– Нет, я буду Щипачевой! – упрямилась Валентина.
В результате она, конечно, перетанцевала всех Жизелей, всех Одилий и Одетт на сцене чилийской оперы, но мировой карьеры так и не сделала, потому что никто не мог написать ее имя в театральной программке. Ее называли «Чипачи» и даже «Чупа-Чупс», что, конечно, обидно, ведь балериной Валентина Щипачева действительно была очень достойной, стильной, лиричной.
На генеральной репетиции «Идиота» первые два ряда в зрительном зале занимали представители русской эмиграции, приехавшие в Чили в основном после 1945 года из Югославии. Королевство Югославия в 1920-е-1930-е годы приняло у себя огромное количество беженцев из России. А когда к власти пришел Иосип Броз Тито, при новом режиме им не нашлось места, и многие эмигрировали в Южную Америку. К примеру, одно время педагогом Академии художеств в Чили был выдающийся русский живописец Борис Григорьев. Он прожил здесь совсем недолго, но до сих пор на чилийских аукционах время от времени всплывают его работы того периода – пейзажи, портреты, натюрморты. Именно на этом балетном прогоне я и познакомился со своей дальней родственницей Еленой Шретер. Леночка Шретер и ее муж Роман Васильевич Эппле очень подружились со мной, мы часто встречались, ужинали вместе в обществе художницы Ирины Бородаевской. Мы также подружились в Сантьяго с репетитором Национального балета Чили Ольгой Вишневской, представительницей Второй волны эмиграции.
На блошином рынке Био-Био в Сантьяго, куда я ходил каждые выходные, мне частенько попадались русские вещи – платья, обувь, сумочки. А однажды удалось приобрести потрясающую книгу «Гастроли Русского балета полковника де Базиля в Южной Америке». Этот фолиант, изданный в Буэнос-Айресе в 1944 году, месяц за месяцем, год за годом описывал все переезды прославленной труппы от Коста-Рики до Гаваны, рассказывал очень подробно о жизни танцовщиков в Южной Америке.
Оказавшись в Сантьяго, я решил отыскать свою одноклассницу – Патрицию Вега. Помощи попросил у нашего переводчика барона Бориса фон Гаузена, тот сделал пару звонков и добыл заветный номер.
– Один художник из России хотел бы вас увидеть, – сказал он растерянной Патриции.
– Я знаю, это наверняка Саня Васильев! – обрадовалась она.
С тех пор как мы закончили школу, прошло много лет, и Патриция практически забыла русский язык. Поначалу мы говорили по-английски, а затем и по-испански – я довольно скоро освоил язык. Мы ходили друг к другу в гости, встречались в ресторанах. Впоследствии старший сын Патриции, Хорхе, даже стал сотрудником моего Фонда во Франции и Литве.
Работа над оформлением балета «Идиот» для меня стала очень успешной, чего нельзя сказать о Валерии Панове, который в силу своего несдержанного характера регулярно ссорился с администрацией театра. Валерий любил менять что-то и добавлять в последнюю минуту, жил творческим порывом. А в результате билеты на этот спектакль продавались плохо, чилийские зрители критиковали сложность и запутанность сюжета Достоевского. Спасая репертуар, пришлось купировать несколько сцен в постановке, изменив ее «продолжительность и чрезмерную литературность». Несчастья на этом не кончились: два артиста кордебалета получили переломы рук прямо на сцене! Требовались срочные вводы и замены. А любимым словом чилийцев всегда было «маньяна» – завтра… порой оно не наступало никогда. Но эту премьеру Валерия Панова в Чили я назвать успешной, при всей моей любви к нему, не могу. Шквал злой критики слишком драматичной хореографии и полетов на канате через всю сцену не коснулся моего оформления и костюмов. А утро принесло мне сюрприз.
– Нам очень понравилось с вами работать, – сказал мне директор театра. – Не хотели бы вы оформить еще три-четыре оперные постановки?
Я был готов. И в течение нескольких лет создал костюмы и декорации для спектаклей «Анна Болейн» на музыку Доницетти, «Пуритане» на музыку Беллини, «Луиза Миллер» на музыку Верди и «Князь Игорь» на музыку Бородина. К сожалению, последняя опера не осуществилась. Дело в том, что именитый постановщик был родом из Белграда, а там как раз началась война, и он не смог вовремя вылететь в Сантьяго. Работу пришлось свернуть.
Режиссером опер в Сантьяго тогда часто бывал итальянец Карло Маэстрини, бывший ассистент великого Лукино Висконти. Он учился в Италии у знаменитой русской актрисы и постановщицы Татьяны Павловой. Он рассказывал мне, что Татьяна Павлова, избегая подтяжек лица, клеила скотч к вискам и прятала свои домашние подтяжки под париком 1960-х годов.
На опере «Пуритане» я подружился с басом из Триеста Франческо д'Артенья, американским тенором Стюартом Нилом и чилийской сопрано Александрой Руффини. На подготовку и примерку двухсот костюмов мне выделили всего семь дней. Мы работали с 9:00 до 21:00 – и всё успели.
Пятой постановкой стал балет «Три мушкетера» с хореографией Андре Проковского, но это случилось уже в начале XXI века. Таким образом, мной создано пять спектаклей на сцене театра Сантьяго – неплохой результат для художника из России!
Когда я завершил работу над очередным спектаклем и собрался было возвращаться в Париж, ко мне в отель «Карера» пришла дама, Франциска Алькальда – педагог моды из университета «Дуок», спонсором которого была богатейшая религиозная община – адвентисты седьмого дня. Дама поинтересовалась, не согласился бы я преподавать историю моды на протяжении трехмесячного семестра в их университете.
Я был молод, легок на подъем и потому ответил:
– Конечно, с удовольствием!
К тому же мне предложили организовать в Сантьяго, в отеле «Парк Плаза», мою первую большую иностранную выставку.
Выставка называлась «Двести лет европейской моды», были представлены 45 силуэтов от эпохи рококо до 1945 года и 314 аксессуаров. На вернисаже, состоявшемся 20 июля 1991 года, было более пятисот человек, много прессы и ТВ. Я был изящно одет – в пиджак из розового шерстяного сукна, черные брюки слеш, золотую свадебную жилетку из Туниса с коралловыми пуговицами, белую рубашку с черным шелковым галстуком-лавальером в мелкую белую крапинку и в лаковые бальные туфли с черными репсовыми бантами – я был уверен в своей неотразимости. Записал в дневнике, что этот день стал вехой в моей жизни, так как это была первая большая персональная выставка моей коллекции, которую я начал собирать еще в Москве в возрасте 12 лет. Запись оказалась провидческой – к настоящему времени я создал и открыл более 250 выставок своей необъятной коллекции во многих странах мира. А в Чили случился дебют! Спонсором по транспортировке моей первой выставки в Чили стала компания «Аэрофлот», тогда только что открывшая полеты с четырьмя посадками до Сантьяго и очень заинтересованная в рекламе. Самолеты были старомодными, с лестницей в трюм, с огромными рядами мест на много пассажиров. Я так и летел. Кормили каждые четыре часа из огромных алюминиевых кастрюль вареной картошкой и мясом – на завтрак, обед, ужин и даже среди ночи. Это очень врезалось в память.
Свои лекции в университете «Дуок» я читал на французском, переводчица делала синхронный перевод на испанский – это мне и помогло освоить язык. Уже через неделю я сказал ей:
– Мне бы хотелось прочитать лекцию самостоятельно.
Переводчица, конечно, сидела рядом, но поправляла лишь изредка. А уже на следующем занятии я полностью отказался от ее помощи.
Публика на моих лекциях придерживалась весьма однообразного стиля в одежде. Студентки носили черные пальто с огромными накладными плечами в стиле Славы Зайцева, белые блузки и широкие брюки с защипами. На голове у каждой был начес с объемным коком надо лбом и большим бантом из черного бархата над хвостом. Для Европы довольно старомодно, но для южноамериканской страны – очень стильно.
Жил я в красивом отеле «Парк Плаза», с удовольствием изучал антикварные магазины, гулял по красивым улицам, на одной из которых – Мануэль Монт – познакомился с уникальной женщиной по имени Анжелика Лизанна. Она была вдовой чилийского генерала и матерью полковника. Она торговала антиквариатом в собственном особняке, доставшемся, видимо, ей по наследству. Приобрести можно было абсолютно любой предмет из обстановки дома – хоть стол, хоть кровать, хоть занавески, хоть живопись, хоть часы. Я очень часто приходил в этот антикварный салон на дому и много интересного сумел купить у Анжелики.
По окончании семестра администрация университета «Дуо» предложила мне продолжить чтение лекций в их филиале в Вальпараисо. И вновь я ответил радостным согласием. Не в моих привычках отказываться от работы. И вот из Сантьяго я отправился в Вальпараисо. Он расположен в часе езды от столицы Чили. Этот город-порт впечатлил меня роскошной погодой, близостью к морю, потрясающей архитектурой разноцветных домиков на горах и великолепным курортом Винья дель Мар, где находится казино с мемориальной доской: «Здесь танцевала великая Анна Павлова».
Одним из моих любимых мест города Вальпараисо является уникальный музей – вилла в стиле раннего национального романтизма. Эта вилла миллионера и торговца селитрой, эмигранта из Хорватии Паскаля Бабурица, – уникальное светлое асимметричное здание с роскошными интерьерами 1916 года по проектам архитекторов Барисона и Шавона в нотках раннего ар-деко. Там и отзвуки швейцарских шале, и балканская архитектура, и кованые решетки австро-венгерского звучания, напомнившие мне работы Отто Вагнера. Там выставлены портрет уважаемого мной художника Бориса Григорьева, и пейзаж Ивана Шульца, и моя любимая работа Уильяма Аблетта «Портрет дамы в зеленом» – гимн русскому балету и межвоенной эротике женского существа.
Не забыл я посетить и псевдовенецианское палаццо – дворец Вергана, построенный архитектором Этторе Сантини в 1906–1910 годах с великолепным небольшим собранием живописи различных европейских школ и с работами французского художника Раймона Монвуазена, выбравшего еще в XIX веке Чили своей второй родиной. Там же хранится известный псевдоготический алтарь французского короля Луи Филиппа, проданный в Чили во времена Второй республики.