В «Русской мысли» была первая французская публикация обо мне как о коллекционере исторического костюма, после чего Арина Гинзбург пригласила меня туда в качестве внештатного автора статей о культуре и моде. Я написал десятки статей и очень много некрологов, они мне так легко даются – на балерин, художников, артистов… Как только кто-то уходил, мне звонили – быстро пишите некролог!
Но вернемся к Галине Вишневской. Как я уже сказал, главы из ее книги «Галина» печатались в «Русской мысли» на протяжении нескольких месяцев. Каждую неделю по главе. Галина Павловна писала метко и хлестко. Воспоминания получились очень правдивыми. «Галина» моментально стала бестселлером и была переведена на английский, французский, немецкий, итальянский и даже японский языки. Свой экземпляр только что вышедшей книги я получил в подарок от редакции «Русской мысли» и мечтал подписать ее у автора. Поэтому узнав, что Кристиан Львовский собирается делать с Вишневской интервью, напросился вместе с ним.
В назначенный день и час мы пришли к дому на авеню Мандель, 42, около площади Трокадеро. В двух шагах от этого дома жила некогда Мария Каллас.
Роскошная квартира Вишневской и Ростроповича общей площадью не менее двухсот квадратных метров располагалась на втором этаже. Апартаменты поразили меня высотой потолков, размером окон, занавешенных шторами из Зимнего дворца с апплицированными по тюлю двуглавыми орлами, обилием дворцового антиквариата… (Хозяйка занавесок хвалилась тем, что сама их стирала, не доверяя прислуге.)
Галина Павловна любила все то, чего была лишена в своем голодном детстве. При этом, оказавшись в Париже, ностальгировала не по Советскому Союзу, а по царской России – по Эрмитажу, Русскому музею, Петергофу, дворцовым интерьерам, тем декорациям и той обстановке Большого театра, примадонной которого была.
Я стал бывать в гостях у Вишневской. Из-за моей довольно высокой шапки из каракульчи, напоминавшей папаху и украшенной чучелом птицы, она прозвала меня Сашка-казак.
Я консультировался с Вишневской по моим эскизам к «Евгению Онегину» для постановки с Юрием Любимовым в Боннской опере в 1987 году. Она одобрила их и дала очень ценный совет по крою рукавов платья Татьяны Лариной в последнем акте: «Эпоху и стиль надо передавать на костюмах „хоряшников“, то есть артистах хора, они же все вынесут! А солисты капризные – тут им жмет, там туго, тут ноту взять из-за костюма не могут!»
Одним из ее парижских выступлений, свидетелем которого мне посчастливилось стать, была студийная запись оперы Прокофьева «Война и мир». Сам Мстислав Леопольдович Ростропович дал мне пригласительные билеты. Запись проходила 7 декабря 1986 года в зрительном зале Плейель с микрофонами, с оркестром на сцене и без костюмов. Опера шла пять с половиной часов, пели 45 солистов и 100 певцов хора. Галина Павловна сетовала, что ее голос плохо ложится, она же 13 лет не пела Наташу Ростову. Я был поражен нарядом Галины Павловны – очень ей идущим атласным узким платьем телесно-розового цвета с блестками и без рукавов. Она пела 16-летнюю Наташу Ростову очень убедительно, хотя ей был уже 61 год. В записи участвовали знаменитый певец из Швеции Николай Гедда, русский бас родом из Харбина Никита Сторожев и венгерский баритон Лайош Миллер, которого лично я одевал в «Евгении Онегине» Юрия Любимова. Я подарил Галине Павловне букет роз, и она молвила: «Спасибо, Сашка-казак!».
Также Вишневская часто брала меня с собой на блошиные рынки и аукционные торги. На одном из аукционов, как сейчас помню, продавалась коллекция из знаменитого кафе-ресторана «Доминик» (Рю Бреа, 19, возле Монпарнаса), где бывали Иван Бунин и Тэффи, Марсель Марсо и Сергей Лифарь, Михаил Ларионов и Наталья Гончарова. Также среди лотов значились ключи от Петропавловской крепости, множество рисунков Бенуа, Добужинского и Анненкова, старинный фарфор, бисерные вышивки, русские кокошники… Там же продавалось немало русской эмали, и я помню, как Вишневская совершенно отчаянно билась за одну чашку. Я спросил, стоила ли вещица таких трат. Галина Павловна ответила:
– Вы не видели, кто за нее со мной торговался! Я не могла допустить, чтобы эта вещь досталась такому противному человеку!
Галина Павловна обожала русский фарфор. Очень благоволила к частным заводам, например Юсуповскому. У нее была большая коллекция фарфоровых фигурок – «Народы России» Императорского фарфорового завода. Большую их часть она купила у парижского антиквара Натали Оффенстадт, с корой я был знаком. Натали вспоминала: «Продав Вишневской коллекцию русских фигурок, я смогла, наконец, купить себе в Париже хорошую квартиру!»
На моих глазах квартира Вишневской-Ростроповича заполнялась фарфором Императорского завода, зеркалами и бронзовыми канделябрами, предметами из сервиза Елизаветы Петровны. Этот сервиз, украшенный гербами, роскошно смотрелся на столе, сделанном во Флоренции по заказу Вишневской в технике флорентийской мозаики и представлявшем собой увеличенную копию палехской шкатулки с изображением тройки лошадей в снегу. Первый вариант стола Галина Павловна забраковала, сказав: «Это совсем не то, что я хотела». А вот второй одобрила, и он у нее очень пышно стоял.
Особой гордостью Вишневской как коллекционера был русский гарнитур карельской березы очень знатного происхождения. До Галины Павловны он принадлежал великой княгине Марии Павловне Романовой, племяннице Государя, которая в эмиграции создала Дом моды «Китмир». В своих воспоминаниях княгиня рассказывала, как ей удалось приобрести этот гарнитур в Париже и как позднее, уезжая в Америку, она продала его антиквару Александру Попову, бывшему кадровому офицеру, эмигрировавшему в Париж. Кстати сказать, магазин «Попов и Ко» существует в Париже и сегодня. Он находится прямо напротив ворот Елисейского дворца, в которые въезжает машина президента. Сегодня им владеет, кажется, уже внук того Попова.
Интерьер апартаментов Вишневской и Ростроповича украшал столик из уральских самоцветов, принадлежавший княгине Екатерине Долгоруковой – морганатической жене Александра II. Свой век светлейшая княгиня доживала в Ницце. Именно там, в подвале Русского дома, и была много лет спустя найдена часть обстановки ее дома. Кое-что купила Галина Павловна.
Вишневская и Ростропович собирали также хорошую русскую живопись. В их коллекции была авторская копия портрета Николая II кисти Валентина Серова, портрет княгини Демидовой кисти Карла Брюллова, портреты Елизаветы Петровны, Екатерины Великой, Петра I, работы Боровиковского, Бенуа, Гончаровой, Ларионова, уникальное огромное полотно «Лики России» Бориса Григорьева… Некоторые эскизы Александра Бенуа Мстислав Леопольдович купил у балерины Нины Тихоновой в Париже. Я также частенько бывал у Нины, на месте проданных работ красовались их цветные ксерокопии.
Конечно, Галина Павловна Вишневская не была профессиональным специалистом по антиквариату. Ее консультировал Сергей Есаян – художник-станковист, который до эмиграции в Париж в 1979 году вел собственную рубрику в журнале «Декоративное искусство СССР», где писал о фарфоре, вышивке, резьбе по моржовой кости, эмали…
Однажды Есаян и мне помог, когда я, чтобы поправить свое финансовое положение, решил расстаться с уникальной иконой кисти Михаила Нестерова, случайно приобретенной в Литве у перекупщиков. Благодаря Есаяну я продал ее одному знаменитому английскому коллекционеру.
Мастерская Сергея Есаяна, который кроме живописи также занимался скульптурой, находилась в том же доме, где собственную звукозаписывающую студию имела знаменитая исполнительница романсов Ляля Якубович – супруга известного шведского литературоведа и профессора славистики, большого знатока творчества Владимира Маяковского – Бенгта Янгфельдта.
Галина Павловна и сама, безусловно, разбиралась в старине. Но больше на эмоциональном уровне. У нее был наметанный глаз, позволявший из кучи фарфора безошибочно выделить русскую вещь. Рассматривая бесконечные чайные пары, она могла сказать:
– Вон ту из третьего ряда заверните мне, пожалуйста.
Однако не надо думать, что Галина Павловна была готова бездумно выложить любую сумму за приглянувшуюся ей вещь. Она обожала торговаться. Специально ходила для этого на блошиный рынок Клиньянкур, где выуживала бесконечные изделия из малахита – по ее мнению, самого красивого камня. Кроме предметов из малахита, она очень любила вещи из сольвычегодской перегородчатой эмали и моржовой кости из Холмогор.
Галина Павловна всегда эффектно одевалась. Любила шелковые яркие вещи с вертикальными или диагональными линиями, она хорошо знала конструкцию костюма и любила, чтобы ее фигура была вытянута; она всегда носила роскошные обувь и украшения – Елизаветинские серьги, бриллианты…
Вишневская очень хотела работать, к ней приезжали частные ученицы – певицы из Японии, Англии, – но ей этого было недостаточно. Когда она смогла вновь вернуться в Россию, то с головой бросилась в работу. В ней бурлила невероятная пассионарная сила, не позволявшая сидеть на пенсии и почивать на лаврах. Из этой пламенной страсти и из желания передать свои знания русским исполнителям родился Центр оперного пения Галины Вишневской на Остоженке.
Случалось, она ходила на современные постановки, например, на «Евгения Онегина», и была в ужасе от происходившего на сцене. Кажется, даже демонстративно покинула зал.
Я помню рассказ Галины Павловны о ее работе над фильмом-оперой «Борис Годунов» в Сербии. Она озвучивала за кадром Марину Мнишек. Режиссером картины стал Анджей Жулавский. Мстислав Ростропович совместно с вашингтонским Национальным симфоническим оркестром сделал для фильма запись оперы. Художником выбрали Николая Двигубского, но они эстетически не сошлись с Вишневской. Ей казалось, что созданные Двигубским костюмы недостаточно роскошны для «Бориса Годунова». А уж Галина Павловна в роскоши знала толк…
Для своего дома в Париже она даже заказала бутафорские дворцовые колонны. Узнав об этом, Двигубский сказал:
– Вот любит она все приукрасить! Откуда такая любовь к царственной красоте?