Тогда резкая и бескомпромиссная мадам Дуарину сказала:
– Бонжур, Васильев, ты помни, незаменимых нет. Ты зря от нас уходишь. Мы тебя очень любили, но теперь будем искать другого педагога. Адьё!
И нашли! Меня заменили Ксавье Шометтом, бывшим экскурсоводом Музея моды во Дворце Galliera в Париже. В конце июля 1988 года меня вызвала в кабинет Аннет Гольдштейн, вся в золотых украшениях, и ядовито похвалив за успехи на поприще театрального дизайна, все же выторговала у меня две дополнительные специальные недели лекций по истории моды в «Эсмод» осенью того же года. Не хотели, в общем, со мной расставаться.
Когда Поль Дуарину скончалась после тяжелой болезни, оставшаяся без компаньона Аннет Гольдштейн продала школу «Эсмод» японцу Нино Сатору, который раньше владел только ее токийским представительством. Школа при новом руководстве поменяла дислокацию, переехала за здание вокзала Сен-Лазар, прямо рядом с музеем Густава Моро. Филиалов все так же много. Они рассеяны по всему миру. Это были мои большие ворота в мир моды Парижа.
Работа в кино
Во Франции, заработка ради, я снялся в эпизодах нескольких картин.
Первым был детективный телевизионный фильм 1985 года «Нежные голубки» режиссера Луи Гроспьера. За ним последовали и другие, например «Каин и Авель», где у меня был небольшой эпизод в первой серии.
Если актерская карьера во французском кино у меня не задалась, то карьера художника по костюмам очень даже сложилась. А случилось все так. Поскольку слава моя как педагога по истории моды стремительно распространялась по Парижу, я вскоре совершенно неожиданно для себя получил приглашение в мэрию города. Мне было предложено возглавить годичные курсы для безработных по обретению второй специальности, а именно – художника по костюмам для театра и кино. Разумеется, за год невозможно стать художником, но обрести навыки костюмера вполне реально.
Школа называлась «Седр» («кедр» по-русски) и располагалась в районе бульвара Севастополь. Там меня ждали мои ровесники – французы и француженки, мечтавшие бесплатно обрести новую специальность. Кто-то из них до этого работал поваром, кто-то – бухгалтером, кто-то швеей… Оказалось, что кроме меня на курсах числятся еще два педагога, одна из них – легендарная итальянка Ольга Берлутти! Она не пришла ни на одно занятие.
Ольга Берлути (урожденная Сквери) была родом из Пармы, вышла замуж за представителя четвертого поколения знаменитого семейства, чье имя стало синонимом люкса, поскольку марка «Berluti» – самый известный производитель мужской обуви ручной работы, а впоследствии одежды и аксессуаров из кожи высочайшего качества. В ту пору они работали по принципу ателье и производили только обувь по индивидуальному заказу. Среди заказчиков были Джон Кеннеди, Ив Сен-Лоран, Пьер Берже, великий князь Владимир Кириллович… Их магазин находился в районе Елисейских Полей (улица Марбёф, 28) в небольшом угловом бутике, часто пустом, но с большим подвалом, где не только делали обувь на заказ, но почему-то хранили и полотна абстрактной живописи.
Ольга Берлути, женщина обаятельная и общительная, носила большой шелковый черный бант на голове, говорила по-французски с ярким итальянским акцентом и жила в довольно просторной квартире в Маре. Ее квартира была обставлена красивой, типично итальянской старинной золоченой мебелью; стены украшали венецианские шесты с фонарями, которые обычно гондольеры зажигают на каналах в вечерний час. Отблески больших венецианских зеркал из муранского стекла довершали таинственную обстановку. Там Ольга принимала меня на подушках от Мариано Фортуни вместе со своей подругой-сценаристкой, которая и привела Ольгу в киноиндустрию.
Ольга Берлути уверяла, что именно их бренд изобрел лоферы, а также бахрому и кисточки, которыми их декорировали. Так это или не так, проверить сегодня сложно. Тем более что злые языки поговаривали, будто появление Ольги в знаменитом доме было чистой случайностью. Якобы она начинала прислугой в доме старшего Берлути. Тот хоть и совсем не интересовался женщинами, но в один прекрасный день предложил ей вступить с ним в фиктивный брак, чтобы таким образом изменить свой статус в обществе.
Вскоре после женитьбы молодожен скончался. Как мне поведала Ольга, от неизлечимой в те годы мужской болезни. В одночасье она стала наследницей миллионного состояния: потомства Берлути-старший не оставил, а Ольге очень доверял.
Однажды подруга-сценаристка предложила Ольге взяться за разработку исторической обуви для кино, а именно для киноконцерна «Сара-фильм», где снимались картины с участием Симоны Синьоре, Катрин Денёв, Алена Делона и других звезд французского кино.
Преподавая на курсах по обретению второй профессии, я не только читал лекции по истории моды, но также заставлял учащихся рисовать исторические силуэты, подбирать ткани, из лоскутков создавать различные комбинации… Благодаря врожденному вкусу, присущему французам независимо от происхождения и профессии, они слету справлялись с задачами и демонстрировали потрясающие в своей сдержанности цветовые сочетания – сиренево-серый, нежно-зеленый, переходящий в розовый, – ничего яркого и кричащего.
На один из экзаменов посреди учебного года совершенно неожиданно нагрянула Ольга Берлути. Оценив результаты моего труда, она воскликнула:
– Васильев, ты – гений!
– В чем же моя гениальность?
– Ты очень быстро их всему обучил.
– Не обучил, а просто разбудил в них врожденные способности, – заметил я.
– А покажи-ка мне свои рисунки!
В то время я работал с Юрием Петровичем Любимовым над спектаклем «Евгений Онегин», параллельно создавал костюмы для театра в Рейкьявике. Кроме того, имел в наличии рисунки, которые одобрила и подписала Майя Плисецкая. Словом, у меня собралось неплохое портфолио.
Берлути внимательно изучила мои рисунки:
– Я художник по костюмам на киностудии «Сара-фильм», у меня идет картина за картиной и мне позарез нужен главный костюмер.
– В чем же будет заключаться моя работа, если вы – художник?
– Я даю идею, а ты ее реализуешь.
– Это как?
– Будешь переодевать массовку и артистов эпизодов вещами из подбора.
– А подбор-то есть?
– Вот ты его сам и создашь. Бюджет у киностудии на это имеется.
И вот я, взяв в качестве ассистентов своих студентов во главе с талантливым Жилем Бодю ле Муаном, отправился на блошиный рынок Монтрёй. Он славился низкими ценами и не очень квалифицированными продавцами, почти все – выходцы из Северной Африки. В европейском антиквариате и винтаже они не разбирались и занимались перепродажей имущества из домов, выставленных на торги после смерти хозяев. Чтобы продать дом, его надо полностью освободить – никто не хочет покупать жилье с чужим скарбом. Этим и занимались торговцы рынка Монтрёй. Из загородных особняков они выносили ворохи одежды, книги, мебель, посуду, тащили всё на рынок и продавали без всякой сортировки. В одной куче можно было отыскать вещи 1920-х, 1930-х, 1940-х и 1980-х годов.
Что-то необходимое для съемок было из моей личной коллекции – шляпы, пальто, платья – а еще предметы из гардероба поэтессы Ирины Одоевцевой.
Ирина Владимировна как раз в это время решила отправиться в Ленинград, оставив ключи от своей парижской квартиры (улица Касабланка, 3) своему литературному секретарю Соне Ардашниковой. С Соней мы приятельствовоали, и я смог забрать оставленные Одоевцевой личные вещи, большая часть которых перешла в съемочный гардероб.
Всего с Ольгой Берлути мы сделали два фильма. Действие каждого разворачивалось в эпоху 1930-х годов или Второй мировой войны. Первый – «Устав от войны» – снят по роману Франсуазы Саган, второй назывался «Гвоздоед». В массовых сценах участвовало до шестисот человек – представляете, сколько одежды 1930-х – 1940-х годов необходимо было подобрать!
Признаться, поначалу я сомневался в собственных силах. На помощь пришла Ольга:
– Я тебе сейчас преподам урок истории. Запомни, Васильев, двадцатые, тридцатые и сороковые годы – это одно и то же. Все ходят в черном.
Также она сказала:
– Камера не любит только два цвета: кипельно-белый (она его не берет) и глубокий черный. Поэтому черное у тебя должно быть не черным, а белое – не белым. А дальше ты все сам знаешь о стиле и истории моды.
Ольга велела мне купить пару подержанных стиральных машин и анилиновый краситель английской марки «Дилон». Мы загружали приобретенные на блошином рынке вещи в машинку, добавляли краситель, одежда в барабане хорошенько прокручивалась и на выходе приобретала совсем другой вид. Из-за разницы в составе ткани одни предметы становились серыми, другие голубоватыми, третьи – черными или темно-синими… В конце концов я виртуозно овладел этой техникой окраски. У меня же был большой опыт от Флорики Малуряну. Оставалось подобрать к силуэтам соответствующие аксессуары – обувь, перчатки, сумочки, шляпки. Никто из моих студентов этого сделать не мог. Зато они помогли мне найти фабрику по переработке винтажа, где можно было приобрести на вес мешки фраков и смокингов.
Единственное, чего нельзя было купить у торговцев винтажом, – это военная форма. Нам на помощь пришло огромное ателье аренды кинокостюмов «Маратье» на улице Крымской. Владелец фирмы Жан-Шарль Маратье мне благоволил, чувствуя профессионала. У них можно было отыскать практически любую форму – хоть русскую, хоть советскую, хоть французскую, хоть нацистскую. А к ним ремень, патронташ, гетры и прочие аксессуары.
На примерку приходили вереницы участников массовых сцен и эпизодов, у каждого свой рост, свой размер одежды и обуви. К счастью, во Франции довольно высокая организация труда. Весь подбор был заранее рассортирован и развешан, как в магазине, – размер к размеру. Обувь также стояла рядочками по номерам – от 35-го до 44-го. Вскоре я не хуже самого опытного продавца обувного магазина научился определять на глаз размер обуви любого человека. Окинув взглядом артиста, командовал: