– Загасите лампу или убавьте свет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня на палубе.
Бесси убавила свет и тихо отворила дверь. Эстера подошла к лестнице и, взявшись рукой за холодные медные перила, задрожала, потому что сердце подсказало ей, что Лоре подстерегает ее.
Но она тотчас оправилась и поднялась наверх, оставив за собою густые голоса капитана и других разговаривавших внизу; по мере того как она шла, ее мужество как будто увеличивалось, она шептала себе, что идет спасать любимого человека, и наконец осторожно вышла на палубу.
Было совершенно тихо, темнота была сильная, только на берегу между деревьями блестели светлячки. Она отвернулась с трепетом, потому что это напомнило ей вечернюю встречу. И стараясь рассмотреть, где стоит ее муж, она шла осторожно, чтобы не было слышно ни малейшего звука.
Она все подвигалась, и уже дошла до большой мачты, когда услышала легкий кашель Дача, как думала она.
«Он поверит мне и опять полюбит, – говорила она себе, и сердце ее забилось от радости, – а я спасу его от ужасной смерти, а себя, может быть, спасу от этого негодяя». Когда она произнесла эти слова, холод ужаса заставил ее отступить, потому что вдруг перед ней встало что-то темное, чья-то рука схватила ее за дрожащий стан, а другая холодная рука зажала ей рот и удержала крик, готовый сорваться с ее губ.
Глава XXIII. Тень сгущается
В этот момент Эстера Поф была бы не в силах вскрикнуть, если бы даже ей не зажали рот. Сильная рука подхватила ее, отнесла на несколько шагов и твердо прислонила к борту.
Через минуту, когда блуждающими глазами она осматривалась вокруг, в поисках помощи, схвативший ее человек прошипел ей на ухо:
– Разве я недостаточно вас предостерегал? Если бы не сильная любовь, которую я чувствую к вам, эта минута была бы вашей последней. Я бросил бы вас за борт. Вас никто бы не спас в такой темноте, и никто не знал бы, кто это сделал. Или вы желаете, чтобы я воспользовался опытами с динамитом, которые наблюдал сегодня? Одно прикосновение к проволоке, которую я приготовил, и все здесь разлетелось бы вдребезги. Это случилось бы, если бы вы сегодня выдали меня. Слушайте снова. Бесполезно бороться с судьбой, потому что я здесь не один, и если я перестану наблюдать за вами, то это будут делать другие. Вот я теперь вас выпущу и полагаюсь на вас после того, что я вам сказал.
Он снял руку с губ трепещущей женщины, но все еще крепко ее держал, чтобы она не упала без чувств.
– Теперь вернитесь спокойно в вашу каюту, – продолжал он, – и помните, что если вы думаете спасти Дача Пофа и всех, обманув меня, то вместо этого вы отправите их всех на смерть. Теперь идите и не шумимте.
Эстера почувствовала себя свободной. Первой ее мыслью было бежать вперед и кричать о помощи; второй – то, что Лоре сдержит слово; и взяв себя в руки, она вернулась в каюту, где Бесси уже спала, и, опустившись на колени, молилась о ниспослании ей помощи в такое трудное время.
Эстере казалось, что ночь не пройдет никогда; она провела ее без сна, даже не ложилась, подмечая каждый звук и дрожа, чтобы кубинец не привел в действие свой дьявольский план. На рассвете она впала в тревожный сон, от которого проснулась с испугом. Ей представилось, будто Лоре наклонился к ней и старается прочесть на ее лице, предостережет она мужа или нет.
Улыбка облегчения промелькнула по ее губам, когда она увидела, что это Бесси Стодвик, и спокойно выслушала ее выговоры, но отказалась лечь в постель.
– Какое безрассудство просидеть целую ночь, – сказала Бесси. – Таким образом вы не поправите вашего здоровья.
Судя по шуму на палубе, было очевидно, что приготовления для водолазов идут быстро, и теперь новое опасение овладело Эстерой. Она была уверена, что Дач первым пойдет под воду, дрожала при мысли об акулах и решилась сделать усилие отговорить его.
Она хотела выйти на палубу, когда воспоминание о словах Лоре остановило ее. Он сказал, что за ней следят, и если она будет пытаться предостеречь мужа, не будет ли это сигналом к его погибели?
– Если бы я знала, что мне делать, – стонала она, – если бы я могла предостеречь его так, чтобы они могли схватить негодяя. Решусь.
Она готова была умереть, чтобы спасти Дача от опасности, но это могло и погубить его.
Она успокоилась было, когда Бесси пришла звать ее к завтраку, за которым все кроме нее были веселы, никто не подозревал об опасности, угрожавшей всем. Говорили о сокровищах, о тех образцах, которые показывал Лоре, и Эстера с ужасом видела, что о кубинце забыли совсем.
Для нее скоро сделалось очевидно, что все приготовления сделаны, и она пошла за всеми на палубу, когда торопливый завтрак кончился.
Дач взглянул на нее один раз, и сердце ее забилось от радости, когда в этом взгляде она прочла скорее горесть, чем гнев, и это убедило ее поговорить с ним во что бы то ни стало.
Воздушный насос был готов, Расп распоряжался водолазами; и если Эстера прежде колебалась, то взгляд на Дача, надевавшего тяжелую одежду, пропитанную резиной, побудил ее действовать.
– Не думаю, чтобы зубы акул могли прокусить это, – хладнокровно сказал Дач мистеру Паркли, – если они явятся, то мы сделаем, о чем мы говорили, и это отпугнет их.
Он продолжал приготовления, и два раза Эстера приближалась к нему, но каждый раз она видела, что глаза кубинца устремлены на нее, и останавливалась.
Наконец Дач был готов. Оставалось только надеть большой медный шлем. Он опоясался крепким кожаным поясом, надел на ноги толстые со свинцовыми подошвами сапоги, квадратные свинцовые ядра висели около его шеи, груди и спины; длинная труба была прикреплена к шлему и воздушному насосу, острый топор и длинный нож были заткнуты за пояс вместе с тяжелым железным рычагом.
Крепкая деревянная лестница была спущена и не доходила только на несколько дюймов до того места, где лежал потонувший корабль, приготовлена была также сигнальная веревка, которой должны были обвязать Дача; установили гальваническую батарею, привязали тонкие проволоки к полдюжине ящичков с динамитом, чтобы бросить в ту сторону, где покажутся акулы. Мощность была не так велика, чтобы навредить водолазу, которого защищал шлем. Старательный осмотр показал, что чудовищ нигде не видать, и все надеялись, что вчерашние взрывы убили и разогнали всех акул и что пока их нечего бояться.
Это была очень хорошая теория, но бывшие на шхуне забыли, что Полло иногда выбрасывал за борт остатки пищи, что они неслись по течению и могли привлекать рыбу издалека.
Попробовали воздушный насос, и благодаря Распу он оказался в прекрасном состоянии. Те матросы, которые не должны были действовать у насоса, были расставлены в надлежащих местах для наблюдения, отчасти для удовлетворения их любопытства, отчасти для того, чтобы наблюдать за акулами и вовремя предостеречь. А то место на палубе, где был приготовлен аппарат, обвели веревками и никому не позволяли переступать через них. Расп разложил веревки с математической точностью; сигнальная веревка была также старательно прикреплена, у насоса поставили матросов, обученных Распом; и был приготовлен толстый сверток веревок с пружинным крючком, и пружину держал Расп.
– Мне кажется, вам лучше бы привязать ее, Поф, – сказал Паркли.
– Пустяки, – сказал Дач, улыбнувшись, – пожалуй, подумают, что я новичок и никогда не был под водой.
– Нет, мистер Поф, – сказал Расп, – это насчет длинноносых акул. Обвяжитесь, и как только мы увидим этих гадин, мы тотчас же предупредим вас.
– Я акул не боюсь, – сказал Дач, пробуя острие ножа. – Человек может умереть только один раз.
– Любезный Поф, – воскликнул Паркли, – не говорите так цинично. Разумеется, человек может умереть только один раз, но неужели вы думаете, что я могу дожить до конца моей жизни, чувствуя, что я убил вас моею небрежностью? Милый мой, я не променяю вашу жизнь на двадцать потонувших кораблей, нагруженных сокровищами.
– Благодарю вас, Паркли, – сказал Дач, пожимая ему руку, – я верю вам.
– Так позвольте же привязать веревку.
– Нет, нет, это только помешает мне.
– Милый мой, не помешает. Вода чистая, рифов на вашей дороге не будет, только корабельные обломки, которые вы легко обойдете.
– Это все ребяческие приготовления, – с досадой сказал Дач. – Дайте мне шлем, Расп.
– Вы всегда были упрямы, как осел, мистер Поф, – сказал старик, подавая шлем с решетчатым забралом, – если вы не обвяжетесь веревкой, я не дам вам достаточного запаса воздуха.
– Я не боюсь этого, Расп, – возразил Дач, смеясь.
Он вдруг сделался холоден и суров, потому что увидел приближавшуюся Эстеру. Все невольно отошли.
– Что такое? – сказал он холодно.
– Дач, – шепнула она, положив руки на его плечи, – твоя верная, преданная жена, никогда не оскорблявшая тебя ни мыслями, ни поступками, умоляет тебя принять предосторожность, предлагаемую тебе.
– Вот еще! – воскликнул он презрительно.
– Ты не веришь мне, милый, – продолжала она, и слезы заструились по ее щекам, – но Господь мне свидетель, что я говорю правду. О, Дач, Дач! – продолжала она. – Когда-нибудь ты узнаешь все, и твое сердце обольется кровью при мысли о тех мучениях, которые ты мне причинил.
– Эстера, – сказал он тихим тоном, – я отдал бы двадцать лет моей жизни за то, чтобы вернуть мое доверие к тебе, но оно исчезло. Исчезло навсегда.
– Нет, – возразила она, и лицо ее засияло, – правда скоро обнаружится, и тогда, Дач, ты вернешься к моему сердцу с сознанием, что твоя жена простила тебе твою несправедливость и любит тебя больше прежнего.
– Ты простила мне? – сказал он с горечью.
– Да, – ответила она, – за твою несправедливость ко мне, Дач. Тебе не за что меня прощать, кроме того, что я сохраняла тайну для твоей же безопасности.
На ее лице было такое выражение истины и чистосердечия, что, будь они одни, Дач прижал бы ее к сердцу, но он знал, что на них смотрят много глаз, и, удержавшись, сказал спокойно: