетя Маша выдавала каждой по ведру.
– Ты, мам, губу раскатала, – хмурилась Таня, повязывая голову косынкой. – Откуда ведра ягод после засухи? Поесть бы насобирать.
– И зачем опять эта красная? Кислятина! – запротестовала Лена.
– С сахаром перетрем.
– Все равно – гадость! – скривилась Лена.
– И где столько сахара взять? – поддакнула Ира.
– Если поймают – вот, заплатите. – Тетя протянула Тане бумажку в пятьсот тенге.
– Ой, ладно, там Ванька Ефимов с братом дежурят. Отболтаемся, – отмахнулась Таня.
Прошла неделя с тех пор, как приезжала мама. Таня немного ожила. Чаще всего она лежала в детской поверх одеяла, но иногда садилась перед зеркалом в прихожей и расчесывала свои длинные волосы. Что-то делала по дому, но быстро уставала и возвращалась к себе. Она по-прежнему почти не говорила и была грустной, бледной – постоянно думала о Саше, которого, как оказалось, никто в глаза не видел и не знал.
– Халат-та ни скроен, ни пошит, – бормотала бабушка будто сама себе, когда Таня появлялась рядом.