рных принадлежностей.
По-русски Роман Петрович говорил очень грамотно, без всякого акцента. Когда переходил на французский, то это был старофранцузский язык с очень интересными и вышедшими из обихода оборотами. К примеру, он употреблял слово еще из мушкетерских времен plaît-il, что означает «позвольте переспросить». Его в то время уже не использовали. Также Эрте блестяще говорил на английском, испанском, немецком и датском. Языки ему давались легко. Но вместе с тем он был очень рад возможности поговорить со мной по-русски.
Первое, о чем я спросил у Романа Петровича при знакомстве, как он делает свои эскизы.
– У меня нет ни одного черновика, – ответил он. – Я рисую набело, потому что эскиз полностью рождается в моей голове, его остается только перенести на бумагу.
Эрте с большой охотой давал мне подробные интервью о своей жизни. С раннего детства, не проявляя особого интереса ни к кораблям, ни к пушкам, Роман стал рисовать. Вот что он рассказал мне:
– Я начал рисовать в три года цветными карандашами, а в шесть лет нарисовал свою первую модель платья. Это был эскиз вечернего платья для моей матери, который она отдала портнихе. Платье имело большой успех. Когда мать увидела, что мое увлечение рисованием серьезно, она представила меня знаменитому русскому живописцу Илье Ефимовичу Репину. Он похвалил стиль моих работ и дал мне первый урок рисования.
Роман Тыртов впервые побывал в Париже в возрасте семи лет в 1900 году на Всемирной выставке вместе с матерью и сестрой. С тех пор парижские воспоминания не давали ребенку покоя, он решил жить в этом городе во что бы то ни стало. В Петербурге он занимался рисованием в студии художника Лосевского.
Роман Петрович вспоминал:
– Когда я успешно окончил гимназию, отец предложил мне выбрать подарок, и, к неудовольствию отца, я попросил заграничный паспорт.
Но каково бы ни было отношение Петра Ивановича Тыртова – адмирала, директора Инженерно-морского училища – к просьбе сына, он дал свое согласие на поездку. Как известно, русские адмиралы слово держали. И в 1912 году юный художник отправляется самостоятельно в Париж, ставший впоследствии его второй родиной. В Россию он больше никогда не возвращался. Кстати, портрет отца Эрте кисти Кустодиева нашелся в фондах Третьяковской галереи.
Заботы о хлебе насущном в Париже заставили художника искать работу в маленьком модном Доме «Каролин». Он рассказывал:
– Я жил тогда очень скромно в меблированной квартире… Мой первый год в Париже был очень труден, к тому же хозяйке модного Дома «Каролин» мои рисунки вовсе не понравились, и в один прекрасный день она заявила: «Молодой человек, занимайтесь в жизни чем угодно, но никогда больше не пытайтесь стать художником по костюмам, у вас из этого ничего не получится». Сказав подобное, она выкинула в корзину мои эскизы.
Сегодня Дом «Каролин» не помнят даже самые дотошные историки моды, герой же моего повествования стал всемирно известным. Ущемленный в честолюбии молодой художник, вытащив из корзинки свои рисунки, положил их в конверт и отправил Полю Пуаре. На следующее утро в меблированной комнате его уже ждало письмо с приглашением от самого Пуаре.
В мастерской Пуаре Эрте разрабатывал модели пальто, платьев, шляп и причесок, оформлял вместе с художником Хосе Саморой спектакль «Минарет» для парижского театра «Ренессанс» весной 1913 года. (Во время работы над костюмами к «Минарету» Эрте общался с печально известной голландской авантюристкой Матой Хари, в то время танцевавшей в театре «Ренессанс».) Эрте подал мне идею собирать не только его эскизы, но и эскизы его коллеги, Хосе Самора, которыми я пополнил коллекцию моего Фонда. Именно за время работы у Пуаре художник создал свой неповторимый стиль иллюстраций моды, который и сегодня зовется «стилем Эрте». Теперь я собираю эскизы Хосе Саморы с таким же рвением, как эскизы Эрте, – их у меня в коллекции уже 16.
В мае 1913 года рисунки за подписью Эрте были впервые напечатаны в роскошном модном журнале «Gazette du Bon Ton», слава его постепенно росла, а стиль изнеженно-утонченных рисунков явно свидетельствовал о близости к дягилевской эстетике. Но до конца своих дней Эрте отрицал какое бы то ни было влияние Бакста на свое творчество, утверждая, что черпал вдохновение в персидских миниатюрах и краснофигурных греческих вазах, виденных еще в Эрмитаже… Также он вдохновлялся иллюстрациями знаменитого Обри Бёрдслея, называл того любимым художником и работал всю жизнь в том направлении, которое Бёрдслей породил.
Летом 1914 года, проработав у Пуаре 18 месяцев, Эрте покидает этот Дом моды и создает собственную коллекцию. Коллекцию эту ему отшивает первая портниха Пуаре – этот инцидент послужил поводом для судебного процесса против Эрте, который Пуаре выиграл. Это вызвало охлаждение отношений между двумя создателями моды, длившееся до самой смерти Пуаре в 1944 году.
В один из дней мы договорились о видеоинтервью для русского телевидения, но я вместе со съемочной группой и журналистками Катей Уфимцевой и Мариной Боровик опоздал на целый час. Есть у нас одна национальная особенность – мы живем по принципу «срослось и не срослось». Срастается редко. Ведь для того чтобы срасталось, нужно что-то делать. А Париж всегда был городом чрезвычайно привлекательным, полным соблазнов. Хочется и в музей заглянуть, и в магазин забежать, и сфотографироваться на фоне красивой витрины, а потом мы попали в пробку… Подумаешь – что нам этот старичок Эрте. Подождет! Роман Петрович был тогда страшно разгневан. В своем уже очень почтенном возрасте он знал истинную цену времени. Снятый фильм показали по Первому каналу, который, кажется, тогда назывался ОРТ. В кадре я и Эрте. Я задаю вопрос – он по-русски отвечает. Как сейчас помню, на мне был белый пуловер. Но о том, кто берет интервью, почему-то ничего не сказали – ни подписи, ни титра. Позднее фильм размагнитили и пленку смыли. Россия тогда до Эрте не дозрела. А теперь выставка Эрте прошла и в Эрмитаже, и в московском РОСИЗО. Я посетил обе, остался очень доволен.
Одной из самых главных покровительниц Эрте в Париже была русская хозяйка ночных кабаре Елена Мартини. Она вновь пригласила Эрте рисовать афиши для своего знаменитого «Фоли-Бержер», в котором сама когда-то начинала в качестве танцовщицы. Мартини прославилась своей знаменитой фразой: «Мне не нужна река из бриллиантов. Если я хочу реку, я прорываю ее в парке своего имения». В ее замке Вильменон на севере Франции Эрте создал волшебные интерьеры, и сегодня этот замок является музеем искусства Эрте. Стеганая спальня с альковом, мебель, составленная из рогов животных.
Светильники в замке по эскизам Эрте делал англо-китайский скульптор-ювелир Питер Чен, мой знакомый по Глазго. Он говорил, что Эрте хорошо рисовал, но ничего руками не лепил. Появление на сегодняшнем рынке бесчисленного количества бронзовых скульптур по его эскизам является просто коммерческой популяризацией наследия этого талантливого иллюстратора, к нему прямого отношения не имеющей. Последнюю свою работу, бродвейский мюзикл, Эрте начал в 97 лет, поскольку обладал неуемной творческой энергией, а это – дар Божий!
До последних дней Эрте любил путешествовать. Он постоянно находился в пути между Мальоркой, где строил свою летнюю резиденцию, Лондоном, Нью-Йорком, Барбадосом и Парижем. Во время поездки в 97 лет на остров Маврикий Эрте внезапно заболел и был перенаправлен на частном самолете американских друзей в Париж, где и скончался в госпитале «Кошен» в пасхальную субботу, 21 апреля 1990 года в 4 часа утра. В больнице Эрте составил список приглашенных на траурную церемонию, я был в их числе.
Отпевание состоялось в парижском Кафедральном соборе Александра Невского. Гроб из красного дерева, выполненный по его эскизу, был весь усыпан цветами, которые принесли танцовщицы-«голяшки» из «Фоли-Бержер», выступавшие в созданных им костюмах. Эрте похоронили на Булонском кладбище в семейной могиле, где покоятся его родители.
Душеприказчиком стал водитель, датчанин по происхождению, который работал и жил с ним много лет. Он же, вступив в права наследования, устроил большую распродажу вещей Эрте. Мне удалось приобрести какое-то количество рисунков. Всего в моей коллекции 16 эскизов. Но Роман Петрович создал их более тысячи. Одно время они стоили по 10 000 долларов за лист, потом интерес спал, а с ним спала и цена.
Появилось множество подделок, однако о том, как определить безошибочно оригинал, мне рассказывал сам Эрте. Все его подлинные эскизы обязательно на обороте имеют штамп с надписью по-французски «Со стола Эрте». Если такого штампа нет, будьте уверены, что этот рисунок – копия его ассистентов. Дело в том, что Роман Петрович работал в эпоху, когда не было ксерокса, а театральные мастерские требовали копии эскизов для работы. Портные, обувщики, шляпницы – всем нужно по экземпляру. Поэтому ассистенты через стекло и лампу на просвет просто перерисовывали эскизы.
Я не купил ни одного листа без штампа «Со стола Эрте». Это было довольно дорого. Но ведь для того мы и работаем. И если кого-то любим – надо покупать. Нравится вам Любовь Орлова – купите автограф. Любите Эрте – купите рисунок. Очень часто обеспеченные дамы мне говорят: «Так недорого продавался Айвазовский, а я не купила, хоть возможность и была. Теперь жалею». Вот чтобы не жалеть – покупайте. Конечно, при наличии возможности. Художникам нужны вы как коллекционер, а вам нужно это искусство. Это не только удовольствие, это их энергия. Вы чувствуете близость.
Первый спектакль
Моей мечтой была работа во французском театре. Я выходец из театральной семьи и получил профессиональное образование в Школе-студии МХАТ. Но выйти на профессионалов в театральном Париже не так просто.
Катрин Бодимон, родная сестра моей супруги Анны, крутила роман с театральным режиссером Жаном-Пьером Дуньяком, учеником Григория Хмары и Тани Балашовой. Но именно в тот 1982 год Дуньяк был без работы, а «женуля» моя совсем не хотела способствовать моей театральной карьере.