свитера и пуловеры были оранжевыми и красными, в ромбик и квадрат, в горох и полоску. Они пользовались одно время огромной популярностью. В одном из свитеров от Доры Эйнарсдоттир я даже снялся для обложки местного журнала.
Звездой и гордостью страны была исландская манекенщица Брыня Сверрисдоттир, работавшая на показах от-кутюр в Париже и в Милане.
На одной из вечеринок, куда меня как экзотического иностранца часто приглашали, я познакомился с восходящей звездой мировой эстрады Бьорк. Я запомнил ее в шапочке с пропеллером на голове, мне сказали, что она разработала свой голос, крича на берегу океана… там ведь пустынно.
В Исландии очень дружелюбное население, я быстро нашел друзей в лице помрежа театра Кристины Хауксдоттир, дизайнера Гердлы Ейнарсдоттир, жертвы моды Розберга Снадаля и популярного в ту пору театрального режиссера Витти Еггертсона. Принято было встречаться в кафе «Кестур», клубиться в ночном Рейкьявике, в котором летом солнце светит всегда.
Ни в одной стране мира мне не было грустно, я никогда и нигде не ностальгировал, везде чувствовал себя абсолютно в своей тарелке – возможно, благодаря знанию языков.
Через пару лет после премьеры спектакля «Дикий мед» Торхильдур Торлехсдоттир предложила мне новый контракт. На этот раз предстояло создать костюмы для оперы «Сказки Гофмана». Закупив в Париже все необходимые ткани, я вновь отправился в Рейкьявик. Правда, все время был вынужден летать в Париж, чтобы читать лекции в школе «Эсмод», что страшно раздражало Торхильдур.
– Брось ты твой Париж! – уговаривала она. – Что тебе, Рейкьявик не нравится?! У тебя здесь полно работы!
– Но там у меня лекции, – робко отбивался я.
– Не выдумывай! Здесь тебя ждут великие дела!
Костюмы к «Сказкам Гофмана» так впечатлили тогдашнего министра культуры Исландии, что вскоре по его распоряжению их забрали в театральный музей, как уникальные произведения декоративно-прикладного искусства, которые необходимо сохранить для истории. Много эскизов моих костюмов к этой опере я продал через галерею «Борг» в Рейкьявике.
Я действительно всегда старался сделать так, чтобы исторические костюмы из зрительного зала выглядели не только аутентично, но и эффектно. Поэтому, когда для оперы «Сельская честь» мне потребовалось воспроизвести ювелирные украшения, я принялся искать по всей Исландии кораллы. Разумеется, не натуральные. Но даже пластиковых бус, напоминающих кораллы, мне отыскать не удалось. К счастью, в это же самое время вместе с Валерием Пановым я работал в Польше, в оперном театре Вроцлава, над постановкой балета «Три сестры». Балет остался неосуществленным, зато у меня появилась возможность заглянуть в местные магазины и приобрести там грозди искусственных кораллов для Исландии – как известно, польский национальный костюм часто украшался кораллами.
Всего я оформил в Исландии четыре спектакля – «Дикий мед», «Сказки Гофмана», «Женитьба Фигаро» и две одноактные оперы «Паяцы» и «Сельская честь» в марте 1990 года. Первые два – на сцене Национального театра, построенного в стиле глубоко скандинавского ар-деко в 1940-е годы. Довольно-таки мрачное здание с впечатляющим фасадом, с потолком, покрытым пещерными сталактитами, с удобной сценой… Когда работаешь в национальном театре любой страны, даже такой маленькой, как Исландия, ты понимаешь – здесь уже выше прыгнуть некуда.
Я также работал в старинном здании бывшего кинотеатра, который назывался «Гамла Био», что в переводе с исландского означает – старое кино. В нем все было очень маленькое – фойе, зрительный зал, золоченые креслица, ложи, сцена… При этом имелся свой оркестр. Звездой театра считался баритон Гардар Кортес. Испанец по отцу, он обладал действительно выдающимся голосом уровня Лучано Паваротти. Ведущим сопрано была талантливая Олоф Кольбрун. Постановщиком оперы «Паяцы» – немолодой английский режиссер Базиль Кольман. В его фильме о композиторе Бенджамине Бриттене участвовала Галина Вишневская. Базиль также поставил многосерийный ТВ-фильм 1977 года «Анна Каренина» с актрисой Никола Паже в титульной роли. Мы очень хорошо сошлись характерами, работать было приятно.
Почему я перестал работать в Исландии? Из-за интриг, конечно же. Две исландские художницы Гердла и Мессиана, профсоюзные активистки, обратились с жалобой к министру культуры Исландии:
– Это недопустимо, чтобы в национальном театре, где есть свои художники, спектакль за спектаклем оформлял живущий во Франции эмигрант из СССР! Сколько можно приглашать художника со стороны, не члена нашего профсоюза, мы тоже хотим работать!
В феврале 1990 года я написал заявление о желании вступить в члены Исландского союза театральных деятелей, но получил отказ, так как у меня не было исландского гражданства.
Жалоба возымела действие. На Торхильдур Торлехсдоттир надавили, и она, вызвав меня к себя в кабинет, сказала:
– Ты ведь правда сделал у нас четыре постановки. Это очень много. Пойми, мы же не единственная страна.
Я понял. И больше никогда не возвращался в Исландию, о которой у меня остались самые нежные воспоминания. Покидая ее, в своем дневнике я записал: «До свидания, Исландия, первая полюбившая меня страна!»
Галина Вишневская
Галина Вишневская вместе с Мстиславом Ростроповичем были в Париже персонами абсолютно одиозной славы. Французы были счастливы, что эта прославленная пара выбрала Париж для одной из своих резиденций. Я говорю «одной из», потому что они также владели красивой квартирой в Лондоне и имением «Галино» в США.
С Галиной Павловной как с певицей мне удалось познакомиться буквально в первые дни моего пребывания в Париже. При этом в Москве мне ни разу не доводилось побывать на ее выступлениях. Вместе со своими кузенами по материнской линии – Жаком и Кристианом Гулевичами, которые жили в городе Монтелимар, – я прогуливался летом 1982 года в окрестностях Гранд-Опера и обратили внимание на очередь перед входом в театр. Висела афиша: «„Евгений Онегин“. Поет Галина Вишневская». Не особенно рассчитывая на успех, заглянули в кассу. В наличии оказалось несколько билетов на галерку – довольно высоко, но при этом близко к сцене.
Гранд-Опера, конечно, на меня произвела огромное впечатление. Я был поражен потолком Шагала, декорациями и абсолютно реалистичными костюмами из великолепных тканей. Я понял, что в СССР ткани в ту пору были ну очень бедными. Костюмы часто перешивались, мешковину окрашивали с помощью трафаретов под бархат и парчу, а затем обсыпали половинками гороха и раскрашивали его под жемчуг, рис – под бисер… В Париже использовались ткани, которые, во всяком случае из зала, выглядели настоящим бархатом, настоящим кружевом, также меня поразило обилие тафты «шанжан».
Галина Павловна выглядела очень молодо, была стройна, в сцене письма она эффектно поднимала черные распущенные волосы… Не девочка шестнадцати лет, но молодая женщина (ей было на тот момент за пятьдесят). Голос примы звучал чарующе, наполнял пространство Гранд-Опера, парил над залом. Освещение, декорации, выполненные в реалистическом стиле, переносили зрителей в пушкинскую эпоху. Роль Татьяны была одной из ее коронных.
В антракте я познакомился с Ириной Гржебиной – знаменитой народно-характерной танцовщицей, дочерью выдающегося книгоиздателя Зиновия Исаевича Гржебина. Эта удивительная женщина ростом не выше метра пятидесяти сразу привлекла мое внимание своей внешностью: ярко-рыжие, почти огненные волосы, шаровары, заправленные в сапожки из золоченой кожи, курточка а-ля рюс, на голове картузик. На протяжении многих лет она работала педагогом-репетитором исторических и народных танцев в Гранд-Опера. Параллельно ее собственная труппа – «Русский балет Ирины Гржебиной» – по примеру ансамбля Игоря Моисеева исполняла танцы народов СССР. Француженки изображали украинок, грузинок, молдаванок, казашек… В 1960-е-1970-е годы выступления «Русского балета Ирины Гржебиной» пользовались огромным успехом по всему миру. Ее можно даже увидеть в эпизоде французского фильма 1974 года «Китайцы в Париже»… Уроки Гржебиной всегда начинались со слов: «и раз, и де, и труа…» – это традиция русской эмиграции.
Во время спектакля Гржебина громко кричала по-русски: «Галина, молодец!», «Браво Ростроповичу!» А в антракте, столкнувшись с Ростроповичем, воскликнула:
– Слава, ну какие вы молодцы!
– А я Гале сказал: пой хуже – ты всех затмеваешь, – пошутил он в ответ.
Без всякого страха и стеснения я тут же вступил в разговор, сказав, что только недавно приехал из России… Ирина Зиновьевна окинула меня оценивающим взглядом и предложила:
– Приходите заниматься к нам в студию, будете потом танцевать в моем балете.
В ее труппу постоянно требовались молодые мужчины. Ни в какую студию я, конечно же, не пошел.
В день спектакля, окончившегося триумфом певицы, мне не удалось познакомиться с Вишневской, это случилось позже. Кристиан Львовский, который свел меня с Майей Плисецкой, сообщил, что собирается делать репортаж о Галине Павловне для крупного парижского телеграфного агентства. Повод – выход книги ее воспоминаний «Галина», главы из которой печатались в газете «Русская мысль».
Эта крупнейшая газета русской эмиграции издавалась еженедельно в Париже, шрифт для ее заголовков рисовал Шура Серебряков.
Долгое время пост главного редактора в «Русской мысли» занимала Зинаида Шаховская, но княгиню я уже не застал. При мне газетой руководила Ирина Алексеевна Иловайская-Альберти, которая, будучи православной по крещению, вышла замуж за итальянца и перешла в католицизм. Эта седовласая, довольно строгая женщина в оренбургском пуховом платке, накинутом на плечи, напоминала мне пожилого библиотекаря. Ирина Алексеевна одно время была секретарем Александра Солженицына, дружила с Андреем Сахаровым, Еленой Боннэр и даже с Иоанном Павлом II. В заместителях у нее значился писатель-диссидент Александр Гинзбург. Там работали журналист Сергей Дедюлин, поэт Александр Радашкевич, штатным корректором и корреспондентом была Кира Сапгир – одна из жен известного советского поэта Генриха Сапгира, а также Ирина Заборова – дочь поэта Бориса Корнилова, автора советского шлягера «Нас утро встречает прохладой», расстрелянного в 1938 году. Многолетним секретарем и заведующим персоналом «Русской мысли» была Нина Константиновна Прихненко – бывшая балерина, ученица Матильды Кшесинской, работавшая в театре «Летучая мышь» в Русском балете в Париже, с гимназической скамьи дружившая с Дасиёй Шаляпиной.