– Я порвала их собственными руками после большевистского переворота!
Но вернемся в Париж к ее брату. Количество книг, которые хранились в его квартире на авеню Жан-Мулен, было фантастическим – тысячи томов. Каждая аккуратно завернута в прозрачную кальку. Обратив внимание на мой восхищенный взгляд, скользящий по книжным полкам, Дмитрий Дмитриевич повторял:
– Я вам подарю… Я вам подарю…
Ничего никогда не подарил, кроме одного эскиза к «Евгению Онегину», которого оформлял в оперном театре Амстердама, и двух рисунков костюмов к «Жар-птице» Лифаря в Лиссабоне.
Еще несколько рисунков и эскизов мне удалось приобрести только после кончины Дмитрия Дмитриевича, когда на аукционе было выставлено множество его работ, эскизов костюмов, моделей платьев от-кутюр. А парижский портной Бернар Шуази, друг дома Бушена и Эрнста, помог мне отыскать несколько прекрасных эскизов Бушена для парижских домов моды. Они опубликованы в последнем цветном двухтомнике «Красота в изгнании».
Дмитрий Бушен много рассказывал о Грете Гарбо, с которой был дружен.
По словам Бушена, актриса была очень скромна, стеснялась своей популярности, часто носила широкополые шляпы, одевалась в синее, коричневое и розовое и в ресторанах пряталась от поклонников за последним угловым столиком, лицом к стене. Я лично сидел на кушетке, которую любила Грета Гарбо. В коллекции Гарбо было несколько живописных работ Бушена.
Он говорил о своей дружбе с Константином Сомовым и рекомендовал мне встретиться с его наследником Борисом Снежковским, чего по молодости лет я не сделал. Он был также знаком с княжной Натали Палей, в ту пору женой Люсьена Лелонга, для которого Дмитрий Дмитриевич рисовал много моделей. Но самая плотная коллаборация случилась у него с Домом моды «Nina Ricci», для которого он создавал не только платья, но и эскизы флаконов для духов – двух целующихся голубков на флаконе «L'Air du temps» видели все.
Дмитрий Бушен был очень дружен с Сержем Лифарём, тот заказывал у художника оформления начиная с 1947 года и для Гранд-Опера, и для «Жар-птицы» 1969 года в Лиссабоне. Один из костюмов – пачка по эскизам Бушена – находилась в личной коллекции Сержа Лифаря, ее продали на аукционе, и теперь она обрела новый дом в моем Фонде. Большинство ж прекрасных костюмов по эскизам Бушена для Гранд-Опера теперь хранятся в городе Мулен во Франции, в Национальном музее театральных костюмов, расположенном в бывших казармах, куда раньше любила наведываться молоденькая Шанель.
Наверное, самой удивительной была для меня его дружба с легендарной Валентиной Николаевной Саниной, музой Александра Вертинского, киевлянкой, ставшей модным нью-йоркским модельером, – ее биографию я очень подробно привожу в своей книге «Красота в изгнании». Бушен писал ее портреты, дружил с ее мужем импресарио Джорджем Шлее, с которым вместе учился в петербургской гимназии.
Бушен был также очень дружен с одной из фрейлин Зимнего дворца, княгиней Оболенской-Нелединской-Мелецкой, вел с ней большую переписку. Забавно рассказывал о том, что вдовствующая императрица Мария Федоровна не могла запомнить и выговорить ее фамилию и называла «Оболенская-немедленно-немецкая». Вся переписка этой фрейлины с Бушеном хранится в архиве Голландского института в Париже.
Дмитрий Бушен обожал Венецию, много писал и рисовал ее. В моей квартире в Анталии висит большой масляный пейзаж «Ля доганы в Венеции», купленная мною у известного парижского коллекционера Жана-Луи Водуйе. Несколько записных книжек Бушена с видами этого потрясающего города хранятся в моем Фонде.
Я бывал у него довольно часто, однажды даже взял интервью для фильма «Русский балет без России», который снимало ленинградское телевидение с Эрленой Каракоз. Запись этой ленты у меня осталась на видеокассете VHS. Кроме Дмитрия Дмитриевича в съемках принимали участие балерины Нина Тихонова, внебрачная дочь Максима Горького, и Ольга Морозова, супруга полковника де Базиля.
После смерти ослепшего к концу жизни Сергея Эрнста Дмитрий Бушен был очень одинок и оставил все своему приемному сыну Паскалю, который полученное художественное наследие продал на аукционе.
В конце своих дней Бушен плохо слышал, но очень хорошо читал и блестяще помнил балет Серебряного века – Нижинского, Карсавину, Павлову. Он сделал все, чтобы привить и мне этот интерес, продлить ему жизнь и передать последующим поколениям. Он покинул этот бренный мир 12 февраля 1993 года в собственной квартире в Париже в физических муках и морально расстроенный, но память о его прекрасной душе и искусстве всегда со мной.
Эрте
Кого совершенно не выносили ни Добужинский, ни Бушен, так это Романа Петровича Тыртова – художника, прославившегося на весь мир под емким псевдонимом Эрте, возникшим из его инициалов. В отличие от своих коллег, Роман Петрович обожал светскую жизнь, постоянно посещал рестораны и светские рауты, был завсегдатаем русского кабаре Людмилы Лопато. Он пудрился, надевал крахмальные воротнички, очень любил бриллиантовые броши, носил парик, жилеты и приталенные пиджачки… Словом, походил на Дроссельмейера, выглядел очень гламурно и моложаво – в отличие от Добужинского и Бушена, которые не считали Эрте настоящим художником. Популистом – да, модным иллюстратором – безусловно, но художником… никогда! Людмила Лопато окрестила его «бабушкой Эрте».
Эрте дважды входил в моду с разницей в 50 лет. Когда в 1970-х годах на экраны вышли фильмы «Великий Гэтсби», «Смерть на Ниле», «Кабаре» и «Багси Мэлоун», которые идеализировали эпоху ар-деко двадцатых годов, стиль ретро стал безумно популярным. Благодаря интересу к этой декаде, на авансцену вернулись некогда знаменитые художники той поры – Соня Делоне, Тамара Лемпицка и, конечно, Эрте.
Роман Петрович оказался предприимчивым человеком. Уловив это веяние, он начал популяризировать свои очень узнаваемые рисунки через печать на ткани, на полотенцах, фарфоре, плакатах… Он написал книгу воспоминаний, которая разошлась бешеным тиражом. Ни Добужинский, ни Бушен, надо заметить, мемуаров не оставили.
Эрте прожил всю жизнь в Булони на улице Гутенберга в доме номер 21. Это предместье Парижа, небольшой городок, который находится на границе 16-го квартала и Булонского леса, в 1900-е годы был любимым местом прогулок у аристократов. Чтобы понять, что такое Булонь, рекомендую всем посмотреть фильм «Жижи», в котором главную роль сыграла моя приятельница – актриса и балерина Лесли Карон. Кроме нее в этом изумительном мюзикле снимались Морис Шевалье, Луи Журдан и Эва Габор. Действие картины разворачивается как раз в Булонском лесу, зрители видят эти красивые выезды в каретах, скачки, прекрасных дам в шляпах… Сегодня Булонский лес стал ночной клоакой Парижа. Проститутки прогуливаются по аллеям леса в шубках и пальто, накинутых на абсолютно обнаженные тела. За вознаграждение они распахивают их, демонстрируя товар, так сказать, во всей красе. По другим аллеям бродят жиголо и тоже распахивают перед желающими пальто, показывая все, что можно, и все, что нельзя.
Эрте, который уйдет из жизни в 1990-м году, прожив в Булони на улице Гутенберга несколько десятилетий, застанет обе эпохи – и ту, что ближе к сюжету фильма «Жижи», и ту, что с жиголо и проститутками.
В то время, когда мы с Романом Петровичем познакомились, ему было за девяносто. На полу перед входной дверью его квартиры лежал коврик с инициалами «Р.Т.». Такие же инициалы были выбиты на табличке под звонком. Дверь мне открыла его помощница по хозяйству. С сильным испанским акцентом она поинтересовалась по-французски:
– Вы к месье? – И, дождавшись моего кивка, пригласила: – Проходите, он вас ждет.
В своей пятикомнатной квартире Эрте жил совершенно один, если не считать нескольких кошек, которые большую часть времени проводили на его рабочем столе. Когда он рисовал, а рисовал он почти до ста лет, кошки завороженно следили за тем, как хозяин водит карандашом по бумаге. При этом на рабочем столе Романа Петровича царил идеальный порядок – никакого художественного бардака, ни одной пылинки, потрясающие перья и кисточки… Все очень изысканно. Я бы сказал, что дом Эрте был в стиле «цирлих-манирлих»: есть такое немецкое выражение, что значит – совершенно манерно. Свет горел приглушенно-желтый. Создавалось впечатление, будто ты в музейном пространстве. Никакого яркого света, дабы не выгорали рисунки.
В стену, которая разделяла холл и кабинет Романа Петровича, был встроен огромный аквариум с экзотическими рыбами – точь-в-точь как в ресторанах с морской кухней. Сквозь воду и плавающих рыб можно было следить за тем, кто вошел в квартиру. Но что меня поразило больше всего, так это бар, представлявший собой огромный бокал. Нажатием специальной кнопки бокал раскрывался пополам, демонстрируя начинку в виде множества бутылок с самыми дорогими напитками. В основном это были аперитивы, ликеры и дижестивы. Снаружи этот бокал был исписан автографами знаменитых гостей Романа Петровича – киноактеров, художников, режиссеров… По молодости лет многих имен я попросту не знал. Большинство было подписано 1936–1938 годами. Но я запомнил автограф американской кинозвезды Клодетт Кольбер – закадычной подруги Эрте. Они часто вместе путешествовали. Особенно любили выезжать на остров Барбадос в Карибском море, где плавали наперегонки, когда обоим было уже за девяносто лет. На Барбадосе Клодетт Кольбер и скончалась, там ее кремировали и похоронили.
Еще одним интересным предметом интерьера в квартире Эрте был потрясающий секретер, раскладывавшийся на манер пятистворчатой ширмы. Первые створки раскрывались как ставни, и гости видели рисунки хозяина, затем раскрывались вторые створки – и рисунков становилось еще больше. Это была экспозиция его работ, которая, конечно, могла меняться, но, я думаю, что долгие годы она не обновлялась. Будуар художника украшало огромное зеркало с мраморным подзеркальником, уставленным многочисленными серебряными коробочками и флакончиками с гравировкой «Эрте». Это были пудреницы, мушечницы, футляры для гребешков и расчесок, полиссуаров и других маникю