– В марте, как только подходит сезон, – рассказывала она мне, – я приезжаю в Турцию и живу в любимой «Лондре» до октября. А в октябре возвращаюсь обратно в Калифорнию.
Часто в гостиницу просто попить чайку приходит внучка знаменитой актрисы немого кино Веры Холодной, которую так же, как и бабушку, зовут Вера Холодная. Она родилась в Стамбуле. Ее маму Нонну и тетю Женю взяла на воспитание родная сестра скоропостижно скончавшейся кинозвезды – Надежда. Выйдя замуж за обрусевшего грека и став греческой подданной, Надежда Васильевна в конце 1920-х годов вместе с удочеренными племянницами бежала из пылающей Одессы в Константинополь. Кстати, в «Лондре» живет множество великовозрастных греков, которые приезжают сюда из Афин ностальгировать по старому Константинополю.
В этой исторической викторианской гостинице я чувствую себя как дома! И всякий раз прилетая в Стамбул, задаюсь вопросом: зачем мне нужна квартира, если к моим услугам целый дом?! В отеле меня всегда ждут, здесь всегда убрано, накрыт стол, а перед входом можно увидеть мой портрет в рамочке, повешенный здесь, очевидно, за верность гостинице. И действительно, в течение последних тридцати лет, наведываясь в Стамбул, я неизменно останавливаюсь здесь. За это время успел пожить абсолютно во всех номерах, в конце концов остановив свой выбор на 310-м, где с балкона, украшенного кариатидами, открывается незабываемый вид на Босфор и Золотой Рог.
У входа меня встречает старый портье, сириец Азимет-бей, который служит в «Лондре» более сорока лет. Их и осталось всего двое, старожилов «Лондры», портье да попугай.
– Привет, Васильев-бей! – кивает мне Азимет-бей. – Ваш любимый номер 310 с балконом на Золотой Рог ждет вас!
Переступая порог «Лондры», я заранее предвкушаю вечерние чаепития на террасе, расположенной на верхнем этаже отеля. Это ни с чем не сравнимое удовольствие, прихлебывать турецкий чай из армуды вприкуску с нежнейшим рахат-лукумом, любоваться огромными звездами, застывшими над Золотым Рогом, восхищаться мечетями в огнях, слушать протяжные крики муллы… Разве так не может выглядеть счастье?
Южная Америка
Несмотря на то что Чили находится очень далеко от России, я с детских лет знал о существовании этой страны, потому что учился в одном классе своей английской 29-й спецшколы с чилийкой Патрицией Вега – дочерью чилийского консула в СССР.
Что я знал о Чили? Что там говорят по-испански, что в 1973 году в результате государственного переворота власть президента Альенде была свергнута, что во главе государства встал генерал Аугусто Пиночет, чилиец французского происхождения.
Множество коммунистически настроенных чилийцев тогда эмигрировали в Швецию, а какие-то даже в СССР. Об этом Мосфильм при участии Литовской киностудии снял фильм «Это сладкое слово – свобода!» Ирина Мирошниченко, сыгравшая главную женскую роль, была перекрашена в брюнетку, а Ялту загримировали под Сантьяго. Отдыхая в том же 1973 году с родителями в Ялте, я застал эти одно– и двухэтажные домики, на которые реквизиторы фильма водружали вывески на испанском языке.
Надо сказать, что центр Ялты действительно напоминал старинные кварталы Сантьяго, где я провел очень много времени, когда работал в муниципальном театре. Первой постановкой, которую я оформил на этой сцене, стал балет «Идиот» с хореографией Валерия Панова в 1989 году.
Самолетом «Air France» с посадкой в Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресе я прилетел в очень компактный аэропорт. Когда служебная машина мчалась по шоссе в гостиницу, мое внимание привлекло потрясающей красоты здание. Это был павильон Чили, построенный архитектором Эйфелем в 1889 году для Всемирной выставки в Париже. По окончании выставки павильон разобрали и перевезли в Сантьяго. Он до сих пор является одной из жемчужин столицы, в которой соседствуют самые разные архитектурные стили: романтизм и ар-деко, викторианская эклектика и баухауз…
Меня поселили в совершенно удивительном по красоте отеле «Карера», который представляет собой мини-версию нью-йоркского небоскреба, построенного в стиле ар-деко в конце 1920-х годов. Мозаика на тему индейцев-конкистадоров, великолепные лифты с коваными решетками, потрясающие лестницы… Это был лучший в те годы отель в Сантьяго. Он находился на площади Монеда, там же, где заседало правительство. Сегодня этого отеля не существует, в его здании разместилось министерство внутренних дел. А я вспоминаю его как мой родной дом в Сантьяго.
Здание Оперного театра Сантьяго по-настоящему сказочное. Оно построено архитектором Гарнье – автором Гранд-Опера – и представляет собой очень уютный зал 1870-х годов с большой и емкой сценой, прекрасной акустикой, с удобными креслами, с декором в виде полуобнаженных кариатид с пышными шиньонами и локонами, которые держат обитые старинным бархатом балконы и театральные ложи. На его сцене выступали практически все звезды ХХ века, включая Анну Павлову, весь Русский балет полковника де Базиля, певицу Марию Кузнецову, балерину Наталью Макарову, чей партнер Иван Надь, венгр по происхождению, был одно время директором чилийской балетной труппы.
Чилийский балет был основан русской балериной Еленой Поляковой – соученицей Тамары Карсавиной. Полякова коротко танцевала в труппе Дягилева, после революции основала собственную балетную школу в Словении в городе Любляна, став таким образом матерью словенского балета. Уже после окончания Второй мировой войны, через Вену, она вылетела сначала в Венесуэлу, а затем в Чили, где ей предложили место репетитора в Национальном балете. С 1949 года в Чили работали еще двое танцовщиков из Кировского балета – представители уже Второй волны эмиграции, с немцами бежавшие из Ленинграда, Вадим Сулима-Фесенко, ученик Агриппины Вагановой, и его жена Нина Грицова. Балет Чили в 1949 году существовал в зачаточном состоянии, и Елена Полякова сделала все для того, чтобы он поднялся на мировой уровень. В память о ней в местном хореографическом училище открыли мемориальную комнату-музей «Архив Елены Поляковой», где по стенам развешаны ее портреты и где хранятся принадлежавшие ей вещи.
Полякова, подарившая балету Чили свои постановки «Лебединого озера», «Спящей красавицы», «Коппелии», умерла в 1972 году и была похоронена на русском кладбище под Сантьяго. Я бывал на ее могиле. Знал хорошо ее внучку, Светлану Бутенко-Садыкову, также мне удалось встретиться с людьми из ее близкого окружения. От них я, например, узнал, что до безумия увлеченная балетом Полякова до старости носила пуанты и трико на репетициях и давала классы и даже на пенсии не переставала танцевать. Она демонстрировала арабеск прохожим на улице, просто выходя на угол своего дома.
Елена Полякова была очень набожной дамой, по воскресеньям ходила в русскую церковь на улице Оланда, одевалась скромно, но с большим вкусом, была миролюбивой, улыбчивой и доброжелательной.
А вот бриллиантовый шифр императрицы Александры Федоровны, подарок за службу на сцене Мариинского театра, бесследно исчез после самоубийства ее дочери, в 1984 году в Чили.
Одна из ее приятельниц рассказала мне презабавную историю, которую сама услышала от Поляковой. Однажды дягилевская труппа отправилась на гастроли в Швейцарию. Ехали на поезде. Соседкой по купе была балерина Маргарита Фроман. Уже когда поезд стал отходить от платформы, к ним ввалился запыхавшийся, очень тучный швейцарец в шортах на лямках из замши. Косясь на его круглый живот, Полякова шепнула Фроман по-русски:
– Ой, посмотри какой толстый, сейчас сядет и лопнет!
Швейцарец плюхнулся на свое место и по-русски ответил:
– Вот сел и не лопнул!
Итак, Оперный театр Сантьяго был потрясающим. В нем располагались оперная, балетная и оркестровая студии, а также собственные пошивочные и декорационные мастерские. Фойе украшали огромные картины в стиле модерн и мраморные скульптуры. Репертуар поражал разнообразием и, что интересно, ежегодно обновлялся. Практически каждая новая постановка жила всего один театральный сезон и больше на афиши не возвращалась.
Театром руководил меломан, эстет и отец троих детей Андреас Родригес, который все время ездил в Ла Скала, в Гранд-Опера, в Ковент-Гарден, пристально следил за их репертуаром, чтобы заполучить в Сантьяго лучших дирижеров и исполнителей, – почти всегда это ему удавалось. Именно так мы с Валерием Пановым получили контракт на постановку «Идиота» в Чили.
Репетиции шли довольно долго. На партию Настасьи Филипповны Панов взял лучшую на тот момент балерину в Чили – уругвайку Сару Нието, теперь хозяйку балетной школы. Она считалась танцовщицей мирового уровня. В Монтевидео Сара училась у знаменитой русской балерины Тамары Григорьевой – солистки труппы полковника де Базиля; ее называют создательницей аргентинского балета. Придя в первый раз ко мне на примерку, Сара Нието очень высоко оценила ткани, привезенные из Франции. Отыскать в Чили шелк, атлас, бархат, тюль и фланель для массовки не составило труда, но вышитые и кружевные ткани пришлось, как всегда, везти из Парижа. Я тут же попал в число фаворитов прима-балерины, что открыло мне впоследствии очень много дверей.
Пресс-конференция перед генеральным прогоном проводилась на русском языке – и это в Чили-то, в эпоху Пиночета! Переводчиком был балтийский барон Борис фон Гаузен. Свою настоящую фамилию – Тиссенгаузен – он сократил. Слово в слово барон переводил все, что говорили во время встречи с журналистами не только мы с Валерием Пановым, но также муж и жена Владимир Гелбет и Валентина Щипачева – исполнители партий Князя Мышкина и Аглаи, выписанные из Национального балета Молдавии за неимением на тот момент в Чили танцовщиков уровня Сары Нието. Владимир Гелбет, впрочем, довольно скоро освоил испанский язык. В отличие от жены, которой испанский никак не давался. В свою очередь чилийцам не давалась ее фамилия. Ни прочесть, ни тем более произнести «Счи-па-че-ва» они не могли – слишком много согласных.
– Валюша, ведь девичья фамилия вашей мамы Орфеева, – говорил я. – Возьмите псевдоним «Орфеева», будет так красиво, ведь Орфей – бог воздуха, ветра…