Кстати, поскольку рынок Ванв работает под открытым небом, вашим союзником в получении скидки может стать непогода. Как только начинается дождь или поднимается ветер, продавцы моментально снижают цену, чтобы поскорее избавиться от товара. Поэтому я, вооруженный зонтиком, очень люблю ходить на Ванв в плохую погоду.
Совсем другое дело – рынок Клиньянкур. Здесь на дождь рассчитывать не приходится, поскольку этот рынок представляет собой огромную сеть крытых стеклянных бутиков и двухэтажных галерей, таких как «Марше Дофин». И если на рынке Ванв продавцы стараются максимально реализовать весь ассортимент старины за выходные, чтобы как можно меньше потом увозить с собой, то в Клиньянкур товар в конце рабочего дня просто запирается на ключ до следующей субботы. Потому и скидок тут практически не делают.
Зато именно Клиньянкур славится большим выбором крупногабаритной мебели. Вот как привезти на Ванв шкаф? Где его там поставить? Как увозить назад, если не найдется покупатель? На рынке Клиньянкур такой проблемы нет.
Каждый антиквар здесь также имеет свою специализацию: у одного магазин люстр, у другого – только подсвечников, у третьего – исключительно кованая мебель ар-деко или мраморные камины… При этом товар отборнейший, такого вы не найдете ни на одном рынке мира. Цена соответствует качеству, и без денег здесь делать нечего. Поэтому постоянными посетителями Клиньянкура были более чем платежеспособные Галина Вишневская и Рудольф Нуреев. И если Галина Павловна делала все, чтобы остаться не узнанной, – повязывала на голову косыночку, а глаза прятала за стеклами темных очков, – то Нуреева узнавали все. Весть о его визите молниеносно облетала рынок, торговцы звонили друг другу со словами: «Приехал Рудольф, меняй ценники!» То, что стоило две тысячи франков, с появлением Нуреева обретало новую цену – скажем, четыре тысячи, а ему как будто со скидкой из любви к таланту продавали за три. Рудик, не торгуясь, с удовольствием покупал.
Один из моих любимых продавцов – барон Эруан де Фланге – очень стройный, усатый француз, одетый всегда в подлинные костюмы 1910-х-1920-х годов. Его милейшая супруга Франсуаза предпочитает наряжаться в стиле 1940-х. В их бутике царит совершенно образцовый порядок, весь товар отсортирован самым тщательным образом и разделен по категориям. Поэтому на рейле с платьями 1920-х годов вы не найдете ничего другого, кроме этих самых платьев. На другом рейле будут висеть только сюртуки, на третьем – сплошь театральные костюмы. Все это Эруан приобретает здесь же, на рынке Ванв, обходя его со своим огромным рюкзаком. Перепродает гораздо дороже. За что же надбавка? – спросите вы. За дар увидеть эпоху в простой вещи, за отбор, сделанный за вас. Поэтому многие коллекционеры и художники по костюму целенаправленно идут к барону де Фланге каждый со своим вопросом.
– Есть ли у вас в продаже нормандские чепчики?
Барон поставит перед вами ящик с нормандскими чепчиками, каждый из которых он выудил на развалах у своих коллег. Только у тех чепчик еще попробуй откопай, а тут вон их сколько лежит перед тобой – полная коробка, только покупай.
Я часто приобретаю у барона кокошники русских эмигрантов.
– Что из кокошников поступило? – спрашиваю.
– Вот, пожалуйста. Кокошники 1930-х годов балерины Императорского Мариинского театра Юлии Седовой, которая в Ницце держала собственную балетную школу «Александрино», – отвечает он.
На востоке Парижа находится самый таинственный рынок – Монтрёй. Там продают множество ворованных вещей. Пострадавшие от кражи парижане приезжают на рынок Монтрёй к шести утра в надежде обнаружить здесь украденные у них накануне вещи и выкупить их снова. Разумеется, за прилавком стоит не сам вор, а перекупщик. На этом рынке в основном продаются вещи, не имеющие никакого отношения к старине: автомобильные покрышки, фары, рули, мобильные телефоны, бытовая техника, современная посуда, подделки модных брендов, акриловая краска в баллончиках, моющие средства, бытовая химия… Это скорее барахолка, нежели блошиный рынок. Коллекционеру антиквариата там делать нечего, а для домохозяйки из арабского квартала это рай земной. Хотя однажды именно на рынке Монтрёй мне удалось купить вид Зимней Канавки в Санкт-Петербурге кисти очень известного художника Арнольда Лаховского – ученика Ильи Репина. Работы Лаховского довольно дорогие, в среднем – тысяч десять евро за картину, а я приобрел за сто франков.
Тем и замечательны блошиные рынки – они дарят нам состояние неожиданности: рядом со старым мобильным телефоном вы можете найти олений рог, рядом со сломанным подсвечником – библию, рядом со старой парой чулок – замечательные коралловые серьги. Это разнообразие и есть его главная соблазнительная черта. Те, кто только начинают посещать блошиные рынки, должны набраться терпения и быть открытыми к самообразованию, потому что только годы походов на блошиные рынки могут научить вас и дать возможность стать настоящим коллекционером и знатоком. Никогда не идите на рынок с поставленной целью. Приценивайтесь, рассматривайте и спрашивайте. Со временем вы найдете там знакомых, единомышленников, учителей.
Близкое расположение моей парижской квартиры к рынку Ванв позволило мне, экономя на такси, постепенно собрать внушительную коллекцию портретов, мебели, предметов быта, платьев, аксессуаров для создания интерьеров моих различных домов. Но особенно повезло даче в Оверни, которую я прибрел уже в начале XXI века, и парижской муниципальной квартире на бульваре Лефебвр, куда я переехал в 1991 году.
Уже в 1990-е годы моя квартира стала меккой для любителей изящного и для знаменитых фотографов интерьеров. Должен похвалиться – крупнейшие мировые издания по искусству дизайна интерьера сделали репортажи о моей коллекции. В Лондоне знаменитая Минн Хогг заказала у Мари-Франс Буае несколько страниц для культового журнала «The World of Interiors»; в Нью-Йорке знаменитые журналы «House and Garden» и «Architectural Digest» писали большие статьи о моей коллекции и домашнем убранстве. Причем «AD» писал дважды, что невероятно. В Париже это был журнал «Figaro Madame», в Москве – «Мезонин».
Свято место пусто не бывает. Ко мне потянулись вереницы желающих отобедать, попить чайку или отужинать. Список гостей, побывавших у меня дома в Париже в 1990-е годы, так обширен, что его можно издать отдельной брошюрой. Почти каждый вечер, если я не был на гастролях или на контрактных спектаклях, принимал людей с шампанским, красивой сервировкой на фарфоре с фамильным гербом моей прабабушки Чичаговой, при свечах и с хорошей музыкой.
Искусство кулинарии было всегда мне близко, я об этом много говорил уже в XXI веке, когда стал работать на отечественном телевидении. Готовил исправно петуха в вине, кролика в розмарине с горчичным соусом, форель в укропном саду, утку в апельсинах, курицу по-бразильски, всевозможные салаты, тарт-татены и прочие блюда. Моими гостями были многие друзья: дизайнеры моды Слава Зайцев, Йозас Стяткявичус, Хосе Энрике Онья-Сельфа; художники Франек Страровейски, Вильям Бруй, Гоша Острецов, Вадим Кравец; балерины Лесли Карон, Галина Самсова, Татьяна Лескова, Галина Панова, Ксения Триполитова; артисты балета Владимир Балыбин, Андре Проковский, фотографы, журналисты, манекенщицы, аристократы. Ко мне заглядывали гости из России – Михаил Швыдкой, Константин Эрнст, Екатерина Максимова, Николай Цискаридзе, Илзе Лиепа, Алла Сигалова, Анастасия Вертинская, Сергей Юрский, Алёна Долецкая, Эвелина Хромченко, Надежда Бабкина, Маша Зонина и многие другие.
Радушно принимать гостей, соблюдая этикет и протокол, верно ставить свет и подходящую музыку, правильно накрывать и сервировать стол – это особое искусство. Практика помогает оттачивать его в совершенстве, а главный секрет приема гостей поведала мне моя приятельница графиня Жаклин де Богурдон:
– В виде аперитива всегда сервируйте холодное шампанское, его пузырьки вселяют веселье в гостей, а все другие виды более крепкого алкоголя давят на них и делают грустными.
Румыны
Однажды в Париже во дворце Шайо Ева Левинсон познакомила меня с очень влиятельной театральной дамой, завлитом театра в Кретей (предместье Парижа). Ее звали Мишель Мёнье. Она была ближайшей подругой знаменитого румынского режиссера Петрики Ионеско.
Надо сказать, в ту пору театральная Франция переживала немыслимый ренессанс любви к румынам. Практически все они работали в Бухаресте в Национальной опере и бежали в Париж от власти Чаушеску. И если у французов все было цирлих-манирлих, то дико креативные румыны с их цыганской сумасшедшинкой были мастерами хаоса.
Петрика Ионеско считался в социалистической Румынии гением режиссуры в стиле «сумасшедший бардак». Просто номер один. Внешне он представлял собой нечто среднее между батькой Махно и графом Дракулой – черные опущенные усы, взбученный кок волос… Петрика был дезорганизованным, вспыльчивым, темпераментным и экстравагантным, что позволило ему сделать большую международную карьеру и даже ставить шоу в Диснейленде.
Петрика получил контракт в Театральном центре Кретея и взял меня на работу в качестве своего ассистента по бутафории для работы над спектаклем «Селестина» по средневековой новелле о проделках одной старой сводни. Титульную роль играла бельгийская характерная актриса Цилли Чельтон. Она родилась в Иерусалиме в 1919 году, была ученицей Марселя Марсо и часто участвовала в постановках другого гениального румына – Эжена Ионеско. Эта актриса играла вдохновенно и ярко. В антракте часто вспоминала Марию Казарес, еще одну звезду театра и кино.
Художником по костюмам была замечательная Флорика Малуряну. В Бухаресте она была главным художником Национальной оперы. Эта непрестанно курившая дама, похожая на красавицу-цыганку с черными волосами и большими карими глазами, с пальцами, унизанными множеством перстней, умела себя преподнести.
Когда нас представили друг другу, она произнесла:
– Ты приехал из СССР. Ваша страна нищая. Но и наша страна нищая. Коммунисты всё разбазарили – и у нас всё разбазарили. Ты понимаешь: нам не из чего было шить. И я все костюмы в опере шила из лоскутков от старых костюмов.