– Так, несите мне 42-й размер, черные носки, подтяжки…
Помощники, а их у меня было всегда 5-10 человек, сбиваясь с ног, подносили требуемое.
Подлинные вечерние платья 1930-х – 1940-х годов также брали напрокат, на рынке они попадались редко. Если надо, я собственноручно вшивал им подплечники, оснащал поясками… Словом, полностью стилизовал под эпоху.
Этот навык мне потом очень пригодился во время работы на Первом канале в передаче «Модный приговор». Без охов и ахов я и сейчас могу воссоздать любую эпоху – дайте мне только необходимое количество одежды.
Мой личный рекорд в переодевании – 800 человек за день. Я вызывал их десятками, помощники подносили на примерку вещи, затем отправлял к парикмахерам и гримерам, которым также давал задание – кому накрутить кудри, кому наклеить усы, кому нарисовать стрелки… Это был настоящий конвейер, работали с самого раннего утра до глубокой ночи.
Что меня подстегивало? В первую очередь, интерес. Я был молод, энергичен и сам себе бросал вызов – а смогу ли? Сегодня я бы на это уже не пошел. Во-вторых, в кино платили много больше, чем в школе «Эсмод», – десять тысяч франков в месяц. В-третьих, работать для кино было очень престижно. В титрах я был указан как «шеф-костюмер», то есть ассистент могущественной Ольги Берлути. Правда, на съемочных площадках сама Ольга не появилась ни разу, ее всегда заменяла голландская ассистентка, весьма высокоорганизованный человек.
Одежду для главных героев Ольга Берлути заказывала в модных домах. К примеру, для известной французской актрисы Натали Бай в картине «Устав от войны» все костюмы отшивались в итальянском Доме моды «Angelo Tarlazzi». Правда, они были слишком современными и не совсем попадали в эпоху. Но выглядели кинематографично и хорошо отражали свет, а это важно. Сам Тарлацци тоже только однажды появился на съемках.
В фильме «Гвоздоед» главные роли исполняли Пьер Ришар, Бернар Блие и Шарль Азнавур. Съемки проходили в Швейцарии, в Греции, в Париже, куда вместе со съемочной группой отправился и я, – настоящая киноэкспедиция! Режиссером картины был уроженец Александрии, израильтянин Моше Мизрахи – любимый режиссер Симоны Синьоре. А в паре со мной работала любимая костюмерша другой знаменитой актрисы, Роми Шнайдер, – полька, которая без конца рассказывала о том, каким потрясающим человеком была Роми: никогда не капризничала и не скандалила, как другие артистки ее уровня.
Позиция главного костюмера позволяла мне устроить в кастинг фигурантов почти всех моих друзей – эмигрантов, нуждавшихся в подработке. В массовке снялись мой педагог по истории русского театра в Школе-студии МХАТ Натэлла Сильвестровна Тодрия, знаменитая певица Наташа Медведева, певец Никита Круглый, бывшая муза Кристиана Диора Алла Ильчун, писательница Алла Алпатова, польская эстрадная певица Елена Майданец, предприниматель Олег Панов, графиня Жаклин де Богурдон и многие другие.
Одну из причин, по которой закончилась моя работа в кинокомпании «Сара-фильм», звали Мария. Это была горничная, которая приходила делать уборку в моей квартире. Она говорила:
– Я работаю горничной у знаменитого стилиста моды.
– Мария, но я не стилист.
– Это не важно.
– В котором часу вы придете? – интересовался я.
– В семь утра.
– А нельзя попозже?
– Нельзя, – говорила Мария. – Я хочу знать, с кем вы провели ночь. И учтите, уборку я начну со спальни.
В один прекрасный день она явилась ко мне с фингалом под глазом. Его происхождение объяснила падением с табуретки. Я понял, что она с кем-то подралась. Но почему-то не придал тогда этому особого значения – с кем не бывает. Поэтому, когда главный администратор «Сара-фильм» Кристина Гозлан спросила, нет ли у меня на примете кого-то, кто мог бы заниматься у нее уборкой, я порекомендовал Марию. Во время переезда Кристины горничной доверили сохранить на время сейф с ювелирными украшениями хозяйки киностудии. Стоит ли говорить, что сейф пропал вместе с Марией. У меня дома она тоже больше не появлялась.
– Вы же нам ее рекомендовали! – негодовала администратор.
– Погодите, – отбивался я. – Вы у меня спросили, кто занимается уборкой в моей квартире и можно ли этому человеку доверять. Я ответил: убирается полька Мария, доверять можно, имея в виду исключительно уборку. Зачем же вы ей украшения доверили? Я не мог знать, что она окажется воровкой!
Эту пропажу «Сара-фильм» Марии простить не могли. На свое место главного костюмера я смог устроить двух своих ассистентов – Жиля Бодю ле Муана и маркиза Стефана Анри де Турвиля.
Продюсер Жерар Готье тут же пригласил меня в другую кинофирму, «Мод-фильм», на съемки картины «Мой друг – предатель» с Андре Дюссолье и с восходящей звездой того времени, бывшей любовницей Энтони Делона актрисой Валери Каприски в главной роли. Действие там также происходило в военные годы. Я даже снялся в незначительном эпизоде, где играл медицинского работника, замышлявшего отравление. И устроил статистом Алексея Маслова – актера с удивительной внешностью, ныне играющего в РАМТе. Этот фильм можно найти в ютьюбе.
Долго я в кино не задержался. Причина – контракт с мадам Масако Ойя, о которой я обязательно расскажу в этой книге. Никто бы меня не отпустил на работу в Японию, поскольку требовалось неотрывно находиться на съемочной площадке, часто с 5 или 6 утра. После Японии я поехал в Исландию оформлять оперу «Сказки Гофмана», затем в США, где мне предстояло создать костюмы и декорации к балету «Жизель».
Что до кино… Я овладел этой редкой специальностью. Полученные навыки помогли мне во время работы над спектаклями «Бал. ХХ век» в МХТ, «Любить» в Латвии и «Моя прекрасная леди» в Эстонии – все три в постановке Аллы Сигаловой. В первом случае пришлось переодеть около пятидесяти артистов в одежду пяти последних десятилетий, во втором – в подлинные костюмы 1970-х, а действие третьего было перенесено из XIX века в 1960-е годы. Я справился с этим легко и непринужденно.
А на блошиных рынках Монтрёй и Ванв меня помнят, представьте, до сих пор. Я ведь был «оптовым» покупателем и приобретал одежду в промышленных масштабах. Прошли десятилетия, а продавцы, завидев меня, спрашивают:
– Какой сейчас фильм снимаете?
– Сейчас, – отвечаю, – никакой.
Но я знаю в Европе все места, где можно приобрести винтаж, и давал советы создателям нескольких российских сериалов – «Вертинский», например. Готов помочь и сейчас, обращайтесь!
Три встречи с папой
Расставание с семьей переживается всегда очень горько, особенно если это расставание длится годами. Я не был в России на протяжении восьми лет. Конечно, мы посылали друг другу письма. Почти все мне удалось сохранить. Особенно ценно самое первое письмо от отца, полученное летом 1982 года, когда я принял окончательное решение не возвращаться в Советский Союз. В письме он говорил о том, что судьба моя в моих руках, что я должен поступать так, как считаю нужным, что он прекрасно понимает – в тени большого дерева ничего не растет. Главный художник театра Моссовета, секретарь Союза художников, Народный художник и прочее, прочее, прочее… он был тем самым большим деревом.
«Я буду рад, если ты вернешься, – писал он. – Но если ты сочтешь, что тебе лучше в Париже, – оставайся там». В уголке письма оставался след от капли, обведенный кружочком, и подпись: «Это моя слеза».
Все письма из Советского Союза, перед тем как добраться до адресата в другой точке мира, обязательно вскрывались, прочитывались и конверт проштамповывался внутренним номером сотрудника. Тогда это называли перлюстрацией, что означало «просмотр личной пересылаемой корреспонденции, совершаемый втайне от отправителя и получателя».
Раз в неделю я созванивался с мамой, мы подолгу говорили по телефону, после чего мне потом приходили колоссальные счета. Она переживала:
– Мы с тобой разговариваем уже час, ты вылетишь в трубу.
При случае я всегда старался с нарочным отправить родителям какие-то гостинцы. Но разве все это могло заменить живое общение. К счастью, мой отец был выездным, очевидно, по недосмотру органов безопасности, и за первые восемь лет жизни в эмиграции судьба подарила мне три встречи с ним.
Первая состоялась уже осенью 1982 года. Папа приехал по линии Международной ассоциации сценографов и театральных технологов, советскую часть которой возглавлял. Одновременное нахождение за рубежом отца и сына в ту пору считалось невероятным явлением. Папу в заграничных поездках всегда сопровождала одна и та же переводчица, Татьяна Осколкова, дочь известного советского модельера, женщина достаточно эффектная, хлесткая, приставленная, как мне кажется, присматривать за ним. Во всяком случае, во время каждой нашей встречи она находилась рядом, не желая оставлять нас наедине ни на мгновение.
Папа позвонил мне из своего отеля уже будучи в Париже. Мы условились встретиться на Елисейских Полях. Он привез какие-то незначительные сувениры из Москвы, а еще необходимые для моей работы краски и кисточки. От Елисейских Полей я повел его в кино смотреть фильм Боба Фосса «Кабаре» с Лайзой Миннелли в главной роли, который в России тогда не показывали. Татьяна Осколкова неотступно следовала за нами, по пути подгоняя:
– Идите быстрее, не останавливайтесь – вы мешаете движению!
Потом, к неудовольствию Татьяны, я пригласил папу домой – в ту самую квартиру, где первые месяцы жил со своей женой. Переступив ее порог и оглядевшись, он заметил:
– Ты знаешь, квартира, конечно, небольшая, двухкомнатная, но у нас в стране в таких живут известные драматурги, театроведы и критики.
Где в тот день находилась Анна, я точно не помню – кажется, она уехала к своему любовнику, и потому папа смог остаться на ночь. Лежачок-тюфячок, на котором он спал, я сохранил; сегодня он находится в моем доме в Оверни.
Помнится, папа тогда довольно строго раскритиковал мою работу. Я реставрировал иконы для Натали Оффенстадт, антиквара родом из России, у которой на улице Сент-Оноре был свой магазинчик старинных русских вещей – кресты, эмали, миниатюры, фарфор, статуэтки и иконы. Как раз реставрацией икон я и занимался на дому. Папа сказал, что я должен быть аккуратнее, более усидчивым, тогда качество реставрации станет выше. Он также не рассыпался в комплиментах при виде моих эскизов для спектакля «Папесса Иоанна». Отнесся к ним критично и рационально, дал какие-то советы.