Одна советская влиятельная дама долго уговаривала Ирину Владимировну вернуться в Ленинград, представить публике свои новые книги. Одоевцева была невероятно тщеславна. Ее материальное положение в Париже было тяжело, круг общения узок, память слаба, а тут – обещание всесоюзной славы! Уговоры подействовали. Ирину Владимировну вывезли в СССР. Ее ждали обещанные слава и почет, но Соне Ардашниковой она передала, что жалела о покинутой Франции. Поэтесса мирно скончалась в Ленинграде 15 октября 1990 года.
Перед ее отъездом в марте 1987 года я приобрел часть ее мебели из карельской березы, ореха и красного дерева, которая и по сей день украшает мою парижскую квартиру. Так же как и ее дорожный кофр и коврик с псевдоегипетским орнаментом XIX века. Мне достались также рукописи и переписка 1930-х годов Софии Горбовой, запертые в нижнем ящике комода. Пишущую машинку Одоевцевой «Ундервуд» я передал впоследствии Музею Анны Ахматовой на Фонтанке. Часть ее нарядов – жакет в цветах, пеньюар и платье с черными клиньями из крепдешина сохранились в коллекции моего Фонда, а другую часть я продал на киностудию для фильма «Устав от войны».
Долгое время я пытался установить связь с Ией Григорьевной Ге – легендарной леди Абди, многолетной подругой и правой рукой Коко Шанель. С помощью художника Вильяма Петровича Бруя мне удалось отыскать ее адрес в деревушке Рокебрюн на Лазурном берегу и номер телефона. Однако все мои письма и звонки оставались без ответа. Тогда я дозвонился до мэрии деревушки:
– Жива ли одна из обитательниц вашей деревни – леди Абди?
– Я давненько ее не встречала, но постараюсь для вас что-то выяснить, – ответила секретарша мэрии.
Спустя какое-то время раздался звонок. Секретарша сообщила, что леди Абди перебралась в старческий дом в Ле Кано и что ей удалось добыть для меня телефон его приемной. Я тут же позвонил. Сотрудница приемной позволила навестить Ию Григорьевну в послеобеденное время.
Леди Абди, одетая в элегантное красное платье, приняла меня очень любезно. Правда потом, после моего ухода, сказала медсестре, что я ее совершенно вымотал своими вопросами, которые задавал на протяжении целого часа. Но я был готов расспрашивать и два, и три часа, потому что второго раза уже не случилось. Леди Абди – один из символов красоты и элегантности модного Парижа 1920-х – 1930-х годов – скончалась вскоре после нашей встречи. Ее последними словами, которые я услышал, было: «Кругом одни провинциалы, я даже перестала одеваться!» Благодаря этому единственному интервью я смог восстановить ее жизнь, ведь сама Ия Григорьевна воспоминаний не написала, желая остаться одной из самых загадочных фигур мира моды и красоты ХХ века.
Ия Ге родилась в Славянске 8 августа 1897 года в семье известного актера Императорского Александринского театра Григория Григорьевича Ге и драматической актрисы Анны Ивановны Новиковой-Вуич. Забавный штрих: уже в XXI веке в мои руки попал литературный архив деда леди Абди, известного русского театрального антрепренера И.П.Новикова, найденный на чердаке его особняка в Пензе! Род Ге французского происхождения дал России знаменитого художника Николая Николаевича Ге. За границей Ия Григорьевна вышла замуж за английского лорда Абди, богатого антиквара, после развода с которым сохранила знатный титул и поступила художественным директором в Дом «Chanel». Ее портреты в платьях от больших парижских домов часто печатали в журнале «Vogue». Леди Абди стала также прообразом Зои Монроз, героини романа «Гиперболоид инженера Гарина» влюбленного в нее Алексея Толстого.
Слава леди Абди как арбитра элегантности росла. Ее часто приглашали на светские маскарады и вечера, которые устраивал тогда в Париже неугомонный светский жуир граф Сириль де Бомон. Костюмом леди Абди для одного из таких вечеров стал наряд из воздушных шаров, а вместо головного убора – морская раковина.
Судьба леди Абди в конце 1930-х – начале 1940-х годов складывалась загадочно и невероятно. В самый разгар сталинского террора, в 1937 году, она отправляется в Москву и Ленинград на прощание со своим знаменитым отцом – умирающим актером Григорием Ге – поступок по меньшей мере странный для русской эмигрантки.
– Отец был разбит параличом и вдруг вспомнил, что у него в Париже есть дочь. Тогда я впервые увидела Москву – очень грустное зрелище. Была зима, все покрыто снегом, и мой отель «Метрополь» находился недалеко от Кремля. По улицам ходила черная толпа, – вспоминала она. – А я смотрела в окно и видела Кремль весь в снегу. Мне было очень грустно.
Остается лишь догадываться, почему ей разрешили приехать и почему опять выпустили во Францию, где ее знали слишком многие и она сама знала слишком многих. Ходили слухи, что леди Абди была шпионкой, а ее квартира в Париже на Вандомской площади служила штабом для советских и американских офицеров.
После кончины леди Абди ее сын, голливудский актер, устроил распродажу маминого наследства – абсолютно музейного уровня изящная мебель XVIII века, китайский фарфор, старинная живопись… Это собрание запечатлено на фотографиях каталога продажи.
Другим бесценным источником информации для будущей книги стала бывшая дягилевская балерина Тамара Жевержеева, которая в эмиграции сократила свою сложнопроизносимую фамилию и стала Тамарой Джева. Она снималась в кино, была звездой Бродвея, играла главную роль в мюзикле «На ваших пуантах» и жила в собственной роскошной квартире на Манхэттене.
– Когда же вы приедете ко мне? – интересовалась она всякий раз по телефону.
– Но я сейчас в Японии!
– А что, разве самолеты больше не летают? – спрашивала она с усмешкой и игриво добавляла: – Коньячок вас ждет.
Точно так же зазывала меня жившая в Каннах певица Людмила Лопато:
– Клубника лежит в леднике, – говорила она. – А сама я сегодня, как картофельные чипсы.
– Это как?
– Вся в крошках – никак не могу себя собрать. Но вы приезжайте! Я приоденусь, и мы с вами выйдем в свет!
Моя парижская приятельница Соня Ардашникова-Иваницкая была дружна со многими эмигрантами Первой волны. В их числе – баронесса Елена Сергеевна фон Тиссенгаузен, жившая в парижском респектабельном старческом доме возле Люксембургского сада. Несмотря на то, что к моменту нашего знакомства баронессе исполнилось 85 лет, она сумела сохранить и стройный стан, и царственную осанку. Седые волосы элегантно укладывала буклями, носила английские блузы и юбки-карандаш.
Елена Сергеевна родилась в Петербурге в 1906 году. Ее мать происходила из семьи табачных промышленников Богдановых и прожила 93 года. Отец, барон Сергей Сергеевич фон Тиссенгаузен, скончался в Сербии.
В 1918 году, спрятав бриллианты в сейфе своего петербургского дома на Фонтанке, 80, они еще в мягком вагоне отправились на дачу в Ялту. А в Ялте, по выражению баронессы, шел кутеж! Обеды на 70 человек, вечера и балы… А когда красные начали подходить к Перекопу, бароны Тиссенгаузены пароходом отправились в болгарский порт Варна, где всех русских эмигрантов поселили в городском театре. Они ночевали в ложах зрительного зала и отгораживались друг от друга простынями. Оттуда поездом отправились в Сербию, где Елена Сергеевна жила в усадьбе коллекционера живописи маркиза Артура Палавичини и училась в Екатерининском институте с художницей Ириной Петровной Борадаевской.
Из Сербии баронесса попала в Париж, где поселилась в 15-м арондисмане возле Версальских ворот и вскоре нашла работу манекенщицы в известном русском Доме моды «Итеб», который находился на Рю Ройяль. В этом доме, вспоминала баронесса, числились 12 манекенщиц, среди них были и другие русские эмигрантки – например, хорошенькая баронесса Нина фон Гойер, о которой я уже писал в этой книге. Дом демонстрировал все коллекции – вечерние и городские, коктейльные и свадебные платья. Успех был большим, но в «Итеб» часто захаживали и мужчины, чтобы пригласить манекенщиц на ужин. Баронесса проработала там около четырех лет и поступила в маленький русский Дом моды «Орёл», в котором работал писатель Алексей Николаевич Мятлев.
Поняв суть бизнеса, баронесса открыла свое дело в 17-м квартале, которое просуществовало до 1950-х годов.
Еще в 1987 году, во время празднования сорокалетия Дома «Christian Dior», я познакомился с его легендарной музой, моделью Аллой Ильчун полурусского-полуказахского происхождения.
В Харбине в семье русской певицы Тамары Михайловой и казахского инженера-железнодорожника Куатхана Елшын родилась красивая девочка. Еще до войны мать и дочь перебрались в Париж. Мама пела в ресторанах, дочь, подрастая, стала работать официанткой в русской столовой Консерватории имени Рахманинова. Отправившись на кастинг в Дом «Dior» вместе с подругой Диной Вареновой, Алла обратила на себя внимание Кристиана Диора своей необычной евроазиатской внешностью и получила контракт, который длился целых двадцать лет при трех режимах – Диора, Сен-Лорана и Марка Боана. Я знал Аллу уже на пенсии, но все еще прекрасной, стройной, авторитарной, уверенной в себе и очень разговорчивой. Она невероятно хвалилась объемом своей талии в 47 см в 1948 году и 49 см 1968 году.
Интересно, что детские годы в Париже она с мамой провела в 15-м квартале в районе улицы Оливье-де-Серр, где жило множество русских эмигрантов. Там и сейчас находится исторический храм Введения во Храм Пресвятой Богородицы, переделанный из старого гаража для автомобилей. Именно туда ходила Тамара Михайлова с дочерью Аллой. Это рядом с моей теперешней квартирой и конторой Фонда.
Наше знакомство произошло через ее мужа, Игоря Мухина, фотографа газеты «Русская мысль». Алла вела достаточно светский образ жизни, принимала у себя и меня, и мою маму – у нее дома на ужине я познакомился с танцором Владимиром Скуратовым.
Работая во Флоренции по приглашению семьи князей Строцци-Гвиччардини, я познакомился с бывшей манекенщицей Дома «Dior» Лизон Бонфис, которая в 1988 году была стилистом в Доме «Benetton». Коллега и подруга Аллы Ильчун, она рассказывала мне, что та, будучи абсолютной красавицей и музой Диора, уступала только манекенщице Ренэ, звезде его коллекций: