С Нуреевым хотели работать все, и он мог выбирать. Его любимой балериной была, несомненно, канадка Линн Сеймур, которую он боготворил, как и Марго Фонтейн. Также он очень хорошо относился к британке Патриции Руанн, к болгарско-американской балерине Еве Евдокимовой и был восхищен молодым датским танцором Кеннетом Гревом.
К счастью, у Валерия Панова было много приверженцев. Известный турецкий танцор Мехмет Балкан в 1988 году организовал для него постановку «Идиота» в Анкаре на сцене Национальной оперы Турции. По-турецки «Идиот» звучит как «Будала». Так вот этот самый «Будала» пережил в Турции настоящий триумф и вошел в анналы истории турецкого балета. Роль князя Мышкина исполнил выдающийся турецкий танцор Фахреттин Гювен, а в роли Настасьи Филипповны выступила очень артистичная балерина Зейнеп Суналь. Затем я восстанавливал «Идиота» в Чили на сцене муниципального театра Сантьяго, в Швейцарии в Оперном театре Люцерны, и к пятнадцатилетию балета еще раз в Анкаре.
Большая удача, что мне довелось прикоснуться к творчеству Достоевского. Тем более что большим специалистом по Федору Михайловичу был мой папа. Оформленный им спектакль «Петербургские сновидения» (постановка Юрия Завадского по мотивам романа «Преступление и наказание») московская публика очень полюбила. Также он создавал костюмы к спектаклю «Дядюшкин сон». Так что связь нашей династии с Достоевским тесная. Всякий раз, оказываясь во Флоренции, обязательно подхожу к дому на Piazza Pitti, 21, на фасаде которого висит мемориальная доска: именно здесь Федор Михайлович закончил «Идиота».
А после премьеры «Идиота» нам тут же в Анкаре предложили поставить «Ромео и Джульетту». Вот тут-то моя любовь к Италии и нашла свое творческое выражение. В роли Джульетты дебютировала балерина Айшем Суналь, сестра Зейнеп, ставшая в наши дни генеральным директором Театра оперы и балета в Стамбуле. Валерий Панов любил Италию, поэтому мое решение декораций и костюмов пришлось ему явно по вкусу.
В 1989 году в Стамбуле вместе с Пановым мы работали над великолепным балетом «Клеопатра» на музыку Арама Хачатуряна. Это был своеобразный сплав «Гаянэ» и «Спартака». Партию Клеопатры поначалу репетировала красивая и виртуозная Мерич Сюмен. Она прославилась своим исполнением партии «Жизели», которую танцевала не только в Турции, но также в Великобритании, Германии, Италии, Японии и США. Она даже танцевала «Жизель» на сцене Большого театра в Москве. Справедливости ради стоит отметить, что турецкие балерины нечасто выезжали с гастролями за пределы страны. Второй солисткой «Клеопатры» была молодая и красивая балерина Хулия Аксулар, ставшая затем известным педагогом; мы до сих пор дружим.
К репетициям «Клеопатры» Мерич Сюмен приступила, перешагнув пятидесятилетний рубеж. Сочиненная Пановым хореография, построенная на шпагатах и растяжках, давалась ей уже с трудом. Тогда решили на главную партию пригласить другую балерину – Сибель Сюрель, та была моложе, выше, стройнее. Новая танцовщица со смуглым цветом кожи чуть-чуть напоминала африканку и оказалась сказочно пластичной.
Декорацию я придумал в виде Колизея, только как бы не снаружи, а изнутри. На ступеньках Колизея размещался хор, а по центру опускалась пирамида. Получался Рим в Египте, а Египет – в Риме. Там были элементы сфинксов, огромная окровавленная голова Цезаря, которая падала вниз… Фантазии художника было где разгуляться, ведь сцена стамбульской оперы гигантская – 24 метра шириной – одна из самых больших в Европе. Больше разве что только в Варшаве.
Во время работы над «Клеопатрой» я впервые увидел костюмы к «Спящей красавице» в постановке Рудольфа Нуреева. Надо сказать, что Нуреев вообще очень любил Турцию, ему нравились острова, но особенно город Бодрум. Постановка «Спящей» – его подарок этой стране. Артисты танцевали в старых костюмах 1968 года из Гранд-Опера. Эти футуристические костюмы очень необычных форм были созданы из синтетических трубочек. На меня они произвели колоссальное впечатление. Но условия, в которых эти шедевры содержались после спектакля, никуда не годились. Они буквально валялись на складе, с потолка на них капала вода…
– Костюмы погибнут, они стоят бешеных денег, – уговаривал я дирекцию. – Их надо хотя бы прикрыть целлофаном!
– Париж не требует их вернуть, – ответили мне.
– Но это же сокровища, неужели их нельзя просто закрыть?
– Это не наша собственность – пусть пылятся.
Я был страшно расстроен – костюмы из Гранд-Опера гибли на моих глазах, и я никак не мог их спасти.
Спустя годы на одном из аукционов я сумел приобрести одну из этих пачек – ту, в которой балерина Элизабет Платель танцевала главную партию. А потом и еще одну всего за 100 долларов, но уже в Стамбуле в бутике «Портобелло». Кто-то додумался утащить их со склада.
У Панова был большой талант создания спектаклей. Дуэты, кордебалеты, совместные танцы, парные, тройки, четверки – он знал в этом толк. Самое важное – Валерий никогда не забывал о поклонах, которые ставил отдельно. Многие хореографы и режиссеры говорят артистам: «На аплодисментах выходите и кланяйтесь». С Пановым такой номер не проходил. Он придумывал, кто выходит на поклоны первым, как потом к нему присоединяются остальные – шагом или бегом, как они затем убегают за кулисы, как появляются снова на авансцене, как становятся в группу, из которой, как из распустившегося цветка выходит прима-балерина. Это было потрясающее зрелище продолжительностью не меньше получаса! Казалось, спектакль продолжается. Мне довелось поработать со многими постановщиками, увидеть множество спектаклей, но только в случае с Пановым поклоны превращались в настоящий бенефис исполнителей под сумасшедшие овации зрительного зала.
Он говорил мне:
– Саша, ты стоишь в кулисе. К тебе подходит прима-балерина, которой ты целуешь ручку и перед которой встаешь на одно колено. Тебе передают цветы. Ты эти цветы отдаешь ей. Поднимаешься с колена, и вы вдвоем бежите вперед к авансцене. Мальчики стоят позади в трех метрах, девочки впереди. И вы руками делаете приветствие в зал.
Это все было очень красиво, но на генеральную репетицию «Клеопатры» Валерий Панов не явился. Его заменяла ассистентка – очаровательная Каролина Лорка – наполовину испанка, наполовину француженка, выпускница Кировского училища. А Валерий, никого не предупредив, улетел в Бонн на подписание нового контракта. В 1990-е годы Валерий Панов будет занимать почетный пост главного хореографа и художественного руководителя Боннского балета в Оперном театре.
– Каролина, что же мы будем делать? – спросил я шепотом.
– Скажем, что Валерий вышел покурить.
Когда генеральный директор Стамбульской оперы поинтересовался, где Панов, она тут же ответила:
– Сейчас придет.
Но Валерий не пришел. И в другой раз его в Турцию уже не позвали. Из-за резкого, неуживчивого и бескомпромиссного характера Панова вообще редко приглашали куда-то повторно. Одна постановка – и до свидания. Я же в Турции после «Идиота» оформил 21 спектакль, в Чили – шесть, в Японии – пять…
Последней совместной работой с Валерием Пановым в XX веке был балет «Ромео и Джульетта» в Городском театре Люцерна в 1990 году. Вновь мы будем творить на сцене только в начале XXI века, на возобновлении нашего «Идиота» в Государственной Опере Анкары.
Валерий Панов мне по-дружески благоволил. Постепенно я стал не только его другом, но и конфидентом. Он обожал красивых женщин и с удовольствием делился со мной своими адюльтерами. Не разведясь с Галиной, он завел на стороне роман с венгеркой Гилой, жившей в Западном Берлине. Та родила от него дочь, которую Панову пришлось признать. Впоследствии Гила отсудила у него подаренную израильским правительством квартиру. Но этого показалось мало. Она, как утверждал Валерий, потребовала выплатить ей на содержание дочери сумму в миллион долларов. Галина, чтобы расплатиться с долгами мужа, продала свою квартиру в Нью-Йорке; позднее пришлось расстаться с яхтой. Словом, внебрачная дочь от зубного врача обошлась дорого семье Пановых. Однако Валерий на этом не остановится. Спустя какое-то время израильская балерина родит от него еще одного, последнего ребенка. И выбросится с балкона многоэтажного дома в Реховоте, в Израиле.
Конечно, Галина Панова безумно страдала. В конце концов, она вместе с их общим сыном Матвеем ушла от Панова. Но, что интересно, разъехавшись, они так никогда официально и не развелись, ведь брак был заключен в СССР. Официально Галина остается женой Валерия по сей день, хотя давно живет в США и преподает балет в Северной Каролине. Мы дружим и постоянно переписываемся.
А наученный горьким опытом Валерий Панов, потерявший практически все свое состояние, однажды скажет мне:
– Сашуля, какой ты молодец – накупил несколько маленьких домиков, обставил их антиквариатом и живешь припеваючи. А все потому, что не завел детей и не платил алиментов. Никогда не женись – женщины тебя разорят.
Mайя Плисецкая
Я использовал любую возможность, чтобы передать родителям в Москву какую-то посылку или письмо. Сделать это можно было только через человека, оказавшегося в Париже по туристической визе или приехавшего в командировку. Одним из нарочных стал канадский искусствовед и писатель Кристиан Дюме-Львовский – специалист по творчеству Вацлава Нижинского, в будущем – кавалер Ордена Почетного легиона. У него в Париже была тетка, графиня Жаклин де Богурдон, урожденная мадемуазель де Кальверак. Пьер Карден называл Жаклин де Богурдон самой элегантной женщиной Парижа. Возможно, чувство стиля передалось ей по наследству, ведь отец графини в 1920-е годы владел небольшим Домом моды «Кальверак» в Париже. На выставке «Ар-деко» в 1925 году он получил приз за великолепные ночные рубашки, ныне хранящиеся в моем Фонде.
Итак, графиня жила на авеню Виктора Гюго в доме 15 в очень просторной квартире на втором этаже, обставленной мебелью эпохи Людовика XIII, Людовика XIV, Людовика XV и Людовика XVI. Эту элегантную пожилую женщину сегодня бы назвали страстной театралкой и балетоманкой. Ее главной любовью были выходы в театр, желательно каждый вечер, желательно в Гранд-Опера или Комеди-Франсез, желательно на гастроли какой-нибудь русской труппы, желательно пойти после этого в роскошный ресторан с шампанским и быть окруж