В доме вообще было много зеркальной мебели, модной в тридцатые годы, – такой голливудский стиль.
Спальня Халинки тоже выглядела весьма декоративно. Шторы и покрывала из шелка розовых оттенков были апплицированы объемными гирляндами цветов ар-деко, на стенах висели старинные цветочные литографии в зеркальных рамках.
Также у нее была очень необычная кухня – с выходом в сад, поскольку квартира располагалась на первом этаже. Стены ее покрывали белые плиточки, на каждой хозяйка собственноручно нарисовала гроздья винограда. Это было забавно, довольно примитивно, но вместе с тем очень типично для первой половины XX века.
В просторной гардеробной хранилось несметное количество одежды, начиная от 1925 года и заканчивая приблизительно 1975-м, а также множество шляпных коробок, набитых уникальными и именными винтажными шляпами. Весь подоконник гардеробной был завален украшенными перьями головными уборами и костюмами со стразами из «Фоли-Бержер».
Халинка предупредила:
– Эти шляпки – не мои. Их продает моя подруга Наталья Садовская, русская танцовщица, с которой мы участвовали в одном ревю, ей тоже нужны деньги. Поэтому, если нравится, – покупай.
Наталья Садовская танцевала под сценическим именем Ара в знаменитом русском эмигрантском ресторане «Кавказский погребок» в доме 54 по улице Пигаль в 1920-е годы.
Сама Халинка редко что-то дарила, в основном какие-то мелочи. Один раз вручила какой-то сверток со словами: «Это платье пошли от меня своей маме». В свертке я обнаружил страшно изъеденное молью шерстяное трикотажное платье горчичного цвета.
– Халинка, но оно все в дырах! – изумился я.
– Мама заштопает, – невозмутимо ответила Халинка.
Она просто не знала, как одевается моя мама.
Халинка была женщиной большого кокетства – профессия накладывала определенный отпечаток. Она подкрашивала волосы, придавая им розоватый оттенок, ходила на каблучках, в одежде предпочитала ярко-красные тона, носила элегантные английские костюмы из джерси и напоминала своим видом фарфоровую Мальвину из прошлых лет или знаменитую английскую писательницу Барбару Картленд.
Предаваясь воспоминаниям о старых добрых временах, проведенных в «Фоли-Бержер», она любила рассказывать, как танцевала практически голышом, и обожала демонстрировать сохранившиеся с тех пор собственные концертные костюмы – блестящие лифчики, корсеты и трусики, показывала многочисленные фотографии и афиши. Одну из огромных афиш я у нее приобрел, и сегодня она украшает мое имение под Вильнюсом. В бытность «Фоли-Бержер» Халинка водила дружбу с Жозефиной Бейкер, о чем свидетельствуют их совместные фотографии, была знакома с ученицей Ольги Преображенской, знаменитой Мадам Прео (Тамарой Тумановой); с примой Пражской оперы Лилей Никольской, урожденной Булкиной. В круг ее друзей входил дягилевский премьер Леон Войцеховский, а также прекрасная русская балерина Тата Красовская, мама которой тоже дружила с Халинкой, будучи еще в Дягилевской труппе.
Халинка Дорсувна появилась на свет в польском Bроцлаве, бывшем Бреслау, в 1908 году. О том, что ее настоящая фамилия Швонцер, я узнал уже после ее кончины. Во Франции существует закон, позволяющий получить свидетельство о смерти скончавшегося знакомого, даже если вас с ним не связывают родственные узы. Когда Халинка умерла, я позвонил в мэрию и попросил на память свидетельства о смерти и рождении. И мне, представьте, прислали копии!
Несмотря на то что сама Халинка утверждала, будто является чистокровной полькой, я думаю, что родилась она в еврейской семье. Правда, крещена была в католичестве. Я понял это, когда узнал, что отпевали ее в католическом соборе, а все свое наследство она завещала ксендзу польского католического храма в Париже. Будучи иудейкой, вряд ли бы она отдала такое распоряжение. Замечу, что мама Халинки похоронена на Русском кладбище в Ницце. После выхода этой книги, уверен, могилку найдут и обиходят.
Поскольку Халинка родилась в 1908 году, революцию она застала совсем девчонкой. Польша тогда входила в состав Российской империи – этим объясняется ее знание русского языка. Рано потеряв отца, она вместе с матерью оказалась в Поволжье, где пережила печально знаменитый голод, а потом ехала в историческом эшелоне с военнопленными чехами, венграми и австрийцами – в истории Гражданской войны их называют Чехословацким корпусом.
Уже тогда ей, десятилетней девочке, чтобы как-то прокормиться, приходилось развлекать солдат песнями и танцами. Мама Халинки аккомпанировала дочке на рояле, у них сохранилась целая стопка старинных нот царской эпохи. Попав в Прагу в возрасте 15–16 лет, она дебютировала на эстраде и вскоре стала звездой ревю. Слава Халинки в Польше была столь велика, что ее изображение печатали на открытках, писали даже о ее выступлениях на сцене Варшавской оперы. К счастью, эти открытки все у меня сохранились.
Из Польши ее ангажировал Анри Лемаршан в «Фоли-Бержер», где в то время уже блистала знаменитая Жозефина Бейкер. Халинка в перьях танцевала на пуантах и пользовалась огромным успехом у мужчин в ревю «La grande Folie». Сохранились фотографии совместных выходов Халинки и Жозефины Бейкер с элегантными поклонниками в канонический ресторан «Ля Куполь» на Монпарнасе в 1928 году. Халинка была знакома с известными артистами и художниками Парижа той ревущей эпохи – сестрами Долли, дягилевской балериной Лидией Красовской, фотографом Ман Рэем, художником Жоржем Браком, модельером Полем Пуаре.
Халинка много гастролировала – выступала в Милане, Лондоне, Мадриде. Во время гастрольного тура по Италии познакомилась с молодым офицером по имени Анри Леон Дюте. Он был из состоятельной парижской семьи, ему прочили блестящую военную карьеру… Но тут на его пути встретилась эта полька – и Анри Леон Дюте потерял голову. Его семья категорически отказывалась принимать роман единственного наследника с «голяшкой» из «Фоли-Бержер», какой бы хорошенькой она ни была. Но любовь зла. Родителям ничего не оставалось кроме как смириться с выбором сына. Они венчались и поселились в этой самой роскошной квартире в Нёйи. Халинка изменила свой стиль флэппер двадцатых годов на более элегантный стиль роковой женщины – femme fatale и стала немного подражать Грете Гарбо. В 1945 году они вместе с мужем переехали в Берлин.
Когда Гитлер был повержен, а город разделен на оккупационные зоны – английскую, американскую, советскую и французскую, – Халинка поселилась в последней. Ей очень благоволили советские главнокомандующие, ведь она говорила по-русски и могла им переводить с французского. Якобы Халинка даже сотрудничала с французской разведкой.
– Я всегда понимала, кто из них еврей, – говорила она.
– Каким же образом?
– Я выросла среди евреев и безошибочно их вычисляю.
Когда мы познакомились, Халинке было далеко за семьдесят. Несмотря на возраст, она была легка на подъем, запросто могла, чуть-чуть приподняв юбочку, продемонстрировать красивые па 1920-х годов. Не канкан, конечно, но тоже весьма задорные вещи.
Жила она на пенсию мужа, ведь офицер Анри Леон Дюте дослужился до чина генерала. Кроме того, имела прекрасную студию в Монте-Карло, где однажды и мне довелось переночевать. Квартира представляла собой номер старинного отеля «Palais de la Scala», оформленный в стиле рококо, тоже в зеленых приглушенных тонах, с кроватью в нише-алькове… Вообще кровать в ее жизни занимала главное место – я понимаю, что это была ее вторая сцена.
В Монте-Карло Халинка была дружна с принцессой Антуанеттой, сестрой принца Ренье. Любила выходить на светские рауты и премьеры.
Свое материальное положение эта уникальная женщина часто поправляла за счет продажи нарядов из собственного гардероба. У нее хранились вещи, созданные Домами «Poiret», «Schiaparelli», «Dior», «Lanvin», «Chanel»… Я мечтал их приобрести, но не имел возможности. Зато с моей легкой руки Халинка продала часть этих сокровищ в Музей моды и костюма, который располагается во Дворце Galliera.
Когда скончалась старая директриса, мадемуазель Мадлен Дельпьер, ее место занял очень молодой и энергичный историк моды Гийом Гарнье, совершивший революцию в музее. Он осовременил его, представив в основной экспозиции вещи ХХ века – двадцатых, тридцатых, сороковых годов. Я направил Гийома к Халинке, и та существенно пополнила коллекцию Galliera своими нарядами, а собственный бюджет – несколькими десятками тысяч франков.
До Гийома Гарнье, опять же по моей протекции, в Нёйи ездил знаменитый американский коллекционер кутюрных платьев эксцентричный Билли Бой. Их встреча с Халинкой получилась очень забавной. Билли Бой приехал чуть раньше назначенного времени. Мы договорились на 15:00, а он прибыл в 14:30 – видимо, нарочно, чтобы опередить меня. Плохо понимавшая по-английски Халинка спросила:
– Откуда вы приехали?
– Я с Луны, – ответил с претензией на остроумие Билли Бой.
– Понимаю, понимаю… Все литовские евреи говорят одно и то же, – сказала Халинка.
Сам я однажды приобрел у нее столик XVIII века для ночного горшка, туфли и кимоно из «Фоли-Бержер», принадлежавшее Жозефине Бейкер. Остальное мне было не по карману. И хотя цены Халинка брала буквально с потолка, это всегда были совершенно неподъемные для меня суммы. Теперь жалею.
Конечно, живя в одиночестве, она скучала. Часто звонила и приглашала в гости: «Саша, пшийди как скоро». Я приезжал, мы пили чай. К чаю она доставала всегда одно и то же – довольно пожухлые шоколадные конфеты, которые нельзя было есть.
– Откроем коробочку! – подмигивала она мне и насыпала в хрустальную вазу покрытые белым налетом конфеты, пролежавшие в буфете лет десять – не меньше.
Она рассказывала о польском танцовщике и балетмейстере Леоне Войцеховском, получившем известность благодаря участию в Русском балете Сергея Дягилева. На память о нем у Халинки сохранился эскиз работы Пабло Пикассо к балету «Парад» – Войцеховский танцевал в нем партию Китайца. Халинка этот эскиз не то выкупила, не то выпросила у Леона, не то получила в наследство. А потом продала на аукционе за огромные деньги. Сейчас эскиз находится в лондонском Музее Виктории и Альберта.