артале. Их служебная квартира была настолько просторной, что в мае 1988 года я устроил в ней выставку своих эскизов. Там же в декабре 1988 года с большой помпой отмечал тридцатилетний юбилей – это был их подарок на мой день рождения. Хозяева позволили мне пригласить кого захочу с одним условием – побольше знати. Я позвал графа Петра Шереметева с супругой, маркизу Мари-Луизу де Персон, графиню Жаклин де Богурдон, графиню Миру Апраксину, маркиза де Бестиги… Кройеры со своей стороны пригласили дипломатов и послов. Получился совершенно незабываемый вечер! Также среди гостей были балерина Ольга Старк-Кононович, писатель Кристиан Дюме-Львовский, моя ассистентка Айса Сугурьёнсдоттир, балерина Каролина Лорка с супругом, русским басом Никитой Сторожевым, и стилист Филипп Гре.
Об Исландии мне подробно рассказывала еще в Москве моя подруга Сигрун с довольно непростой, казалось бы, для русского уха фамилией – Ульварсдоттир. На самом деле все проще, чем может показаться. К примеру, в нашей стране отчество имеет большое значение. Так вот в Исландии отчеств нет, у них только фамилии, которые состоят из двух частей – имени отца и окончания «доттир» или «сон». Доттир – это дочь, сон – это сын. Вот и получается в переводе, что моя Сигрун Ульварсдоттир – это дочь Ульвара. А например, Густавсон значит – сын Густава. Эту науку очень быстро усваиваешь.
Сигрун в Москве вышла замуж за математика Диму Романа, родила ребенка, а в 1983 году они всем семейством перебрались в Париж. Жить в первое время было негде, и я радушно предложил им занять пустующую комнату моей жены Анны.
В Париже Сигрун познакомила меня со своей очаровательной приятельницей Айсой Сугурьёнсдоттир. Впоследствии Айса станет известным искусствоведом и будет преподавать историю исландской фотографии. А в ту пору это была юная, стройная, невысокая девушка с живыми голубыми глазами и, конечно же, блондинка. Все исландцы – блондины или рыжие. И у всех голубые или зеленые глаза. Никогда вы не встретите кареглазого исландца с темными волосами, если только это не смесь с представителем другой нации.
Айса была моей ассистенткой в театре-студии Александра Арбата. С ней мы выпустили «Собачье сердце» по Булгакову и спектакль «Нора» по рассказу Кафки в постановке Фредерика Клеппера с потрясающим франко-албанским актером Реджепом Митровицей. Именно она, зная о моих планах совершить путешествие в Америку, дала совет лететь туда исландскими авиалиниями – они были самыми недорогими. Офис исландских авиалиний находился в двух шагах от Гранд-Опера. Там мне действительно предложили очень выгодную цену за билет до Нью-Йорка с посадкой на дозаправку в Рейкьявике. Правда, вылетать пришлось почему-то не из Парижа, а из Люксембурга, куда я приехал на поезде. Казалось бы, не самый удобный маршрут. Но не для меня! Я был страшно доволен, что могу дополнительно обойти все музеи Люксембурга и вечером вылететь из малюсенького аэропорта великого герцогства Люксембургского в Рейкьявик, и уже оттуда – в Нью-Йорк. Своему первому путешествию в США я посвящаю в этой книге отдельную главу.
Возвращался в Париж я той же исландской авиакомпанией. Кроме основного багажа, как всегда, вез с собой эскизы – вдруг кто-то попросит показать, а у меня всё под рукой. Рядом со мной в самолете летел молодой мужчина, на протяжении всего полета искоса поглядывавший на мою папку. В конце концов он спросил по-английски:
– А что вы с собой везете?
– Это мои эскизы, – ответил я.
– Такие большие?
– Они театральные. Я театральный художник.
– А я – театральный режиссер, Хайкюр Гуннарсон, – представился мой сосед и спросил: – Могу ли я взглянуть на ваши рисунки?
– Какое совпадение! Пожалуйста, смотрите.
– О, да вы профессионал! – воскликнул он, рассмотрев внимательно эскизы. – Вы летите в Рейкьявик?
– На дозаправку. А потом дальше.
– Я вам советую не лететь дальше. Выходите в Рейкьявике, я вас познакомлю с директором Национального театра. Там сейчас работают над постановкой пьесы Чехова «Платонов», им требуется художник. Вы должны сойти со мной!
– Как же сойти?! – я буквально потерял дар речи. – А мой багаж поедет в Париж без меня?
– Ну, об этом можете не волноваться, – успокоил меня новый знакомый. – Это наша национальная авиакомпания, я договорюсь, чтобы вам выдали багаж.
Такого поворота событий я не ожидал! Но поскольку всегда был фаталистом и верил в судьбу, подумал: «Конечно, надо выходить!» Второго такого шанса может не быть. Мне действительно помогли переоформить багаж, вытащили чемодан из багажного отделения, усадили в такси и повезли в театр, где я познакомился с режиссером по имени Торхильдур Торлехсдоттир, женщиной очень авторитарной и четкой. Работу в театре она совмещала с политической деятельностью, была членом правящей партии и по совместительству матерью шестерых детей, что для исландцев в порядке вещей. Она была замужем за очень популярным исландским актером Арнаром Йонсоном.
Из-за снежной бури, которая разыгралась в тот день в Рейкьявике, случилась какая-то авария, и во всем городе пропало электричество. А дело, надо сказать, было к вечеру, дневной свет терялся и мерк. На столе главного режиссера зажглись свечи. Так я и показывал свои рисунки при тусклом свечном освещении совершенно незнакомым людям. Те смотрели на эскизы и довольно вяло реагировали. Это я потом уже узнал, что в Исландии полностью отсутствует какой бы то ни было динамизм в речи – в основном представители этого народа созерцают и тщательно осмысляют увиденное. Кроме рисунков, в папке я также возил статьи о спектаклях, оформленных мною во Франции, и программки спектаклей, над которыми работал еще в Москве. Это произвело впечатление.
– Мы даем вам контракт на создание декораций и костюмов к спектаклю «Дикий мед», – в конце концов очень отчетливо и медленно изрекла главный режиссер и добавила: – Только ткани на костюмы придется привезти из Франции – в Исландии вы их не найдете.
Через пару дней я улетел в Париж с контрактом, подписанным директором театра господином Гисли, чтобы вскоре вернуться в Рейкьявик со всеми необходимыми для работы материалами.
Отель, в котором меня поселили, назывался «Борк». Внешне он напоминал «Асторию» в Петербурге. Этажей чуть поменьше, но тот же холл с коваными решетками, те же камины, мраморные лестницы… Также мое внимание привлекло старинное здание маленькой электроподстанции, оформленной в стиле Федора Шехтеля – как будто это часть Художественного театра. Миниатюрный МХАТ в Рейкьявике я воспринял как хороший знак. В Рейкьявике мало старинных зданий, но до войны остров принадлежал Дании, и в архитектуре чувствуется влияние Копенгагена.
Приступив в 1985 году к оформлению спектакля «Дикий мед» по пьесе «Платонов», я перво-наперво принялся мастерить макет декорации. Единственным и обязательным условием со стороны дирекции было наличие на сцене деревьев, ведь в Исландии деревья не растут в дикой природе – так пусть хоть в театре зрители увидят, что такое настоящий лес. Я учел все требования. Стволы деревьев действительно опускались сверху, из-под колосников. А посреди леса стоял старинный усадебный дом с колоннами в стиле ампир. Вся декорация несколько напоминала сценографию постановок Художественного театра 1900-х годов, я подробно изучал творчество Виктора Андреевича Симова. На исландцев это произвело впечатление, поскольку в ту пору на мировой сцене начал закрепляться минимализм. Они привыкли к упрощенным костюмам, а я показал абсолютные реплики XIX века – с турнюрами, корсетами, шляпками и кружевом. Мы с режиссером решили выбрать 1880-е годы – время написания «Платонова» – за основу модного силуэта костюмов. В качестве закройщицы я пригласил свою подругу Сигрун Ульварсдоттир, выпускницу основанного мною театрального отделения в школе «Эсмод». Для нее работа со мной стала практикой, а для меня – настоящим счастьем, ведь Сигрун на родном исландском языке могла объяснить портнихам, чего я от них хочу.
Сигрун вскоре предложила поселиться в просторном доме ее родителей в самом центре Рейкьявика. Рядом с огромной лютеранской церковью Халлгрискирка, напоминающей сталактит.
Я был счастлив, что меня приняли в настоящей исландской семье, выделили большую светлую спальню на первом этаже. Оба родителя работали в школе. Папа Ульвар – директором, а мама Вальгердур – в библиотеке. Импозантная мама все свободное время проводила на кухне. Готовила она, кажется, на десятерых. Стол буквально ломился от разносолов. Много картофеля, рыбы, пирогов. На завтрак подавали вареный паштет из ветчины, густой куриный суп с рыбными галушками и кофе. Но главным блюдом всегда была арктическая куропатка «рюпа». Запеченные тушки темного цвета размером с голубя выкладывались на большое блюдо и торжественно подавались к столу. Мясо у арктической куропатки, как я запомнил, почему-то темное. К нему подавали фиолетовую сладкую капусту. Часто подавали гребешки и креветки. Одним из популярных исландских праздничных блюд была картошка в карамели и «хангикьет» – традиционная вяленая баранина. После сытного обеда подавался кофе с «каккой» – так по-исландски называется кекс. Запивали всё исландской версией кваса. После моей полуголодной парижской жизни я стал набирать первые килограммы именно в этой гостеприимной исландской семье.
Кроме Сигрун и кошечки Трины в семье были еще две дочери. Младшая Бегга вскоре тоже переехала в Париж. Старшая Диса с мужем-исландцем Райнаром жила через стенку от меня, в соседней комнате. Они за все время не издали ни звука. Заглянув к ним однажды, я увидел, что муж и жена в теплых носках и пижамах сидят спиною друг к другу каждый за своим компьютером. И так, представьте, целый день. Они вообще не разговаривали. Молчание нарушалось лишь по окончании обеда.
– Так, – говорили они хозяйке дома. Это означает «спасибо». И возвращались в свою комнату за компьютеры.
В Исландии в те года царил абсолютный культ детей. В каждой семье их было много, и молодые женщины с легкостью выходили замуж, если у них было уже 2–3 ребенка. Жених был не против, ведь это исландские дети. «Давай воспитывать вместе, у меня тоже есть двое от предыдущего брака». Потом они рожали еще троих – и получались многодетные семьи. Государство семьям с детьми очень помогало.