Лекции иллюстрировались при помощи диапозитивов, которые я все время старался обновлять. Надо заметить, школа отдельно оплачивала эту мою инициативу. Со своим пленочным фотоаппаратом Canon, привезенным папой из Японии в 1970 году, я ездил по музеям и к неудовольствию смотрителей снимал, часто исподтишка, картины, скульптуры, предметы искусства, чтобы потом превратить эти фотографии в слайды. Для каждого слайда необходимо было изготовить этикетку – ее печатали на машинке, уменьшали и скотчем приклеивали на рамочку для диапозитива. Это непростая, кропотливая работа, и альтернативы ей не существовало, ведь в те годы еще не было никаких электронных носителей и цифровых изображений. Такие же наборы слайдов я составлял для других филиалов «Эсмод» – в Ницце, Токио… Зато какие знания я приобрел! И смог затем преподавать и в Бельгии, и в Гонконге, и в Австралии, и в Лондоне и в Новом Орлеане…
Изображения транслировались, как в кинотеатре, на большом экране от пола до потолка. Студенты слушали мои лекции с большим интересом, но в какой-то момент я понял, что рассказывать об одном и том же десять раз подряд страшно неэффективно, и попросил, чтобы меня перевели в большой зал школы – в дом 12 на Бульваре Монмартр. Это был бальный зал посольств Центральной Америки времен Наполеона III, и весь его потолок украшали гербы Гондураса, Коста-Рики, Кубы, Панамы…
В мои обязанности входило регулярно летать в Ниццу и читать лекции в филиале на бульваре Сесоль, 85. Постоянные встречи с Лазурным берегом, воздух, природа и архитектура Ниццы, особенно в старой ее части, просто завораживала.
Меня в этой школе очень ценили, мною гордились, все время приходили комиссии, журналисты. «У нас здесь сам Васильев преподает», – говорила Аннет Гольдшейн, присвоившая мне статус профессора. В России спрашивают, как Васильев, такой молодой, мог стать профессором. Профессором во Франции называют выдающегося педагога, это не научное звание. Они говорили: профессор истории моды. Гордости моей не было предела – выпускник Постановочного факультета Школы-студии МХАТ преподает в Париже историю моды, удивительно даже подумать…
Студентки признавались мне в любви, подбрасывали тайком письма с чувственными признаниями. Часто я получал записку от какой-то Катрины, а их было в школе 12 человек. А одна из них как-то прижала меня пышной грудью к стенке лифта и томно поинтересовалась:
– Месье Васильев, почему вы никогда не ходите на кофе со студентками?
– Не решаюсь, – растерянно произнес я.
– Очень напрасно. Решайтесь! Это взаимно!
Студентки осаждали мою квартиру. Сидели на коврике под дверью и на мой вопрос: «Что вы здесь делаете?» – отвечали: «Я просто забыла вовремя сдать курсовую работу и решила принести ее вам прямо домой». Их не смущало, что на часах было десять вечера!
Но какими бы прекрасными и настойчивыми ни были мои студентки, служебным положением я не позволил себе воспользоваться ни разу.
Зато очень сдружился с коллегами-преподавателями, многие из которых были выпускниками «Эсмод», как, например, очаровательная канадка Пати Миланезе, ставшая моей закадычной подружкой. Она была педагогом-моделистом, путешествовала и крутила бесконечные романы, в подробности которых с удовольствием посвящала меня. Одной из старейших преподавательниц, заведовавшей школой «Эсмод» в Касабланке, была стильная Николь Кодридекс, которую я даже устроил в массовку в кино из-за роскошной шевелюры в стиле 1940-х годов. Другая преподавательница, обладательница прекрасного сопрано, пела в любительской опере в «Лакме». Изабель Тартьер специализировалась на уроках аксессуаров, Вероник Собуль – на конструировании одежды. Развею существующий миф о неряшливости французов. В домах XIX века душевые были редкостью, многие умывались над тазиком из кувшина, но я этого уже не застал – все мои приятельницы в модной школе благоухали, очень модно одевались, следили за прическами и макияжем.
Один семестр сменялся другим. Вскоре я предложил Аннет Гольдштейн и Поль Дуарину открыть новое отделение – театрального костюма. Поначалу директрисы «Эсмод» восприняли мою идею скептически.
– Разве это может быть кому-то интересно? – усомнились они в один голос.
– Еще как! Поймите, во Франции театральных художников готовят только в Страсбурге, а мы с вами в столице, в Париже, и просто обязаны открыть у нас подобное отделение!
Мадам Аннет и мадам Поль доверились мне. И сегодня, по прошествии стольких лет, отделение театрального костюма является крупнейшим в «Эсмод». Моими первыми студентками на этом отделении были исландка Сигрун Ульварсдоттир, ставшая заметным дизайнером, француженка Катрин Кальдре, ставшая известным костюмером, и итальянка Розелла Боччиолоне из Турина.
У «Эсмод» было два больших конкурента. Первый – это школа «Синдикат высокой моды», которая занималась подготовкой специалистов более высокой квалификации. Второй – студия «Берсо», что в переводе с французского означает «колыбель». Ею руководили поляк по фамилии Руцкой и его жена Мария Руки – небольшого роста чудаковатая дама с бантиком на голове, как у Татьяны Михалковой. Эта студия считалась очень передовой, авангардной и готовила успешных дизайнеров моды, а не моделистов-закройщиков.
Тех, кто мог сделать выкройку и лекала, брали из «Эсмод», а креативщиков, творцов и создателей новых линий – из «Берсо». Там по моей протекции учился Стас Кёниг-Марышев, ставший одним из важных сотрудников в Доме «Maison Margiela», а затем в «Lanvin».
Руцкие приглашали меня к себе преподавать историю моды. Однако мы не сошлись в цене: я уже не страдал от нехватки предложений.
К примеру, меня пригласили в Бельгию, в школу моды «Ля Камбр». Это случилось по протекции моего отца, который вместе с директором «Ля Камбр», выдающимся бельгийским художником и сценографом Сержем Крезем, состоял в мировом содружестве театральных художников. Мы познакомились еще в Москве, когда тот приехал в командировку и во время одного из совещаний попросил меня переводить ему с русского языка на французский. Пожилой художник проникся ко мне такой симпатией, что, улетая в Бельгию, предложил:
– Окажешься в Париже – позвони мне, я помогу тебе с работой.
И не обманул. Стоило позвонить – мне тут же предложили контракт. И если в «Эсмод» я преподавал четыре года, то в Бельгии – семнадцать лет подряд. Сотрудничать с Национальной школой изящных искусств Аббатства Ля Камбр – очень почетно и ответственно. Именно в «Ля Камбр» у меня учились будущие известные дизайнеры Оливье Тейскенс, создававший костюмы для Мадонны и руководивший Домом «Nina Ricci», испанец Хосе Энрико Онья-Сельфа – бывший глава Дома «Loewe», итальянка Летиция Краэ, создательница линии аксессуаров Дома «Chanel» при великом Карле Лагерфельде, парижский дизайнер Седрик Шарлье и знаменитый Энтони Вакарелло, действующий дизайнер Дома «Yves Saint Laurent».
Школа «Эсмод» дала мне очень многое. Главным образом – репутацию и методику преподавания, которую я использовал везде, куда меня приглашали, – в Великобритании, США, Чили, Боливии, Австралии, Гонконге, Италии, Японии, Дании, Латвии, Литве… Эта методика основана на фундаментальных знаниях, виртуозно отточенных в «Эсмод».
Даже сегодня – разбуди меня ночью и попроси рассказать историю Дома «Chanel» или прочитать лекцию о зонтиках Второй империи – я сделаю это! Моя голова – абсолютный гугл истории моды. В этом заслуга школы «Эсмод», которая заставила меня механически выдавать эти знания.
Знания, полученные в «Эсмод», совершенствовались, лекции дополнялись новыми сведениями, визуальный ряд доукомплектовывался новыми диапозитивами. Историю моды, как любую историю, изменить нельзя. Суть движения моды – когда появился корсет, когда турнюр, а когда кринолин – неизменна.
Современная мода более гибкая, но менее интересная. Взять хотя бы ткани, используемые сегодня при создании модных коллекций, – сплошная синтетика и трикотаж. Ручной работы почти нет – слишком дорого. Кружевные и вышитые вещи встречаются только на подиумах во время модных показов в Париже и Милане, да еще во время церемонии вручения премии «Оскар», а к повседневности не имеют никакого отношения.
Трения с администрацией «Эсмод» начались в 1985 году с появлением в моей жизни первых международных проектов, работать над которыми, безвылазно сидя во Франции, было невозможно. Совершенно случайно мне предложили оформить спектакль «Дикий мед» по неоконченной пьесе Антона Чехова «Платонов». И не где-нибудь, а в Национальном театре Исландии, о чем я расскажу подробно в одной из следующих глав. Исландия – северный остров, расположенный недалеко от Гренландии, где часто бывают снегопады и объявляется нелетная погода. Случалось, я не мог вылететь из Рейкьявика и вовремя оказаться в Париже. Тогда я звонил в «Эсмод» и объяснял:
– В Исландии нелетная погода, я смогу прилететь только завтра.
Мадам Гольдштейн и мадам Дуарину это страшно выводило из себя. Еще бы – студенты заплатили деньги за обучение, собирались слушать лекцию по истории моды, а педагога нет – он, видите ли, путешествует. Пару раз меня прощали, но на третий раз поставили перед выбором.
И я этот выбор сделал. Как раз летом 1988 года я получил сразу несколько профессионально заманчивых предложений. Режиссер Торхильдур Торлехсдоттир из Исландии, с которой я уже работал ранее, пригласила меня создать костюмы для оперы Оффенбаха «Сказки Гофмана» в Национальном театре Исландии. В Турецкой опере мне предложили оформить декорации и костюмы к бессмертному балету Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта» в постановке талантливого Валерия Панова. Из США пришел контракт от Пегги Уиллис на создание сценографии и костюмов к «Жизели», а из Парижа – предложение создать турнюрные костюмы к инсценировке романа Эмиля Золя «Нана». И моя любимая японская работодательница Масако Ойя предложила оформить балет «Щелкунчик» в Осаке. Профессионально интереснее и финансово выгоднее мне было работать по специальности театрального художника, чем из года в год читать одни и те же лекции.