В ту пору Сергей Лифарь, уволенный с поста директора Гранд-Опера и очерненный в общественном мнении Франции как коллаборационист, продолжавший работу во время немецкой оккупации Парижа, существовал на скромную пенсию. В годы оккупации Серж Лифарь дружески сошелся с министром пропаганды Германии Геббельсом и на его личном самолете летал в Киев для встречи с родственниками. Об этом мне рассказала русская прима-балерина Ирина Баронова.
При этом сложно переоценить его вклад в балетное искусство и культуру. Кроме того, что Лифарь создал около двухсот балетов, именно он пригласил Марка Шагала в Парижскую оперу и на собственные деньги заказал художнику роспись потолочного плафона. Именно он добился того, что площадь за зданием театра получила имя Сергея Дягилева. Памятник на могиле Сергея Павловича в Венеции на кладбище Сан-Микеле установлен на личные средства Лифаря. Он же оплачивал госпиталь тяжелобольному Вацлаву Нижинскому, а потом поставил надгробную плиту на его могиле. Лифарь создал Иветт Шовире и Нину Вырубову, сохранил колоссальный архив Дягилева, выкупил письма Пушкина, Лермонтова и Ремизова…
Тем не менее у Сержа Лифаря был особый характер. Он ревниво относился к другим мужчинам-танцорам, долгие годы был в ссоре с солистом и близким другом Сергея Дягилева Антоном Долиным. По словам хорошо знавшего Лифаря Пьера Лакотта, в знак примирения с недругом он подарил ему свой портрет в роли принца Альбрехта в «Жизели», который также был коронной ролью и Долина в паре с Ольгой Спесивцевой, с надписью на память: «Лучшему в мире Иллариону!»
Лифарь написал много книг о балете, но, по словам Натали Обержонуа, его литературным секретарем и соавтором этих книг был известный в дореволюционной России балетный критик Александр Алексеевич Плещеев, живший в Париже в те годы, муж актрисы Екатерины Николаевны Рощиной-Инсаровой.
Судьба не всегда благоволила к Лифарю, и на момент знакомства с Лилиан Алефельдт-Лаурвиг единственный контракт, которым он мог похвастаться, – это приглашение в Хельсинки на восстановление его собственной постановки «Ромео и Джульетта» с балериной Дорис Лейн в партии веронской отроковицы.
Забавный эпизод из этих гастролей мне в 1991 году рассказала финская балерина Эльза Сюльвестерссон, русская по маме.
В 1935 году великая ученица Агриппины Вагановой Марина Семенова была приглашена танцевать «Жизель» в Гранд-Опера с Сергеем Лифарем, с которым они не сошлись характерами. Лифарь вспоминал в Хельсинки:
– Семенова была ужасной, во время поклонов все время вылезала вперед!
Позднее и Марина Семёнова преподавала в Хельсинки и вспоминала:
– Лифарь был ужасным. Мне не давал кланяться, шел все время вперед, чтобы себе собрать все аплодисменты!
Когда Лифарь вернулся из Хельсинки, Лилиан отвезла его уже в новую квартиру, более просторную и расположенную в более престижном районе, куда графиня заботливо перенесла не только всю старую обстановку, но также новогодние елки и всю пыль веков. Сергей был покорен заботой, которой окружила его Лилиан. Двадцать девять лет суждено было прожить в браке шведской графине и повзрослевшему киевскому мальчику.
Лилиан рассказывала, что Лифарь приехал в Париж худым, голодным и оборванным. Он дрожал от страха, когда его представляли Дягилеву. На другой день он был отправлен поездом в Монте-Карло. Сергей Павлович однажды утром застал его, наблюдавшим с горы за восходом солнца.
– А вы, должно быть, бегаете здесь за девочками? – спросил Дягилев.
Лифарь возразил:
– Я не бегаю за девочками, а смотрю на восход солнца – он здесь совсем такой же, как у нас в Киеве.
Красавец Серж Лифарь стал компаньоном Сергея Павловича Дягилева, продолжив традицию Нижинского, Мясина, Долина, Кохно, а позднее – Маркевича. Незадолго до смерти, со слов графини, Лифарь, рассматривая свои фотографии на пляже в Лидо с Дягилевым, сказал: «Каким свином он был!».
Одним из увлечений Сергея Лифаря стала красавица княжна Натали Палей – внучка императора Александра II, впоследствии вышедшая замуж за кутюрье Люсьена Лелонга. Натали засыпала Сержа любовными письмами, одаривала его своими фотографиями… Вообще женщины Лифаря обожали. В его архиве сохранился специальный ящик с надписью «Женщины», куда он складывал фото и письма от многочисленных поклонниц.
Незадолго до своей кончины Лилиан в сердцах уничтожила любовную переписку Натали Палей и Сергея Лифаря. Она хотела остаться самой главной женщиной в его биографии.
Именно с графиней в 1961 году Серж отправился на свою родину – в Киев. Неподалеку от того места, где прошло его детство, Лифарь разжал руку графини и, как ребенок, бросился к дому, на крыльце которого он последний раз видел лицо своей мамы. На память от мамы он всю жизнь хранил маленькую жестяную коробочку, где было нацарапано по-русски «крест», – в ней лежал крошечный серебряный образок Спасителя.
После смерти Сергея Лифаря графиня получила в наследство славу его вдовы, архив и могилы Дягилева и Нижинского, за которыми надо было присматривать. Стараясь сохранить для потомков имя величайшего мэтра, она создала в Лихтенштейне Фонд Сергея Лифаря, на счет которого сразу перевела круглую сумму в полмиллиона долларов, вырученных за продажу писем Пушкина на аукционе «Сотбис». СССР эта покупка обошлась в миллион, который, в свою очередь, был получен от реализации на Западе картин советских художников-авангардистов.
Для заключения сделки графиня прибыла в Женеву и там в отеле «Beau Rivage» передала письма великого поэта советской делегации, состоящей из офицеров КГБ. Кроме этого у нее еще оставались письма Лермонтова, медальон Пушкина, рисунки и рукописи стихов Ремизова, портреты Лифаря работы Пикассо и Челищева. К счастью, не стесненная в средствах графиня Алефельдт-Лаурвиг смогла оставить себе эти сокровища. Ей хватало денег не только на жизнь, но и на то, чтобы помогать нуждающимся. В частности, парижской балерине Нине Тихоновой, которую Лилиана прозвала Феей Карабос. Моя приятельница балерина Алисия Вронская говорила, что Нина Тихонова «никогда не вылезала из кордебалета и лишь однажды около месяца была занята в балете „Лани“ у Брониславы Нижинской». Однако Лифарь очень привечал Нину и часто подолгу говорил с ней по телефону по-русски, а графиня оплачивала их телефонные счета.
– Подожди моей смерти, и ты увидишь, что Нина Тихонова станет Анной Павловой, – говорил Лифарь Лилиане.
Так и получилось. Когда не стало Лифаря и других его великих современников, Нина Тихонова ударилась в мемуаристику и написала яркие воспоминания «Девушка в синем» – очень ценные с точки зрения свидетельства эпохи, но фантасмагоричные с точки зрения ее творческой карьеры. Я лично был хорошо знаком с Ниной Тихоновой, жившей в очень красивой квартире на улице Университет в Париже. У нее был очень развит художественный вкус, все стены квартиры были цветными, мебель – старинной. Вместе с нею жил и ее сводный брат, балетный критик Андре Шайкевич. После ее смерти мне даже удалось купить три портрета из ее коллекции, а также получить в дар несколько платьев Нины Тихоновой, в основном 1950-х годов, но одно – Дома моды «Maggy Rouff». Часть ее коллекции эскизов Александра Бенуа выкупил Мстислав Ростропович – они теперь в Константиновском дворце под Петербургом.
Очерняя в своих воспоминаниях имя Лифаря, Тихонова имела наглость обращаться к графине за помощью. Так, плача и хромая, эта Карабос появилась однажды в гостинице «Лотти» и объявила, что вынуждена продать свою мебель в стиле рустик и перебраться в комнату для прислуги, если Лилиан немедленно не даст ей десять тысяч франков. Лилиан тут же выплатила требуемую сумму. Но на следующий день Тихонова вернулась и попросила еще пять тысяч. Таким образом получив за два дня пятнадцать тысяч франков, Тихонова отправилась на уикенд в Бретань.
– Хороша старушонка – божий одуванчик! – негодовала графиня, которая всего на четыре года была моложе Тихоновой.
«Карабосом номер два» графиня Альфельдт называла знаменитого балетного критика Ирен Лидову, вдову балетного фотографа Сержа Лидо. Она жила в роскошном 16-м квартале на улице Черновиц. Ее квартиру украшала огромная библиотека из красного дерева в стиле ампир, бронзовые вазы с цветами из католического собора, низкие лампы с романтическими абажурами, фотографии ее прославленного мужа и красивый портрет Ирен в холле кисти Натальи Гончаровой. Ирен была урожденной Каминской, она появилась на свет в Москве в 1907 году, после революции перешла по замерзшему Финскому заливу границу и уехала в Париж. После учебы в Сорбонне она много писала для парижских журналов, прожила 95 лет и считалась крупнейшим балетным критиком и экспертом. Была дружна с Борисом Кохно, Милорадом Мисковичем, училась балету у Ольги Преображенской, много работала с Роланом Пети и Зизи Жанмер в 1940-е годы. Была организатором Балета Елисейских Полей и награждена орденом Искусств и литературы. Эта уникальная гранд-дама балета была дружна со мной, часто приглашала в гости и любила долго говорить по телефону. Знала о балете всё и помогла многим – Владимиру Деревянко, Тони Канделоро, Галине Пановой…
У графини Алефельдт была мечта – открыть в Киеве музей Сергея Лифаря, издать книгу его воспоминаний и сделать выставку его архива. Мечта, к сожалению, полностью не осуществилась.
Юрий Любимов
Известие о том, что Юрий Петрович Любимов в Лондоне принял решение не возвращаться в СССР, потрясло всех нас до глубины души. Я помню большую статью и интервью с ним в тогдашнем рупоре культурной жизни за границей – парижской газете «Русская мысль», интервью на Би-би-си и по «Голосу Америки». Все были просто взбудоражены – каких мастеров теряла Россия!
Не скрою, я сразу захотел познакомиться с Юрием Петровичем, тем более что он мгновенно получил массу контрактов в ведущих театрах мира. Один из первых – в Мюнхене. Там его переводчиками стали мои друзья из числа молодежи Второй эмиграции – полиглоты братья Юра и Миша Перуанские и талантливый художник барон Андрей фон Шлиппе. Несмотря на нашу юношескую дружбу, они с ревностью отнеслись к моим планам познакомиться с Юрием Петровичем в Мюнхене и несколько преградили мне возможные контакты с ним. Прошло некоторое время – и вдруг как гром среди ясного неба в моей парижской квартире раздается телефонный звонок от самого Юрия Петровича: